Историк Евгений Понасенков продолжает цикл научных статей о войне 1812 года.
Теперь мы переходим к описанию страшного преступления – сожжения Москвы. Погибли десятки тысяч человек (русских раненых солдат и горожан), дома и дворцы, культурные и материальные ценности. Сегодня мы должны ответить на вопрос: кто виноват в преступлении административном, военном, нравственном.
Тема пожара Москвы в 1812 году – редчайший случай в мировой истории и историографии, когда у ученых-историков не существует двух точек зрения (однако, это научное знание не доходит до широкой обывательской аудитории…). Мы имеем абсолютно полную доказательную базу одного вывода – а именно: Москву сожгли не французы, а сами русские (приказ был отдан лично генерал-губернатором, выполнен московскими чиновниками – и всему этому содействовал М.И. Кутузов). У нас есть свидетельства и показания того, кто отдавал приказ, кто выполнял, кто был свидетелем, а также тех, с кем затем это обсуждали. О сожжении Москвы собственным правительством свидетельствуют все москвичи, официальное расследование французских властей и все российские и европейские современники событий.
Об этом знало все русское общество 1812 года – и знание это передавалось детям и юношеству. Именно так полагали: А.С. Пушкин, Н.М. Карамзин, М.Ю. Лермонтов, А.И. Герцен, В.Г. Белинский, Н.Г. Чернышевский. О сожжение Москвы ее градоначальником Ростопчиным писали еще крупные историки войны 1812 года царской эпохи: М.И. Богданович и А.Н. Попов, а в советское время – М.Н. Покровский (великий русский историк, получил известность еще до революции), Е.В. Тарле, В.И. Пичета, М.Н. Тихомиров, Н.М. Дружинин, М.В. Нечкина. О том же безоговорочно свидетельствуют знаменитый генерал А.П. Ермолов, Д.В. Давыдов, И.Т. Радожицкий, генерал-лейтенант князь Д.М. Волконский, генерал граф П.Х. Граббе, Ф.Н. Глинка – и, наконец, сами Ф.В. Ростопчин и М.И. Кутузов (все их свидетельства по данному вопросу проанализировал доктор исторических наук, профессор Н.А. Троицкий: Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и реальность. М., 2002, с. 218)!
В.М. Холодковский еще в 1966 году посвятил специальную статью, где доказывал невиновность французов, объяснял и без того очевидную истину: что им этот пожар был невыгоден (Холодковский В.М. Наполеон ли поджег Москву? // Вопросы истории, 1966, №4, с. 33 и др.).
Я бы сказал, не просто не выгоден, а категорически не нужен: солдаты Великой армии много недель ждали вожделенный отдых, дома для постоя и провизию.
Наиболее репрезентативно огромный массив документов, подробно раскрывающих преступление Ростопчина, опубликовал в 1992 году известнейший отечественный источниковед, доктор исторических наук А.Г. Тартаковский: Тартаковский А. Обманутый Герострат. Ростопчин и пожар Москвы. // Родина, 1992, № 6-7, с. 88 – 93.
Итак, обратимся к первоисточникам.
Еще почти за недели до Бородинского сражения Ростопчин в письме министру полиции А.Д. Балашову лукаво предупреждал: «И если Проведению угодно будет, к вечному посрамлению России, чтоб злодей ее вступил в Москву, то я почти уверен, что народ зажжет город…» (Русская старина, 1883, № 12, с. 650 – 651; Дубровин Н. Отечественная война в письмах современников (1812 – 1815). Спб., 1882, с. 94).
Примечательно: «мнение народа» (любимая ширма чиновников Российской империи, а затем СССР) сразу выдвигается в качестве «алиби».
На следующий день после Бородина (8 сентября) Ростопчин писал тому же Балашову уже более откровенно и угрожающе: «если по нещастию столицы спасти нельзя будет, то я оставшееся предам огню» (Богданович М.И. История Отечественной войны 1812 года. Спб., 1859, т. 2, с. 314).
В канун сдачи Москвы, градоначальник имел беседу с племянником матери Александра I Марии Федоровны (Софии Марии Доротеи Августы Луизы Вюртембергской…) генерал-майором принцем Евгением Вюртембергским, которого проинформировал: «Если бы меня спросили, то я бы ответил: разрушьте столицу, прежде чем уступить ее неприятелю» (следует заметить, что «столицей» в эпоху 1812 года принято было называть не только Петербург, но и «древнюю святыню» – Москву; цитирую по: Военный сборник. 1848, № 3, с. 42).
В этот же день Ростопчин лично пригрозил А.П. Ермолову: «Если без боя оставите вы Москву, то вслед за собою увидите ее пылающею». Далее уже сам Ермолов прокомментировал: «Исполнил обещание свое граф Ростопчин» (Тартаковский А. Указ. соч., с. 89).
Подобных документов (писем, записок, мемуаров) – множество. Теперь перейдем к фактам исполнения преступления.
В 8 часов вечера 13 сентября 1812 года, получив сообщение Кутузова об оставлении Москвы Наполеону, Ростопчин отдал приказ обер-полицмейстеру П.А. Ивашкину вывезти «все 64 пожарные трубы с их принадлежностями». Более того: «чтоб пожарные команды немедленно были приготовлены к выступлению…». Об этом через 6 дней Ивашкин уже дополнительно докладывал министру полиции Российской империи (Русская старина, 1889, № 12, с. 717 – 718).
В 1912 году в Петербурге были опубликованы воспоминания дочери Ростопчина Н.Ф. Нарышкиной (естественно, она писала по-французски: на том же языке они и вышли в свет). Она свидетельствует, как с наступлением ночи на 14-го сентября в особняк Ростопчина на Лубянке (метафорично…): «полицмейстер Брокер привел несколько человек, одним из которых были горожанами, другие – чиновниками полиции. В кабинете отца состоялась тайная беседа в присутствии Брокера и моего отца». Эти люди: «получили точные инструкции о том, какие здания и кварталы следовало обратить в пепел сразу же после прохождения наших войск через город». Нарышкина даже называет и «скромное имя того чиновника, который первым начал осуществлять начертанный план, – это был Вороненко (…), смело приступивший к делу в 10 часов вечера, когда часть неприятельской армии заняла несколько кварталов города; в одно мгновение склады с припасами, нагруженные хлебом барки на реке, лавки со всевозможными товарами (…) – вся эта масса богатств стала добычей пламени, ветер распространил пожар, а так как отсутствовали насосы и пожарники, чтобы остановить огонь, жертва, вдохновленная велением момента, совершилась, и желание отца исполнилось» (Тартаковский А. Указ. соч., с.91).
Как говорится, чьи-то «деды поджигали»… Моментальное возгорание упомянутых складов и барок полностью совпадает с описанием произошедшего в прочих документах. Архивные данные дают нам массу уточнений. Оказывается, А.Ф. Брокер был связан с семьей Ростопчина с 1790-х годов, а в 1812 г. он был назначен 3-м полицмейстером Москвы, чтобы, по словам самого Ростопчина, «иметь кого-либо надежного». П.И. Вороненко – оказался квартальным надзирателем. Имена этой ОПГ нам теперь известны (Там же).
В 1836 году бывший адъютант М.И. Кутузова, А.И. Михайловский-Данилевский собирал материалы для составления описания войны 1812 года. Именно ему упомянутый Вороненко прислал записку, где среди прочего значилось: «2 сентября (по старому стилю, прим. мое – Е.П.) в 5 часов полуночи он же (Ростопчин, прим. мое – Е.П.) поручил мне отправиться на Винный и Мытный дворы, в Комиссариат и на не успевшие к выходу казенные и партикулярные барки у Красного Холма и Симонова Монастыря, и в случае внезапного вступления неприятельских войск, стараться истреблять все огнем, что мною исполнено было в разных местах по мере возможности в виду неприятеля до 10 часов вечера (…)» (Там же; проверено мною по: РГВИА, ф. ВУА, д.3465, ч. 11, л. 203-207).
Прочие архивные документы открывают нам имена сообщников – среди них: следственный пристав, московский сыщик Г. Яковлев, частный пристав Арбатской части М.М. Щерба, частный пристав Городской части и другие чиновники (Современник. 1859, № 5, с. 79-80; Русский архив. 1864, 2-е изд. М., 1866, с. 702, 753; Тартаковский А. Указ. соч., с.91).
Утром при выезде из Москвы сам Ростопчин сказал сыну Сергею: «Посмотри хорошо на этот город, ты видишь его в последний раз, еще несколько часов, и Москвы больше не будет – только пепел и прах» (Тартаковский А. Указ. соч., с.91).
Еще один документ. В 8 часов утра 14 сентября Ростопчин написал письмо жене со словами: «Когда ты получишь это письмо, Москва будет превращена в пепел…» (Там же).
Да, не зря Екатерина II называла Ростопчина «сумасшедшим Федькой»: она его держала за придворного шута, но кто бы мог подумать, что в мае 1812 года другой не сильно психически адекватный человек (ее внук) назначит сумасшедшего генерал-губернатором Москвы!?
Но не один Ростопчин занялся истреблением города. Сам главнокомандующий русской армией (вернее, тем немногим, что от нее осталось после поражения при Бородине) М.И. Кутузов еще утром 14 сентября сам приказал сжечь склады и магазины с продовольствием и частью боеприпасов (Попов А.Н. Французы в Москве. М., 1876, с. 106; Троицкий Н.А. Указ. соч., с. 219).
Кроме того, независимо от Ростопчина Кутузов приказал вывести из города и противопожарные инструменты! А ведь он прекрасно понимал, что оставляет в городе многие тысячи беспомощных русских раненых (не говоря уже о московских жителях: детях, женщинах, стариках). Москва в ту пору была по большей части деревянной: поджечь в одном месте и увезти пожарные трубы – означало ее уничтожить! Градоначальник (а также прочие чиновники, дворяне, «общественность») даже не подумали о том, чтобы вывезти из подожженной Москвы детей из Воспитательного дома! По счастью, их, часто ценою собственной жизни, спасли солдаты Наполеона и некоторые оставшиеся воспитатели! Многим детям были даны имена французских маршалов и генералов (которые они носили всю жизнь).
Добавлю: Кутузов нашел местечко в карете для своей малолетней любовницы, а Ростопчин – для денежных сбережений, масштабных портретов жены и Павла I.
Во время бегства из города Кутузов приказал начальнику арьергарда М.А. Милорадовичу передать французам записку (подписана дежурным генералом П.С. Кайсаровым), адресованную начальнику Главного штаба Наполеона маршалу Л.А. Бертье. Этот документ доставил неприятельской стороне (передал И. Мюрату, который был в авангарде) ротмистр Ф.В. Акинфов (в будущем – генерал и декабрист). Ее текст: «Раненые, остающиеся в Москве, поручаются человеколюбию французских войск» (Троицкий Н.А. Указ соч., с. 221).
Это верх низости и подлости: поджечь город – и просить о сохранение жизней раненых! «По-моему, здесь налицо верх цинизма, не только воинское преступление, но и (по современной терминологии) преступление против человечности» – справедливо заключает доктор исторических наук Н.А. Троицкий (Там же).
Генерал А.П. Ермолов записал: «Душу мою раздирал стон раненых, оставляемых во власти неприятеля. С негодованием смотрели на это войска». Н.Н. Раевский свидетельствовал: «Раненых всех бросили» (Там же, с. 220-221).
Очевидец событий, знаменитый военный теоретик и историк (находившийся в 1812 г. при русском штабе) Карл Клаузевиц, который не просто наблюдал происходившее при бегстве русской армии и жителей из Москвы, но внимательно анализировал происходящее и общался со всеми высшими должностными лицами, свидетельствует (подчеркну – в личном письме с фронта): «Когда мы проходили, улицы были полны тяжело ранеными. Страшно подумать, что большая часть их – свыше 26 000 человек – сгорела» (Клаузевиц К. 1812 год. М., 1937, с. 214).
Продолжение следует…
ВНИМАНИЕ: 23 марта в Большом зале Центрального дома литераторов состоится лекция Евгения Понасенкова «Что такое личность и кто создал мировую историю»! Не пропустите, число билетов ограничено: http://www.pryamaya.ru/ponasenkov_lichnost_i_istoriyu
отсюда
Свежие комментарии