На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

ЖеЖ

50 153 подписчика

Свежие комментарии

Как в блокаду спасли Ленинградский зоопарк

Print Friendly Version of this pagePrint Get a PDF version of this webpagePDF

Места падения бомб на территорию Зоосада

Места падения бомб на территорию Зоосада. Здесь и далее источник.

Война

Уже от нескольких американских коллег –  зоологов и журналистов, посещавших наш зоопарк,   доводилось слышать недоуменный вопрос:

«Вы говорили, что зоопарк работал  в войну, и что  выжило много зверей. Выхаживать зверей  в блокированном городе могли, конечно,  самоотверженные люди. Но разве не логичнее было поступить иначе?  Киперы[1] не тратили бы столько сил на обслуживание  зверей и птиц, а мясо этих животных могло бы спасти жизнь нескольким людям».

Когда они узнавали о том, что в блокаду давались концерты в Большом  зале  Филармонии и  спектакли в Театре оперетты, велись передачи из Дома радио,  то  вовсе не восхищались мужеством  артистов и зрителей, а  констатировали:

«Это было нерационально. Артисты не должны были выступать, им надо было беречь силы. То же самое во имя самосохранения должны были делать и зрители. А вот Дом Радио  обязан был работать,   выполняя информационную функцию».

Было очень сложно убедить коллег в том, что жителям блокадного города сам факт существования и работы театров, зоосада давал огромную моральную поддержку,  служил примером стойкости и мужества,  усиливал  надежду на скорое возвращение к мирной жизни  и  поддерживал веру в то, что всё можно превозмочь и всё-таки победить.  Наши коллеги старались  это понять, но не могли прочувствовать. Заставлял задуматься лишь тот аргумент, что, исходя из их логики, народам Европы рациональнее всего было бы сдаться на милость захватчикам и тем самым, гипотетически, избежать миллионов  человеческих жертв и разрушений городов. Правда, затем пришлось бы  жить при фашизме, и уцелели бы лишь истинные арийцы,  если бы не нашлось каких-нибудь ещё критериев отбора.

Может, американцы нам попадались непонятливые, может быть они, воспитанные на иных ценностях, с другой национальной идеей  не могли прочувствовать того, что близко и понятно  ленинградцам, потерявшим в блокаду родных, а может быть, нам не удалось подобрать  нужных слов, чтобы   рассказать о блокадном  зоосаде так, как делали это в свое время блокадники. И, скорее всего, в полной мере не удастся, ведь чтобы рассказывать, как они, надо было пережить то, что  они пережили. Но канву событий военного времени  попытаемся восстановить.

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Главной заботой первых дней стала отправка части коллекции в эвакуацию. Собираясь  в дорогу, первым делом определили тех самых редких и ценных животных, которых необходимо было вывезти в первую очередь. Тем более, никто не знал, представится ли  ещё  такая возможность. Строили клетки, запасали корм для белых медведей, зебр, горных козлов,  тапира, тигров, страусов, казуаров, крупных попугаев, черных лебедей, пеликанов и многих других  зверей и птиц. Должна была поехать и  четырехлетняя самка африканского черного носорога Милли,   а между тем, она  прожила в Ленинграде только полгода. Её привезли в январе, и она сразу привлекла внимание публики, ведь носорога в коллекции зоосада не было с 1918 года. А теперь ей снова предстояла дальняя  и опасная дорога.

С просьбой принять филиал зоосада Исполком Ленгорсовета обратился в Совет Народных Комиссаров Татарской АССР, поскольку в Казани работал Зооботсад, на базе которого могли бы разместиться и животные из Ленинграда.   28 июня был издан приказ № 46 по Управлению культурно-просветительными предприятиями Ленгорсовета:

 «§1. Вывозимый из г. Ленинграда транспорт ценных животных Ленинградского зоологического сада предназначен для временного размещения и в случае возможности экспонирования в г.Казани в местном зоосаду, впредь до окончания войны или особого распоряжения Исполкома Ленинградского Совета Депутатов трудящихся о возвращении животных в г.Ленинград.

В Казани образуется филиал Ленинградского зоологического сада.

§2. Директором филиала Зоосада в г.Казани назначается т. Никонов Михаил Александрович с сохранением зарплаты, получаемой по должности директора Ленинградского зоосада.»

На следующий день был утвержден список сотрудников зоосада, отправляющихся в эвакуацию. Всего должны были ехать 14 человек: директор, снабженец, плотник и  11 рабочих при животных. Дорога была нелегкой,  поезд  в пути  попадал под бомбежки, но, несмотря ни на что, 7 июля  прибыли  в Казань. А 13 июля в газете «Красная Татария» появилось объявление:

«Прибыл большой транспорт новых животных. Впервые в Казани демонстрируются африканские зебры, антилопа, полосатый гну, папуасский казуар – мурук и другие».

Часть животных разместили в летних клетках местного зоопарка, там же  за 50 рублей в месяц арендовали складское помещение. Служащие и другая часть животных разместились  в помещениях  на ул. Баумана, 76. За  это жилье платили 299 рублей 88 копеек в месяц.  Специально останавливаемся на оплате, потому что  финансовый вопрос стал камнем преткновения  интересов эвакуированных ленинградцев и казанских чиновников. Ленинградцам постоянно  приходилось просить помощи у  небогатого Казанского зооботсада, ведь ни транспорта, ни запасов корма с собой не привезли, а ещё надо было доставлять воду, и  вывозить навоз. М.А.Никонов видел, что  казанцам трудно и со своей стороны  хотел им помочь. И когда в конце ноября в Казань приехал начальник Культурно-просветительных предприятий Ленсовета В.И.Исаков, директор филиала Лензоосада обратился к нему с просьбой о помощи Казанскому зооботсаду, чтобы не чувствовать себя обузой для него.  Решено было  с 1 января 1942 года увеличить  арендную плату. Но  М.А.Никонов никак не ожидал того, насколько возрастет эта плата, также, как и того, что эти  деньги ему придется зарабатывать самостоятельно, без помощи из Ленинграда. Оказалось, что платить надо будет 5000 рублей в месяц. Он пытался убедить начальника в том, что это нереально. Ответ был один:

«Сам же говорил, что надо помочь».

Договор пришлось подписать.

В ферале 1942 года оказалось, что  животные Казанского зоосада голодают из-за отсутствия сена. М.А.Никонов выдал гарантийное письмо на оплату 1449 кг сена, с условием возврата долга осенью. А летом, когда  ленинградцам выделили 10 га покоса, он отдал 5 га Казанскому зоосаду и организовал уборку  сена. Вот только транспорта для вывоза стогов у него не было, а казанцы свой стог уже вывезли. Тогда Михаил Александрович попросил у директора Казанского зоопарка М.П.Гасенко:

«Выручи меня, дай 100 кг сена, как угодно – в счет покрытия задолженности или заимообразно, через пару дней мне привезут на колхозных лошадях. Но тов. Гасенко М.П. категорически отказалась и после этого забрала весь инвентарь: большой медный таз, где купались валютные черные лебеди (таз все равно лежит в складе), даже забрала два портрета Ленина и Сталина (тоже лежат на складе), и другой инвентарь, а на оставшийся у меня  инвентарь взяла расписку»[1].

Очень интересные слова! Ведь даже портреты вождей в эвакуацию привезли, а их отобрали.  Указание на этот факт в объяснительной записке в Горсовет  было политически грамотным. Вот только напрасно  директор упомянул в скобочках, что Ленин и Сталин оказались на складе вместе с прочим инвентарем.  При неблагоприятном стечении обстоятельств за такое небрежение  можно было в те времена  жестоко пострадать.

Итак, те 5 тысяч, которые ежемесячно должен был платить неизвестно за что Михаил Александрович ему приходилось зарабатывать самому, поскольку деньги из блокадного Ленинграда не приходили.  Решил он организовать летом площадку отдыха с оборонной выставкой, «Окном ТАСС», музыкальной раковиной,  тиром, беседками, киосками, где продавались бы цветы, книги, журналы, а  также воды, квас и пиво. В Казанском Горсовете его вроде бы поддержали, обещали  построить к 25 мая 1942 года, но ничего не было сделано. Заработать таким способом не удалось. Ни к чему не привели и  поиски других источников доходов.  С ноября Никонов отказался  платить:

«Что же получается, я плачу 5 тыс. руб., а от меня всё отобрали, к тому же не пользуюсь услугами транспорта и т.д. Решил не платить и заявил директору Казанского зоопарка тов. Гасенко, что я платить по договору не буду, расторгну договор, но поскольку в договоре есть пункт, гласящий, что все спорные вопросы разбираются Горсоветом, я со своей стороны поставил в известность директора Лензоосада»[2].

И тогда счета из Казани стали направляться в блокадный Ленинград. Такой  неоплаченный счет за ноябрь-декабрь 1942 года с «начисленной дотацией за помещение» на 10000 рублей бережно хранится в  архиве зоопарка,  и отнюдь не как свидетельство о доблести военного времени.

Между тем, в мае 1943 года в Казани была проведена проверка хозяйственной деятельности филиала Лензоосада. Даже комиссия так и не поняла, за что именно платил М.А.Никонов  Казанскому зооботсаду.

О том, как жилось ленинградцам в эвакуации долгое время было практически ничего не известно. Несколько документов, сохранившихся в Ленинграде, относятся только к  дням подготовки к эвакуации, а в  Казани    документов не  осталось совсем, они

«(сгорели во время самого большого пожара за всю историю зооботсада в 1950 году)»[3].

Но в семейном архиве  В.М.Александрова сохранились четыре письма от М.А.Никонова на фронт. Выдержки из них позволят немного полнее представить себе положение эвакуированных, почувствовать, каково было самому директору:

«Полевая почта  № 31645, Александрову Владимиру Михайловичу.

Владимир Михайлович, как известно я привез сюда не чучела, а живой груз. Надо  для них  корма и помещение более или  менее подходящее. Но кой-как достаю корма без нарядов –  кормлю, и нужно сказать  –  не плохо, перебоев не видали,  как бы трудно не было, а вот помещение так совсем меня в могилу гонит.  Оно много хуже нашего пустующего старого антилопника, в общем – решето. Хорошо в нем, когда сильная жара на улице, от солнца прятаться. Но и это ничего, только бы война скорее кончилась, тогда все появится, корма и помещение. Руководства из Ленинграда решительно нет никакого…  А на самом деле Ленинграду наш коллектив ни копейки не стоит, правда, есть солидный падеж в животных, но есть на это соответствующие документы и условия, к нему ведущие».

Там, где  в этом фрагменте стоит троеточие, автор  очень сбивчиво, волнуясь, пишет о  том, что Казанский Городской Совет не хочет временно принять в свое ведение филиал Ленинградского зоосада, но  с удовольствием оставил бы его навсегда.

«А  навсегда – должно быть решение Совнаркома РСФСР, вот почему передача будто бы не состоится.    Пару слов о себе. Живу ничего, работаю также, не покладая рук, по-военному, но сам  освобожден от военной службы, годен только к легкому труду. Пришлось здесь дважды полежать в больнице. Мучает меня моя болезнь, даже, Владимир Михайлович, жизнь не мила».

Тут и обида за то, что два года он, сохранял, как мог, животных,  надеясь  на скорое возвращение домой. Тут и опасение, что,  несмотря на все его усилия, животные навсегда могут остаться в Казани. В каждом письме он  возвращается к этому, так волнующему его,  вопросу:

« 12.10.43 г. Владимир Михайлович,  каждый день сообщает наше информбюро о больших достижениях нашей  доблестной  Красной Армии, и  недалек тот день, когда поганые фашисты, будут изгнаны с нашей прекрасной родины, и мы все вернемся обратно к мирной счастливой жизни… Меня обвинили в том, что я сопротивляюсь передаче филиала Казанскому зоосаду, но пойми меня — я сроднился с зоосадом, и как-то жаль будет расставаться, да считаю   – это будет неверно. И вот почему: взял я сюда кроме зверей  ещё и людей, да и бросил. Что они заговорят? Будут меня проклинать. Да считаю, война должна зимой кончиться, и мы снова должны вернутся в Ленинград –  хоть часть, что осталось, из   животных привести  обратно. После зимы 1941-1942 г. в Ленинграде будут интересоваться не только зверями, но даже кошками и собаками, вот почему и не хочу ничего передавать…»

И ещё раз через месяц письмо уже более обстоятельное, более радостное, потому что основная проблема, кажется, разрешилась. М.А.Никонов уже убежден, что  вверенные его заботам звери и люди вернутся домой. Но вместе с тем понятно, как ему нелегко, особенно, если учесть, что из его коллектива осталось только 5 человек вместе с ним самим, да и те в возрасте под- и за- шестьдесят:

«15.11.43.  Всё идет по порядку, здесь в конце октября ко мне приехал бывший начальник управления Крылов,  хотел передать филиал насовсем, но я не дал. Он сделал запрос в Ленсовет,  но ему ответили, что насовсем  – возражают, и предложили добиться планового снабжения. Через несколько дней  –  вторая телеграмма. Велят привезти из Новосибирска макет, проект сметы строительства зоосада в парке Челюскинцев. Думают строить зоосад, а горе-человек приехал передавать всё насовсем, хорошо я вовремя возразил, так остались опять Ленинградскими и пригодимся ещё… УКППЛ[4] больше пока не существует, влилось в управление Искусств (нач-к Загурский, заместитель Рачинский). Управление по заповедникам существует, но богоугодное управление мне больше не пишет, так как я их  отругал  за их руководство. Владимир Михайлович, но я так устал. Не знаю, дотяну или нет. Здоровье моё неважное, болят кишки, хоть лопни, а работать приходится много: директор, агент, возчик,  плотник,  печник, стекольщик и т.д. С кем я работаю, кто у меня остался:  Юсипов, Буряк Д., Екимова, Пронина и Тимаршина.  Кого пошлешь куда? Все сам… но ничего, как-нибудь дотяну. А вот на счастье всего народа поганых фрицев все поколотят и освободят нашу прекрасную родину, и мы вернемся в Ленинград. Вот заживем в мирном труде».

А вот и последнее письмецо:

«23.04.44.  Добрый день, дорогой друг, Владимир Михайлович.  Спешу поздравить тебя с пролетарским праздником 1-е мая… Мы живем без перемен, новостей особых нет, ожидаем разрешения на въезд в Ленинград,   думаю, летом-то и удастся. Твой друг М.Никонов».

Остается только догадываться, почему оно  совсем коротенькое. Может быть, Михаил Александрович не видел нужды писать длинно, ведь  скоро-скоро война кончится, все вернутся в Ленинград,  друзья встретятся, там и наговорятся вдосталь. И снова они будут работать вместе – строить новый зоопарк, конечно, лучший  на всем белом свете.

Однако, на этом  придется поставить точку. Что случилось дальше, пока не выяснено. Известно только, что ни одно животное  из Казани в Ленинград не вернулось. Потерялся след и Михаила Александровича Никонова.

История эвакуации ленинградских животных   задела за живое  нынешнего директора Казанского зооботсада А.В.Малёва. Он решил  отыскать, если не документы, то хоть какие-то свидетельства пребывания наших животных в Татарии. Искал упорно и нашел! 14 апреля 2001 года от него пришло письмо с  отрывками из неопубликованной рукописи по истории Казанского зооботсада, речь в которых шла об эвакуированных животных и  с фотографией:

«На фотографии скелет самки черного носорога, которая прибыла в Казань из Ленинграда и умерла в 1941 году осенью. Труп был передан в Ветеринарный институт, где на кафедре анатомии животных из костей был собран скелет. В настоящее время он находится в анатомическом музее на этой кафедре и служит учебным экспонатом для студентов Казанской ветеринарной академии. Для представления о габаритах носорога я сфотографировался на заднем плане (мой рост 176 см). Попробую поискать ещё информацию в архиве Госмузея».

О том, как разворачивались события в Ленинграде, мы знаем из скупых воспоминаний ленинградцев-блокадников. Каждое из них дорого стоит,  но совершенно бесценна небольшая статья Н.Л. Соколова «Наблюдения над животными Ленинградского зоологического сада в период блокады». В мирное время Николай Леонидович  заведовал сектором птиц, а в военные годы  возглавил работу всего зоосада. Он хотел пойти на фронт защищать Родину с оружием в  руках, но «по возрасту и в связи с состоянием здоровья» не был мобилизован. Однако испытания, выпавшие на его долю,  оказались не легче ратного труда. Несмотря на все  беды и лишения блокады, на физически тяжелую  работу, ученый остался ученым, он  фиксировал реакции животных разных систематических групп на  небывало мощные, долговременные и ни в каком эксперименте невоспроизводимые  «световые и звуковые раздражители»  –  бомбежки, обстрелы, вой сирен, свет прожекторов в ночном небе. Он описал  методику приучения животных к суррогатным кормам, поскольку жизнь в блокаде заставила в корне изменить привычные рационы. Замечательны и заметки об изменении  фауны города в войну. Можно было бы познакомить читателя с изложением статьи, но мы решили привести её целиком, как уникальное свидетельство специалиста – очевидца событий.

Примечание

[1] Keeper – (англ.) егерь, пастух, смотритель в музее, служитель при животных в зоопарке. Увы, эта калька теснит прочно бывшее в языке  «служитель»

Наблюдения над животными Ленинградского зоологического сада в период блокады

Н.Л.Соколов

В самом начале Отечественной войны значительная часть наиболее ценных жи­вотных Ленинградского зоосада  была эвакуирована в Казань. К началу вра­жеской блокады города Зоосад обладал, однако, еще довольно значительным по­головьем животных. Хищных млекопи­тающих числилось 56 экз., копытных  –  29 экз., грызунов  – 70 экз., обезьян – 10 экз., хищных птиц – 12 экз., прочих птиц – 60 экз., а всего насчитывалось 237 экз. разных животных. Этот контин­гент животных дал нам богатый мате­риал для различных интересных зоопсихологических наблюдений  в тяжелое время блокады города. Отметим, что к 1 января 1942 г. осталось в наличии 160 животных, а на 1 апреля 1942 г. все­го лишь 85 животных. Это обстоятель­ство следует отнести не только за счет недоедания животных, но и за счет мно­гочисленных жертв воздушных налетов и артиллерийских обстрелов. Достаточно сказать, что за две ночи 9 сентября и 17 октября 1941 г. при сильных воздуш­ных налетах мы сразу потеряли 70 экз. различных животных, среди которых бы­ли такие ценные млекопитающие, как слон и обезьяны.

Одной из самых главных трудностей, связанных с блокадой города, был острый недостаток в кормах для животных, хотя Исполком всегда старался выде­лить некоторые лимиты для кормления животных; но их было недостаточно. С течением времени выяснилось, что не­которых кормов вообще невозможно по­лучить, что в первую очередь отразилось на хищниках. Наступившее сильное исто­щение животных заставило нас принять меры и ввести в рацион какие-либо корма-заменители. С лисицами, енотами, хорьками, горностаями, а также с неко­торыми не особенно прихотливыми хищ­ными птицами (коршуны, грифы) дело оказалось менее сложным. После неко­торых произведенных нами опытов вы­яснилось, что перечисленные выше жи­вотные охотно поедают растительный фарш (отруби, корнеплоды, жмыхи), если эта смесь смочена хотя бы отваром из старых костей или сдобрена самым не­значительным количеством крови. Характерно отметить, что решающую роль здесь играли, повидимому, вкусовой и обонятельный раздражители. Фарш из растительной смеси без добавления соответствующих вкусовых веществ хотя и привлекал внимание хищников, но в пищу они его брать отказывались.

Одна­ко та же пища с добавлением крови или бульона предалась охотно. Следует от­метить, что хищные птицы прекрасно реагировали на запахи и быстро выбира­ли из нескольких порций корма те, кото­рые были пропитаны указанными веще­ствами. Державшиеся в большом коли­честве в районе Зоосада вороны точно так же быстро находили и выкапывали из земли куски разлагающегося мяса или костей.

Однако на таких животных, как уссу­рийский тигр, а также орлы, филины, со­вы, указанные выше вкусовые и обоня­тельные раздражители не действовали. Животные подходили к поставленной им в клетку смеси, разбрасывали ее, но не брали. Лишь в редких случаях они дела­ли несколько небольших глотательных движений, но тотчас же выбрасывали корм обратно, как обычно поступали орлы. Тогда мы прибегли к новому при­ему, а именно: стали наполнять расти­тельной смесью какую-либо  пустую шкурку, например, кролика, морской свинки или же какой-либо птицы.

После этого шкурка зашивалась. Эффект полу­чился необычайный. Животные сразу на­брасывались на такую бутафорскую добы­чу и с яростью начинали рвать шкурку. Добравшись до содержимого, хищник с аппетитом съедал то, от чего он перед этим отказывался. Впоследствии нам ча­сто приходилось прибегать к этому при­ёму. Даже при одном виде такой «до­бычи» у хищных птиц наблюдалось не­обычайное беспокойство, начиналось бур­ное слюноотделение, и успех кормления был обеспечен. На состоянии здоровья подопытных животных такое неесте­ственное кормление не отражалось и да­же имело ту положительную сторону, что резко уменьшило глистные инвазии.

Немалый интерес представляет наблю­дение за реакциями животных на дейст­вие внешних раздражителей — звуковых и световых, которыми был так богат период блокады Ленинграда (завывание   сирен, артиллерийские обстрелы, прожекторы, ракеты и пр.).

Остановимся прежде всего на поведении обезьян во время блокады. Наблюдение показало, что эти животные обладают большой чувствительностью.  При артиллерийских обстрелах, в том числе и при стрельбе из зениток, хотя бы и отдаленной, обезьяны проявляли  сильное беспокойство. Оно возрастало по  мере приближения орудийных выстрелов  и в особенности проявлялось при разрыве  снарядов.

Животные метались по клетке,  подымались на верхнюю часть решетки и  усиленно вглядывались, стараясь установить причину шума; если звуки выстрелов или   разрывы приближались, то  обезьяны приходили в неистовство, начинали метаться по клетке и громко кричать. Интересно отметить, что гамадрилы  оказались значительно  чувствительнее резусов.   Обезьяны-самки реагировали  сильнее самцов. С одним из гамадрилов  на этой почве начались нервные припадки, которые впоследствии и послужили  причиной его гибели. Несмотря на то, что  обстрелы и воздушные налеты повторялись много раз, нервозность обезьян нисколько не уменьшалась.

Аэростаты воздушного заграждения встречались обезьянами возгласами удивления, но беспокойства со стороны животных при этом не обнаруживалось; а с течением времени какие-либо реакции  со стороны животных на эти явления вообще прекратились. Что касается до действия прожекторов и ракет, то эти световые эффекты на поведении обезьян особо не отражались, за исключением обычного в таких случаях любопытства животных.

Особенно глубокие и тяжелые следы на психику обезьян произвела бомбежка, происшедшая в ночь с 9 на 10 сентября 1941 г. На расстоянии 2—3 м от обезьян­ника упала бомба в 200 кг весом. Зна­чительная часть обезьянника была раз­рушена, несколько обезьян убито и ра­нено. Оставшиеся в живых были на­столько подавлены всем происшедшим, что несколько дней сидели молча, в ка­ком-то оцепенении, и не реагировали на происходившую вокруг стрельбу из ору­дий.

Хищные млекопитающие от­носились к явлениям, связанным с бло­кадой,  значительно   спокойнее, чем обезьяны. Они, например, совершенно не реагировали на стрельбу зениток. Беспо­койство проявлялось лишь тогда, когда артиллерийский обстрел шел на терри­тории, непосредственно примыкавший к их клеткам. В этих случаях лисицы, еноты и песец быстро прятались в свои норы и находились там до полного окон­чания обстрела.

Замечательное исключение представляли медведи. Они вели себя с невозму­тимым спокойствием во время самых сильных обстрелов. Наблюдались случаи, что снаряды разрывались в непосред­ственной близости от клетки медведя, перебив осколками отдельные прутья решетки. Однако медведь продолжал спокойно лежать около самой решетки и сосать лапу. Значительно больше пу­гали медведей световые эффекты, например, внезапное освещение их клетки ночью. Лучи прожектора приводили их в сильное беспокойство.

Содержавшийся в Зоосаду молодой тигр отличался, наоборот, повышенной чувствительностью. При обстрелах он проявлял сильное беспокойство, метался по клетке, прятался в темные углы и т. д. Этот тигр погиб при артиллерий­ском обстреле 26 сентября 1943 г., по­лучив кровоизлияние в мозг.

Копытные   млекопитающие довольно спокойно переносили обстрел и последствия воздушных налетов, не­смотря на то, что эти животные постра­дали при блокаде довольно значительно. Наиболее пугливыми оказались антилопы, которые уже при звуке сирен спешили укрыться в свои убежища. Олени вели себя значительно спокойнее, хотя все основания были к противному. Например, после одной бомбежки выгулы оленей были завалены телеграфными столбами с обрывками проводов. При этом неко­торые олени бегали с клубками прово­лок, которые запутались у них на рогах. Прошло не мало времени, прежде чем удалось освободить животных от этого украшения.

Менее всего реагировали на тревож­ную обстановку дикие козлы — тур, тар, козероги.   Был характерный   случай, когда в середину клетки сибирского козерога попал крупнокалиберный сна­ряд. При взрыве образовалась глубокая воронка, по краям которой уже через несколько минут после падения снаряда довольно спокойно ходил козерог, рас­сматривая эту воронку. Он случайно остался совершенно невредим. Напротив того, бизон, которому пришлось испытать примерно такую   же участь 9 февраля 1943 г., был чрезвычайно напуган, в бешенстве метался по своему загону и с трудом был вытащен из глубокой воронки, куда он свалился вскоре после падения снаряда.

Бегемот, несмотря на всю свою неповоротливость, очень сильно реагиро­вал на артиллерийскую стрельбу. При первых же выстрелах он уходил в бас­сейн, где и оставался до самого конца обстрела.

Что касается до птиц, то они в общем слабее реагировали на звуковые раздражители, но гораздо сильнее — на световые. Лучи прожектора или свет ракет приводил их в сильное беспокой­ство. Исключение составляли эму, кото­рые проявляли ко всему происходящему полное равнодушие, что, по-видимому, стоит в связи с общей ограниченностью этих птиц. Следует отметить, что птицы, в отличие от млекопитающих, с тече­нием времени настолько привыкли к характерным раздражителям блокады, что под конец уже почти не реагировали на них.

Немалый интерес представляют наши наблюдения над  дикой   фауной Ленинграда и его окрестностей в период блокады. Военные действия в непосред­ственной близости от Ленинграда, кото­рые начались с сентября 1941 г., выз­вали значительное уменьшение числен­ности человеческого населения и в са­мом городе, и в окрестностях. Совер­шенно изменилась обстановка и внутри города: появились разрушенные здания, баррикады, дзоты и т. д. Все это при­влекло в Ленинград довольно значи­тельное количество новых для город­ской черты птиц и млекопитающих. Например, уже с начала весны 1942 г. на развалинах зданий, разрушенных бомбардировками, среди остатков американ­ских гор на территории сада Народного дома появились каменки (Saxicola оеnanthe) Этих птиц можно было наблю­дать, начиная с 4 апреля 1942 г. В по­ловине мая можно было уже установить, что некоторые пары остались здесь гнездовать. Гнезда свои каменки устраи­вали в трещинах кирпичных стен, в ку­чах шебня. и т. п. Около 20 июля поя­вились выводки этих птиц, которые кочевали по городу до начала сентября, когда начался их осенний отлет.

В таких же условиях в углублениях разрушенных  стен гнездились  гори­хвостки (Ruticilla phoenicura), самцы этих птичек обычно распевали на крышах домов или же, токуя, подымались с песней высоко в воздух по наклонной линии и затем возвращались на ту  же крышу. Горихвостки являются вообще представителями горной орнитофауны, почему их стремление гнездиться в ка­менных зданиях и проявилось в данном случае.

В значительном количестве поселились в Ленинграде во время блокады скворцы, дятлы, деревенские ласточки. Скворцы вили   гнезда не   только   в дуплах деревьев, но и в трещинах каменных зданий. В августе-сентябре огромные стаи скворцов держались на территории Зоологического сада.

Появились в городе и совы, преиму­щественно неясыть серая и болотная сова. Они встречались довольно часто, причем в ночные часы сов наблюдали (и добывали) даже в таких местах, как угол Невского проспекта и Садовой улицы. Возможно, что сов привлекала охота на грызунов, которыми в то время изобиловал город: крысы, мыши — домо­вые и полевые и пр. Следует отметить также  появление  ястребов-перепелят­ников и тетеревятников, которые зачас­тую летали по городским улицам в по­гоне за различными птицами. Воробьи вначале (зимою 1941-1942 гг.) значи­тельно уменьшились в числе, очевидно, вследствие недостатка корма, но позднее они опять появились, особенно после усиления огородных работ, производив­шихся на территории города с лета 1942 г. Голуби исчезли совершенно.

Значительно пополнилась во время блокады также фауна млекопитающих Ленинграда за счет переселенцев из окрестностей города и даже более от­даленных районов Ленинградской обла­сти. В черте города нередко встречались горностаи, ласки, хорьки. Неоднократно добывались в городе лисицы, даже с выводками. Попалась рысь-самка и двое молодых рысят, зашедших, по-видимому, с севера — со стороны Финляндии.

Для большинства этих хищников пищу доставляли мелкие грызуны, которые в массе появились в городе, о чем уже сказано выше (крыса серая, мышь домо­вая и полевая, крыса водяная и пр.). К интересным находкам может быть при­числена косуля, добытая нашими бой­цами на льду Финского залива близ города Петродворца (Петергофа).

Эти изменения в составе фауны пред­ставляют немалый интерес для эколога. Мы видим, что для таких изменений не нужно больших периодов времени. Лю­бопытно, что большинство животных оказываются гораздо более эврибионтными, чем это можно было предпола­гать. Несомненно, что фактором является в данном случае присутствие или отсут­ствие пищи. В зависимости от ее изоби­лия изменяются и условия гнездования птиц, осваиваются новые места гнездо­вания и т. д. Все это дает ценные ука­зания для понимания в отдельных случаях движущих сил зоогеографического процесса.

Нам представляется, что приведенные нами данные могут быть использованы и преподавателями биологии на уроках естествознания. В живых уголках или на пришкольных участках возможно прове­рить некоторые из приведенных выше особенностей животных в смысле их реагирования на те или иные раздражи­тели, например, световые и звуковые.

Замдиректора зоосада, к.б.н. Николай Леонидович Соколов. Фото 1948 г. Уроженец Вологды, в 1926 году он окончил Киевский институт народного образования, получив квалификацию научного работника-зоолога. В 1936 году приехал в Ленинград по приглашению зоосада. В 1938-м стал заведующим отделом птиц. В 1942 году в ЛГУ защитил кандидатскую диссертацию "Орнитофауна бассейна реки Суконы". С марта 1942 года был утвержден на должность заведующего научной частью, а с сентября – заместителя директора Ленинградского зоосада. Пятого июля 1943 года ему была вручена медаль "За оборону Ленинграда". Всего по Ленинградскому зоосаду медалью "За оборону Ленинграда" были награждены 16 работников, ухаживавших за животными.  Источник

Замдиректора зоосада, к.б.н. Николай Леонидович Соколов. Фото 1948 г.
Уроженец Вологды, в 1926 году он окончил Киевский институт народного образования, получив квалификацию научного работника-зоолога. В 1936 году приехал в Ленинград по приглашению зоосада. В 1938-м стал заведующим отделом птиц. В 1942 году в ЛГУ защитил кандидатскую диссертацию «Орнитофауна бассейна реки Суконы». С марта 1942 года был утвержден на должность заведующего научной частью, а с сентября – заместителя директора Ленинградского зоосада. Пятого июля 1943 года ему была вручена медаль «За оборону Ленинграда».
Всего по Ленинградскому зоосаду медалью «За оборону Ленинграда» были награждены 16 работников, ухаживавших за животными.
Источник

Тема статьи ограничивала её  автора, поэтому  многое из жизни зоосада в войну осталось за её рамками. Дополним её сведениями, почерпнутыми, в основном, из рассказов, дневников, воспоминаний блокадников. К сожалению,  таких свидетельств очень немного, несмотря на то, что зоопарк многократно обращался к горожанам по радио, через газеты и  на ежегодных встречах  сотрудников зоопарка с  ветеранами с просьбой дополнить блокадную летопись.  Сохранились и скупые воспоминания зоосадовцев-блокадников. Они, насколько  возможно, дополнят картину.В самом начале июля крупных хищников, которые могли представлять серьезную опасность в случае их выхода из разрушенных  снарядами  или взрывной волной клеток,  пришлось уничтожить. Об этом сотрудники зоосада, работавшие в те нелегкие дни, вспоминают со слезами на глазах. Страшным  испытанием это было и для ребят-юннатов:

«В июле месяце 1941 года все крупные хищники (львы, медведи, волки), оставшиеся в Лензоосаде, были застрелены. В яркий жаркий день мы, как всегда, явились в зоосад и увидели своих любимцев в лужах крови. Это было первое тяжелое впечатление войны. Однако эта мера была необходима. Мы ещё не знали, как близок враг и как возможны бомбежки и обстрелы Ленинграда. И если бы во время налета львы или медведи оказались на свободе…»  [5]

Зоосад обстреливали и бомбили часто. И не потому,  что это был стратегически важный объект, а потому, что рядом  находились главные цели – мосты через Неву, Петропавловская  крепость и зенитная батарея на её пляже, доставлявшая фашистской авиации немало хлопот.  Очень серьезно пострадал зоосад во время первого воздушного налета на город в ночь с 8 на 9 сентября 1941, когда  на территорию упали три фугасных  бомбы.

«Одна из них разрушила вход и кассы с фигурами льва и львицы. Был разрушен обезьянник – он стоял за входом в зоосад напротив старой дирекции. Некоторые обезьяны спаслись и разбежались по парку. Утром их поймали, и три из них пережили зиму 1941-1942 гг. и даже всю блокаду. Третья бомба попала в пожарную сторожку около слоновника. От взрывной волны деревянное здание обрушилось и под обломками погибла слониха Бетти.»[6].

14

Руины слоновника на фоне «американских гор».

О гибели  слонихи сообщили по радио, кинокадры, на которых запечатлена мертвая Бетти, вошли в фильм «Ленинград в борьбе».  Лишь не так давно стало известно, что она  не умерла сразу,  ведь она не была убита прямым попаданием снаряда – на неё обрушились обломки  слоновника, из-под которых  слониху никак было не  вызволить. Врачи госпиталя, располагавшегося на  Зверинской улице, рассказывали, что   не могли определить источник сильных, но каких-то жалобных звуков, раздававшихся после обстрела с Невы. Сначала они решили, что это бесконечно гудит какой-то буксир, в который, видимо, угодил снаряд. Через сутки они сменились с дежурства, а звук всё продолжался. Пошли узнать, что же случилось, и выяснили, что это кричала Бетти. Этот рассказ совпадает с тем, чему была свидетельницей шофер  Людмила Николаевна Якушева, которая  работала тогда в зоосаду, водила газогенераторную полуторку, которую в народе называли самоваром.  Она  вспоминала многих животных,  но  особенно служительниц при них, уже не молодых женщин, на плечи которых легли тяготы блокады. Первый обстрел  запечатлелся в её памяти именно потому, что  долго умирала Бетти:

«Она кричала, трубила. И это продолжалось, по-моему, двое суток».

А потом  на той же полуторке пришлось отвозить останки Бетти к месту их захоронения на территории зоосада, примерно туда, где сейчас стоит Козлиная гора.  Это место запомнил один из первых юннатов  КЮЗа, а в начале войны – уже студент, В.Е.Гарутт. Уже после войны  с его помощью  кости  слонихи были выкопаны и переданы в Зоологический институт, а череп Вадим Евгеньевич  хранит, как дорогую реликвию, у себя  дома.  Со временем В.Е.Гарутт  стал одним из самых известных в мире специалистов по вымершим слонам.

Сильнейший воздушный налет был и ночью 17 октября. Загорелись Американские горы. Обшивка гор полыхала ярко, фанера трещала.

«Это было похоже на грандиозный фейерверк»,

– вспоминали потом блокадники. От пожара пострадали стоявшие поблизости здания и животные в них.  Обстрелы  и воздушные налеты продолжались, однажды ранило двух оленей и козу. Служительница  Е.А.Коновалова, выхаживавшая раненых животных,  отдавала им часть своего хлеба, делала перевязки, и звери выздоровели. Николай Леонидович упоминал, как вытягивали из воронки угодившего в неё бизона, но он не написал, чего это стоило обессиленным людям. Не написал и том, как было больно потом видеть и этого бизона и вылеченных оленей убитыми во время  бомбежек осенью 1943 года.

15С началом блокады, когда прекратилась подача воды и электричества, перестала работать канализация, животные погибали не только от обстрелов, но и от голода и холода. Н.Л.Соколов подробно описал приготовление кормов для хищных, но  почти не упомянул  в этой связи о  травоядных, накормить которых тоже было не просто. Самый  яркий пример тому  –  бегемот Красавица.  Она приехала в  Петербург ещё в 1911 году в возрасте трех-четырех лет. В конце 30-х годов войны Красавица была самой крупной самкой бегемота в зоопарках Европы, и Берлинских зоопарк не раз предлагал на самых выгодных условиях купить её   в пару самому крупному  бегемоту-самцу, жившему тогда в Берлине. Но сделка не состоялась, поскольку Красавицу в Ленинграде очень любили и расставаться  с ней не хотели.  За Красавицей долгие годы ухаживал  Иван Кузьмич Антонов, а потом его дочь Евдокия Ивановна (по мужу Дашина). Именно  на долю Евдокии Ивановны выпало спасти Красавицу во время  войны.  И доля эта была нелегкая, забот хватало на целый день. Прежде всего надо было наготовить дров. Зимой в блокадном Ленинграде это было нелегкой задачей, но зоосадовцам справиться с ней помогали и обломки разрушенных бомбежками зданий зоосада и, особенно, остатки Американских гор, которые сгорели, слава Богу, не до тла. Их разбирали, пилили обгоревшие  бревна каркаса, рубили дрова.

С утра в бегемотнике на оставшихся с вечера углях растапливалась плита,  начиналось приготовление еды, которой надо  было много –  бегемоту требуется до 40 кг корма в день. В мирное время  накормить такого зверя нетрудно, но в войну, особенно в первую блокадную зиму приходилось искать  хоть какие-нибудь корма-заменители.  Основу рациона Красавицы составляли …опилки. Конечно, сухие опилки  зверь ни за что бы  есть не стал,  вот и решили из опилок варить что-то вроде каши – распаривать их долго-долго в воде, пока они не разопреют, а потом добавлять в 36 кг варева около 4 кг жмыха, отрубей, овощей, чуть-чуть хлеба.

Но без воды кашу не сваришь, а потому каждый день  Евдокии Ивановне приходилось приносить на коромысле  или привозить с Невы на саночках до 400 литров воды, часть которой использовалась в «кулинарных» целях, а  остальная – в  «косметических»,  для ухода за кожей Красавицы. И в Африке, и в зоопарках бегемоты  очень много времени проводят в воде. Без постоянных купаний их кожа начинает сохнуть, трескаться, кровоточить, а это для них смертельно опасно. Чтобы этого не происходило, Евдокия Ивановна грела воду, два раза в день обмывала зверя,  слегка обсушивала, а потом втирала в кожу камфарное масло и  тюлений жир, последняя 200-килограммовая бочка которого была привезена на полуторке-самоваре в сентябре 1941 года.

Такой «туалет» занимал очень много времени, ведь зверь огромный, а надо было обработать все складки кожи. Нередко эти занятия прерывали обстрелы, которых Красавица очень боялась. Как всякий бегемот она при опасности старалась уйти в воду, и, несмотря на то, что в её бассейн стоял сухим, она упорно спускалась туда, ложилась на дно и стонала. Евдокия Ивановна  и тут не оставляла свою любимицу – устраивалась рядом со зверем на дне бассейна, старалась, насколько могла, обнять пугливую бегемотицу, успокоить её. Так  они и дожили до Победы.

Бегемот Красавица и служительница зоосада Е. И. Дашина, фото 1943 года.

Бегемот Красавица и служительница зоосада Е. И. Дашина, фото 1943 года.

Пережили блокаду немало  других животных, среди которых и  австралийский динго Седой, и  такой крупный зверь, как антилопа нильгау Маяк. Он жил в Ленинграде с 1938 по 1952 год.   А  самка черного грифа Верочка дожила до 1962 года.  Но самым знаменитым и любимым зверем ленинградцев стал бурый медведь Гришка. Его принесли крошечным медвежонком весной 1941 года,   сначала он попал на Площадку молодняка, а потом  –  в Театр зверей. Посетители очень любили медведя-блокадника  и старались сделать его  бытие сытнее и, главное, слаще. Несли ему, что повкусней, а в послевоенные годы просто закармливали конфетами и печеньем. Гриша, плотно позавтракав тем,  что зоопарк послал, садился у решетки, раскрывал пасть и начинал бессовестно попрошайничать.  То же самое очень быстро научились делать и его соседи. По выходным дням из-за барьера   выметалось по несколько килограммов конфет, а уж сколько они съедали, о том история умалчивала, да и звери не могли поведать.

Зато  говорили ветеринарные врачи  –  много и эмоционально, ведь по понедельникам у зверей, объевшихся сластями, возникала «медвежья болезнь» — очень сильно расстраивались животы. Привести  их в норму, пользуя лекарствами и сажая на диету, удавалось за неделю. А потом — опять выходные, и снова —«медвежья болезнь»…

Просто удивительно, насколько выносливы медвежьи организмы, если при такой «корректировке» посетителями зоопарковских рационов, выверенных по содержанию питательных веществ и калорийности, они умудряются в зоопарке жить дольше, чем в природе. Гриша, например, дожил до 1970 года!

Весной 1942 года город очень помог зоосаду, передав целую тонну хлебной крошки, а летом сотрудники не только у себя, но и в Удельном парке – везде, где только было возможно,  вскопали землю, нарезали грядки и посадили  овощи,  урожай  которых стал неоценимым подспорьем  и для  людей, и  для зверей.    Когда тётю Дуню, так называли в зоопарке Е.А. Шустрову, очень долго работавшую  и после войны, спросили о самом тяжелом воспоминании того времени, она  разволновалась, всё как-то не решаясь сказать, а потом ответила так:

«А это когда  капусту украли с  моих грядок. Всю украли, ничего не оставили… Не жалко было, хоть и капуста та в блокаду для нас и для зверей, как золото была. Обидно было, горько.  Аж ревела, ведь не фашисты же украли, а свои… Всех бомбили, у всех кто-то в семье умирал, у всех – одно горе… Все и выживать должны были вместе, дружно. А тут –  такое…»

Зимой 1941-42 гг. и 1942-43 гг. зоосад был закрыт, но затем каждый год с весны до осени приходили немногочисленные посетители. С мая 1944 года  зоосад стал работать круглый год. Правда, летом 1942 года пришло только 7400 посетителей, но они могли увидеть   более 90 зверей и птиц – и это после первой блокадной зимы !

Все военные  годы   работал Театр зверей.  Дрессировщики И.К.Раевский и Т.С.Рукавишникова с группой дрессированных животных – медвежатами, собачкой, кроликом –  радовали своими выступлениями раненых бойцов в госпиталях и детишек  из детских домов, не уехавших в эвакуацию.

Несколько ребят, живших в блокадном городе,  ходили в  юннатский кружок зоосада.  Руководство ими взяла на себя Т.С.Рукавишникова. Никого из пришедших не отправляли домой. Ребята делали то, что было в их силах, помогая взрослым. Наблюдали за животными, вели дневники, даже водили простенькие экскурсии. Осенью 1943 года пришли две  худенькие девочки с Васильевского острова – тимуровцы.

Они хотели помочь самым слабым и беззащитным. Им казалось, что это –  животные в зоосаду. Их приняли, и они очень старались работать на совесть, сколько хватит сил.  Звали их Нина Боброва и Вика Миронова.  Впечатления тех дней были настолько яркими, что и через пятьдесят лет Нина Валентиновна и Вероника Николаевна  помнили, как ездили они с Театром зверей в госпиталь и во Дворец Культуры им. С.М.Кирова на Новогоднюю елку. Помнили и то, что конферансье  там был Аркадий Райкин. С особой теплотой говорили о  Т.С.Рукавишниковой:

«Тамара Семеновна была замечательная, энергичная, но молчаливая, она всех держала в руках. Она была маленькая, худенькая даже для наших 11 лет.   Ездили мы с Театром зверей на автобусе,  животных было немного, но все хорошо дрессированные: собачка, кролик, два или три медвежонка, причем медведица Машка была уже очень приличных размеров. У Тамары Семеновны дома жила очень ручная обезьянка, её мы тоже возили с собой.

Вход в  зоосад был платным, и билетики, как трамвайные, продавались в кассе у входа. Но мы проходили по пропускам. А ещё у нам были зеленые с белым  нарукавные повязки, на  которых было написано  – ЮН,  мы носили их с гордостью. Они давали нам право выводить нарушителей из-за барьеров. Юннатов  осенью 1943 года было мало — два мальчика и нас трое. Мы еще корма помогали развозить, и кормить помогали.    Зимой  посетителей не было. Все было завалено сугробами.

Везде  –  траншеи, а летом  –  много грядок.  Занятия проходили раз в неделю, мы  собирались со своими записями и обсуждали их. Летом 1944 года было солнечное затмение,  и нас просили записать подробно поведение животных. Не только тех, за которыми мы наблюдали, но и других. Во время  затмения очень беспокоились енотовидные собаки и лисы – они  катались, бегали, подвывали.

У  Нины был подопечный динго Седой. Так однажды  из-за него у неё дома был скандал. Привезли американские консервированные сосиски. Она кусочки сосисок спрятала в дрова, чтобы отнести Седому, а мама нашла и сказала, что не пустит её больше в зоосад.

Объявлений о приеме в кружок никаких не было, ни по радио, ни  где-то ещё, но к 1945 году юннатов прибавилось, весной  Тамара Семеновна организовала первый и очень радостный  «День птиц».

Зоосад дал нам стимул жить. И мы не понимаем Егора Гайдара, когда он не очень почтительно отзывается о своем деде. Для нас и  тимуровское, и юннатское движения дали очень много, «Тимур и его команда» была нашей настольной книгой. Правда, очень трудно доказать даже нашим детям, что хоть мы и не были сыты,  и хоть была война, но мы были счастливыми детьми и благодарны за «детство счастливое наше».

В годы войны любая позитивная информация из Ленинграда была  очень важна  для всего народа. И для тех, кто воевал, и для тех, кто жил и трудился в тылу. Это прекрасно понимали и в редакции «Правды».  Материал о  спасенных в блокаду животных   – это как раз то, что было нужно.  Он занял основное место в статье «Лето в Ленинграде», и хоть в нем есть неточности и много повторений того, о чем мы уже  писали, стоит привести весь кусок о зоосаде:

«Трамвай остановился около Зоологического сада. Ребята гурьбой побежали к клеткам. Ба, старые знакомые! Как в былые времена торчит из воды черная жирная спина бегемота. Он и не похудел даже, заботами Евдокии Ивановны Дашевой сохранил свой вес и здоровье. А труда на него было положено немало. В тяжелую зиму вода из бассейна не поступала, её доставляли с Невы на саночках. Евдокия Ивановна грела её – сорок ведер! – и дважды в день мыла своего питомца со щеткой и мылом, мазала его камфарным маслом – и уберегла.

Звери по-разному реагируют на обстрел и бомбежки. У толстокожего бегемота слабые нервы: когда начинается обстрел, он спешит в бассейн, скрывается в воде и время от времени подает оттуда голос. Молодой тигр «Котик» спокойно, не теряя достоинства, уходит в закрытое помещение и ложится под нары. Смелее всех держится серна, она ничего не боится, стрельба, взрывы не пугают её – её предки привыкли к грому горных обвалов.

Дети столпились у клетки бурого медведя «Гришки». Его часто вывозят на детские площадки и в госпитали, где он потешает всех своими уморительными номерами. В зоосаде сейчас 120 животных – страусы, антилопы, лисицы, бизон, обезьяны, песцы, еноты, дикобразы… Каких трудов стоило уберечь их от гибели в тяжелую зиму!

Хищники требовали мяса, они отвергали рыбно-овощную смесь, предпочитая ей голодную смерть. Научный руководитель зоосада Николай Леонидович Соколов  пошел на хитрость – этой смесью начинили шкурки давно погибших животных, хищники с жадностью набрасывались на «животных», кусали, рвали, стремясь добраться до мяса, тем временем поглощая смесь. И постепенно привыкли к ней. Даже тигр долго был травоядным животным.

Сейчас сотрудники зоосада выращивают овощи и заготавливают сено, чтобы хватило на всю зиму. Так ценные звери спасены для науки группой самоотверженных людей. 16 работников зоосада награждены медалью «За оборону Ленинграда».

В войну половина зданий  зоосада была разрушена, территория перекопана под траншеи, щели и грядки, изрыта снарядами. Но само существование в городе такого мирного учреждения, как зоосад,  в те страшные дни поддерживало в ленинградцах веру в себя, надежду  на неизбежное поражение фашизма,  помогало им выжить.

Когда в 1992 году  в Ленинграде  началась волна переименований, встал вопрос о возвращении исторического названия и  зоопарку. На собрании коллектива взвешивали все «за» и «против», спорили, а молодой директор Иван Владиславович Корнеев сказал тогда:

«Только один  город в мире – Ленинград –  пережил 900 дней блокады и выстоял, и только один зоопарк  на Земле –  Ленинградский  –  вынес все испытания  блокады и сохранил животных.

И даже если городу вернется имя его основателя,  зоопарк должен остаться Ленинградским, потому что не было в его истории лет более тяжелых и, вместе с тем, героических, чем  годы блокады. Этим можно и должно гордиться, об этом нельзя забывать».

Так зоопарк остался Ленинградским, а  в память о подвиге блокадников – сотрудников зоосада  решено было установить мемориальную доску.

А Петербургским  пусть назовут второй  –  большой, оборудованный по последнему слову техники зоопарк на новой  территории, если такой будет когда-нибудь  построен.


[1] Объяснительная записка директора Казанского филиала Ленинградского зоосада М.А.Никонова в Казанский Горсовет

[2] Объяснительная записка директора Казанского филиала Ленинградского зоосада М.А.Никонова в Казанский Горсовет

[3] И.И.Ширкин.История Казанского зооботсада. С.178. (не опубликована)

[4] УКППЛ  – Управление культурно-просветительными предприятиями Ленгорсовета

[5] О.П.Подлевских. Лензоосад в годы Великой Отечественной войны. Рукопись. С.1

[6] О.П.Подлевских. Лензоосад в годы Великой Отечественной войны. Рукопись. С.1-2

Источник spb-ddt.ru

Коллектив Ленинградского зоосада, фото 1945 года.

Коллектив Ленинградского зоосада, фото 1945 года.

Рекомендуем прочесть

Let's block ads! (Why?)

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх