Взлёт и падение алжирской революции

Print PDF

Резюме. В продолжение анализа национально-освободительного движения на примере истории независимого Алжира показывается, что оно неизменно включает в себя два крыла, левое и правое («джадиды» и «кадимиты»). Первым больше нужен социальный прогресс, чтобы одолеть отсталость и зависимое развитие, чем национальное государство с его прибамбасами в виде преференций госязыку, нацкультуре и проч. «политической этнографии», выгодной нацбуржуазии и кормящей нацинтеллигенцию (а оплачивает сие народ). Вторым достаточно «национального освобождения», они в как бы независимом государстве вроде Латвии-Грузии-Венгрии-Украины (и даже ЮАР, Индии и РФ) готовы быть приказчиками у мирового империализма, помогать страну эксплуатировать. А народ охмуряют национализмом или «традиционными ценностями-антизападничеством», как у нас, чтобы служил и не рыпался, обслуживая «включение в мировую экономику».

До освобождения и сразу после него, левое преобладает, хотя больше в риторике, чем в конкретных мероприятиях. После же основные усиливая делаются по части второго — и чем дальше, тем больше; без гегемонии компартий в подобных движениях они неизменно перетягивают (среди прочего, пресекая возможность их самостоятельного политического существования).

Анализируется, как именно это произошло в Алжире. Проиграв колониальную войну, бывшая метрополия выиграла мир. Освободившись от инфраструктурно неразвитых и в социальном плане отсталых территорий, Франция концентрировала ресурсы на собственном развитии, не несла даже тех расходов на инфраструктуру колоний, что были до освобождения; их же зависимость от метрополий сполна сохранялась, возможность эксплуатации осталась по-прежнему, плюс метрополии получали оттуда дешёвую рабсилу. Алжирцы свои ресурсы — и человеческие, и почв, и нефтянки, — скорей расточали, чем накапливали, почему оказались в петле зависимого развития. Как и другие страны, где национально-освободительные движения, победив, создали «свои» государства.

Как всё начиналось

«Новая политическая элита Алжира, сложившаяся в ходе событий 1954-1962 гг. отличалась преобладанием в ней выходцев из мелких крестьян и батраков, ремесленников и «пролетаризированных городских слоёв с неопределённым социальным статусом». Именно они стали движущей силой и кадровым резервом руководства восстанием, а его развитие предопределило подчинение внутри правящей элиты АНДР гражданских лиц военным. При этом здесь четверть века существовал однопартийный режим, а монополия на власть формально принадлежала партии ФНО, подававшей себя как выразительницу глубоких чаяний народа, инструмент демократической и народной революции и строительства социализма. Согласно конституции 1963 г., содержащей эти определения, партия ФНО была наделена правом определять национальную политику и осуществлять контроль за деятельностью правительства. Однако в действительности то и другое делала армия, поэтому и возник афоризм, гласящий, что Алжир – это страна, где

«не государство имеет армию, а она имеет своё государство». [Здесь и дальше в кавычках, если не указано иное — из: М.Ф.Видясова, В.В.Орлов. «Политический ислам в странах Северной Африки«. М.: изд-во МГУ, 2008. 512 с.]

[При очень сходной риторике «народовластия» и «участия в управлении страной» с поздней КПСС, последняя осуществляла всё это на деле, ФНО же была простым инструментом управления военной верхушки, прикрывавшейся социалистической и революционной фразой. Показательно «отсутствие потребности» в создании массовой партии в поддержку проводимых преобразований, многажды демонстрируемое разными деятелями «арабского социализма» (явно предпочитавшими режим личной власти и опору на личных друзей вместо партийной программы).

«…отвечая на вопрос Рифаата Саида (марксиста, тогда –– члена редколлегии «ат-Талиа‘»), не стоит ли усилить партию [Арабский социалистический союз], [президент АРЕ Гамаль Абдель] Насер ответил:

«Если я разрешу партии развиваться, что мне останется? Будет как при советской системе, где каждое решение должно пройти через партийные комитеты…Пустая трата времени!». В итоге его друзья саботировали преобразования: ближайший, маршал Амер (скандально известный получением вместе с Насером знания Героя СССР из рук кукурузного свинорыла) » возглавил Комиссию по  ликвидации феодализма и, вопреки ее целям, позволил многим крупным помещикам сохранить их земли в обход законов об аграрной реформе. При этом он стал подлинным хозяином египетской армии и облагодетельствовал ее генералитет». И это «несмотря на провал на провал его миссии в Сирии, где он вызвал недовольство местного офицерства своим самоуправством и откуда бежал накануне военного переворота в Дамаске», он оставался вторым лицом в государстве: всё решало первое лицо, даже не узкий круг «свободных офицеров».

Что сохра6илось и после смены лидера, хотя Садат — личность куда мельче Насера (среди своих имел прозвище «полковник «да»). Даже в Сирии, где была массовая партия, поддерживавшая прогрессивные преобразования в союзе с коммунистами. Но эти последние были скорей левыми националистами (см. книгу Г.Г.Косача «Красный флаг над Ближним Востоком»), почему «преобразований» было немного. Некоторое исключение составил НРДЙ, где СССР, ЧССР и ГДР рулили непосредственно, но и там наследие архаики (борьба кланов внутри руководства) пересилила реализуемые ими прогрессивные идеи, т.к. капитализм ещё далеко не выполнил свою культурную работу — дать понять, что идейная близость (или рознь) важней кровного родства, землячества etc. По той же причине Хосин Айт Ахмед говорил, что режим первого президента Алжира Ахмеда Бен Беллы, куда более социалистический по интенциям руководства, чем последующие, «заимствовал от СССР лишь недостатки, причём те, что советские люди сами исправили или исправляют».

Начиная с эпохи Просвещения, человек современного общества принимает идеи (либеральные, коммунистические, анархистские) всерьёз и готов перестраивать по ним общую жизнь. Напротив, человек традиционного общества, даже втянутого в капитализм, считает эти идеи пустыми словами, внутренне смеётся над ними, а всерьёз принимает лишь реальную власть над собой, находящуюся во взаимодействии с «национальной традицией» (понимаемой как удобнее этой власти). Отсутствие классовых партий (а то и прямая их ликвидация военной верхушкой, как коммунистов), классового сознания и т.п., ведёт к ситуации, когда некому корректировать идеи, как проложить дорогу от слов о «социализме», «прогрессе» или «развитии» к успешным действиям по преобразованию страны в этом направлении. Верхушки же не хватает надолго.

Французы вели колониальную войну в Алжире с исключительной жестокостью; правда, другая сторона им соответствовала — разные отряды антиколониальной борьбы резали друг друга и сочувствующих им гражданских, что небезуспешно приписывалось колонизаторам (репутация вещь сильная). Для сравнения:

«В Тунисе партизанское движение, развивавшееся с 1952 г., находилось почти целиком под контролем партии Новый Дустур, и по ее же решению оно было остановлено: большинство его участников сложили оружие 10 декабря 1954 г. В Марокко того же времени шла скорее террористическая, чем партизанская война, которая охватывала главные города страны, но уже готовились партизанские отряды в горах Рифа, куда первая крупная партия оружия была доставлена из Египта в феврале 1955 г.»

Но что показательно, при значительных жертвах (и следующем отсюда героизме) рядовых бойцов практически все вожди сопротивления выжили, даже те, кто попал в руки властей и надолго, и больше погибло/было выброшено из политики от рук своих прежних товарищей, чем от колонизаторов. Если сравнивать, скажем, с движением Сопротивления в Европе – в первую очередь с французской же «партией расстрелянных», то там жертв среди руководителей были те же или больше, чем среди рядовых членов, ибо оккупанты специально охотились за ними – что делает всякий, кто пытается реально уничтожить сопротивление. Да и число погибших от рук «своих» или ими выброшенных из политики среди руководства восстания больше, чем от колонизаторов.

Правящая партия АНДР только называлась так, на деле была военной организацией, с соответствующим единоначалием и дисциплиной, из которой искренние революционеры – также как гражданские лица, не склонные соблюдать субординацию больше, чем высказывать собственные мысли – скоро были исключены. Здесь и далее прим.публикатора].

«Фронт народного освобождения (ФНО) вырос из Секретной организации (ОС), то есть вооружённого подполья партии Алжирского народа и МЛТД. В период национально-освободительной войны ФНО представлял собой коалицию патриотических сил, сложившуюся из осколков вышеназванных распавшихся партий вокруг группы подпольщиков, которые и взяли на себя инициативу восстания.

Решение преобразовать ФНО в политическую партию было принято в 1962 г., незадолго до провозглашения независимости Алжира, на 2-м съезде ФНО в Триполи. По его решению было создано Политбюро; оно, по сути представляло собой оргкомитет, которому и предстояло выполнить поставленную задачу. Впрочем, первейшим делом этого Политбюро стал разгон Временного правительства Алжирской республики (ВПАР), созданного в 1958 г. и заключившего в марте 1962 г. Эвианские соглашения. Ни один бывший член ВПАР не вошёл в правительство, сформированное в сентябре 1962 г. Ахмедом Бен Беллой после провозглашения АНДР, и лишь в 1964 г. состоялся 3-й съезд ФНО, который можно было назвать учредительным, так как на нём был принят устав партии, избраны её ЦК и Политбюро, а также создана комиссия по очистке партии от госаппарата от коллаборационистов, спекулянтов и тех, кто эксплуатировал чужой труд.

[Подбор кадров уже тогда шёл по старой дружбе, этнической или племенной общности. Очень скоро из партии точно также выбросят и Бен Беллу, его сторонников посадят в тюрьму, работа комиссии тихо заглохнет, а следующий 4-й съезд ФНО состоится только в 1979 г. совсем в другой обстановке, когда исламское возрождение и арабский национализм вытеснят «социализм» даже из официальных документов ФНО.

Вообще, появление партийной власти и внутренней дисциплины до устава, программы и других документов идейного свойства, определяет ФНО в первую очередь как команду, борющуюся за власть, нежели чем политическую организацию масс. ВКПб строилась противоположным образом – от местных организаций, потом и рабочих масс к программе и решениям съездов, прочим партийным резолюциям, на основе которых уже распоряжалось руководство, выдвинутое «снизу», из тех же масс, а не с самого начала стоящее над ними.]

Как так получилось?

«Следует отметить, что колонизованные коренные жители Алжира несколько отличались от колонизованного населения Туниса или Марокко. Прежде всего тем, что французская военная экспедиция 1830 г. и дальнейшие завоевательные походы на территории Алжира привели к «вымыванию» местного населения из городов, особенно приморских. Оно уходило в деревню, частично эмигрировало в соседние или другие арабские страны. Тем временем алжирские города, даже старинные, заселялись европейцами. Так, в год столетия «Французского Алжира» население его столицы на три четверти состояло из европейцев.

Начавшаяся как раз около 1930 г. массовая миграция из деревни в город постепенно изменила это соотношение в пользу алжирцев. Но в Оране, втором крупном городе страны, европейцы преобладали над алжирцами вплоть до 1962 г. Данное обстоятельство привело к тому, что офранцуженная алжирская интеллигенция со светским образованием была рассредоточена по мелким провинциальным городам. Да и образование такого типа на уровне высшего здесь получали немногие. Врачей и инженеров –– алжирцев было ничтожно мало, больше –– учителей и фармацевтов, а крупная и средняя буржуазия в Алжире состояла почти из одних европейцев, в их собственности находилось и 40 % обрабатываемых земель, причем лучших, которые давали 60 % товарной продукции. Более того, батрак был обычно алжирцем, чернорабочий –– тоже алжирцем, квалифицированный заводской рабочий –– французом11.

Среди алжирцев, конечно, водились денежные тузы, но нечего их и сравнивать с египетскими помещиками и воротилами финансового бизнеса, чья деятельность привела в 1920–1930-х гг. к образованию ряда акционерных обществ монополистического типа, подобных знаменитому банку Мыср, который представлял собой финансово-промышленную империю, имевшую интересы в самых разных отраслях бизнеса (от производства и сбыта хлопка до кинопроизводства и кинопроката) и свои заграничные филиалы12. Одновременно не шли они, эти алжирские «тузы», в сравнение даже с более скромной, чем египетская, и в основном –– компрадорской буржуазией Марокко эпохи протектората.

Те восемь тысяч предпринимателей-алжирцев, которые действовали в промышленности и торговле, использовали лишь 6–7% наемной рабочей силы, учтенной в Алжире в 1954 г. вне сельского хозяйства. Их предприятия обеспечивали максимум 1/10 выпуска промышленной продукции, включая кустарные изделия (традиционные ремесла в Алжире, в отличие от Туниса и Марокко, почти исчезли вместе с соответствующим социальным слоем). Крупных алжирских землевладельцев насчитывалось 25–30 тыс. Эти сельские богатеи, которые по большей части вышли из традиционной племенной знати или из числа каидов и других чиновников низшего звена, обслуживавших колониальную администрацию, редко прибегали к капиталистическим способам ведения хозяйства (оно получило распространение лишь на 10% площади земельных угодий, принадлежавших алжирцам), предпочитая полуфеодальные способы эксплуатации крестьянства. Но если эти относительно крупные землевладельцы, которых алжирские революционеры объявят феодалами и своими классовыми врагами, не стали «кулаками», то они не состоялись и как «помещики» в полном смысле этого слова13.

…По данным на 1954 г., среди европейцев Алжира неквалифицированные рабочие и чернорабочие составляли 18% лиц наемного труда, среди алжирцев –– 75,3% (Кухарев А. Н. Алжир. Современные городские средние слои. М.: Наука, 1988. С. 61). О единственной и неудачной попытке организовать национальное акционерное общество в Алжире см.: Ланда Р. Г. Кризис колониального режима в Алжире 1931–1954 гг. М.: Наука, 1980. С. 237.

… В целом история Алжира сложилась таким образом, что его колонизация вела к люмпенизации основной массы коренного населения без образования пролетариата и что разрушение традиционной системы социальных отношений происходило здесь почти без формирования хотя бы зачаточной национальной буржуазии, а уничтожение старой городской культуры –– почти без образования средних городских слоев современного типа и при слабом развитии европеизированной интеллектуальной элиты, которую Жак Берк, известный французский знаток Магриба, назвал «скандально немногочисленной» применительно к тридцатым годам прошлого века14. И это неудивительно.

Вплоть до 1927 г. в Алжире действовал так называемый туземный кодекс, регулировавших правовое положение арабо-берберского большинства. Введенный в 1881 г., он препятствовал свободному перемещению алжирского населения из одного департамента в другой и низводил его  почти до рабского положения. Лишь после Первой мировой войны колониальные власти несколько расширили возможности приобретения гражданства метрополии алжирцами, подавляющее большинство которых считалось «французскими подданными». Соответствующие льготы распространились в первую очередь на ветеранов войны, а также на «туземных избранников» (членов муниципальных собраний и так называемых финансовых делегаций).

В 1936 г. сенатор Морис Виолетт, бывший алжирский генерал-губернатор, предложил дополнительно снять ограничения на натурализацию алжирцев, которая позволяла бы им отныне сохранить свой личный статус (т. е. семейно-имущественное положение, вытекающее из мусульманского права), но все равно оставалась бы выборочной. Этот нашумевший проект, поддержанный главой правительства Народного Фронта и получивший название плана «Блюма––Виолетта», не был реализован, ибо получил отрицательную реакцию как со стороны твердолобых колониалистов, которых позже станут называть «ультра», так и от представителей уже образовавшегося к этому времени радикального крыла алжирского национализма.

Дело в том, что именно в данный период наряду с теми алжирским интеллектуалами, которые считали, подобно Фархату Аббасу, что коль скоро Алжир считается частью Франции, то все алжирцы должны стать полноправными французскими гражданами, другая часть политически ангажированного общества выступила с идеей, что алжирцы представляют собой отдельный народ, принадлежащий к арабо-мусульманской цивилизации [Главное, что этого требовала Алжирская Компартия, единственная организация, где «белые» и «туземцы» работали вместе и наравне, см. Р.Г.Ланда. История Алжира. Потом, правда, она не могла не примкнуть к восстанию 1954 г. — хотя зачастую его участники убивали коммунистов как «белых». И на его излёте компартия самораспустиллась, а её члены вступили во ФНО — мол, достаточно общей цели (антиимпериализма), забыв о нетождественности ему коммунизма. Что и предопределило последующее — как и в других случаях победы национально освободительных движений.].

Эту идею, выдвинутую алжирской Ассоциацией улемов-реформаторов (основана в 1931 г.), подхватила Партия алжирского народа (ППА)15, основанная в 1937 г. Прямая наследница созданной алжирскими эмигрантами «Североафриканской Звезды», эта партия, учредительное собрание которой прошло во французском г. Нантерр, была запрещена вскоре после ее создания из-за подозрения, отчасти обоснованного, что она связана с прогерманскими элементамив движении панарабизма и панисламизма [во многом состояла из них; также была близка к французским фашистам Дорио]. Ее лидер Ахмед Мессали Хадж был арестован [дальше он «…находился во Франции, куда был выслан в 1952 г. и откуда затем вдохновлял и финансировал, собирая «дань» с алжирских эмигрантов (числом в 300 тыс.), партизанские отряды «мессалистов», которые боролись как с колонизаторами, так и с боевыми формированиями АНО/ФНО.].

После Второй мировой войны Партия алжирского народа существовала под прикрытием легального Движения за торжество демократических свобод (МТЛД), которое конкурировало с Демократическим союзом алжирского манифеста (УДМА) во главе с Ферхатом Аббасом, который отошел от своих первоначальных взглядов, сдвинувшись на позиции умеренного национализма. Все эти партийные структуры находились к 1954 г. на грани распада и вскоре после начала восстания их ведущие деятели либо присоединились к ФНО, либо выступили против него16.

В числе примкнувших к этой организации были и Фархат Аббас, и лидер ассоциации улемов-реформаторов Ахмед Тауфик аль-Мадани, который начинал свою политическую деятельность еще в 1920-е годы (в рядах тунисской партии Дустур), и некоторые молодые алжирские интеллектуалы. Но в целом новая политическая элита Алжира, сложившаяся в ходе событий 1954–1962 гг., отличалась преобладанием в ней выходцев из мелких крестьян и батраков, ремесленников и

«пролетаризированных городских слоев с неопределенным социальным статусом»17.

Именно они стали движущей силой и кадровым резервом руководства восстанием, а его развитие предопределило подчинение внутри правящей элиты АНДР гражданских лиц военным.

Между тем первые месяцы существования независимого Алжира были фактически временем «малой» гражданской войны [вызвавшей больше жертв, чем «большая», и сопряжённой с этническими чистками в отношении евреев (многие из которых поддерживали ФНО, почему стали жертвой террора с обоих сторон), арабов-лоялистов (харки - их было чуть меньше повстанцев) и европейцев. В первую очередь убивали и изгоняли тех, кто был «ближе» всего к арабам, лучше к ним относился, защищал от колониальных чиновников или участвовал в их борьбе]. Когда части «внешней» АНО вступили на территорию Алжира, между ними (точнее, их полевыми командирами) и лидерами «внешней» АНО началась междоусобица, длившаяся до осени 1962 г. Не вдаваясь здесь в детали этих мрачных событий, приведём отрывок из речи Бен Беллы в Национальном учредительном собрании 4 декабря 1962 г. Выступая в качестве премьер-министра с отчётом о двухмесячной деятельности правительства, он подчеркнул, что оно было сформировано в «драматической обстановке», осложнённой серьёзным политическим кризисом.

«Общественный порядок ежедневно нарушался, участились случаи грабежей и убийств… Государственной власти практически не существовало. Администрация постепенно распадалась. Повсюду царила анархия. Экономическое положение было почти катастрофическим. Большинство земель, ферм, виноградников было заброшено. Не работали промышленные и торговые предприятия. Почти все строительные работы были прекращены … сделки с недвижимым имуществом породили чудовищную спекуляцию… обширный сектор алжирской экономики оказался оголён, так как собственники и управляющие различных его предприятий, в большинстве европейцы, бросили их и покинули страну».

В этой атмосфере разрухи начальные школы смогли принять осенью 1962 г. только 80% тех детей, что обучались в прошлом году. Кстати, оратор отметил последнее как большое достижение, ибо для школ удалось изыскать 18 тыс. преподавателей арабского и французского языков за счёт внутренних резервов, а также благодаря приезду 2 тыс. педагогов из Египта и 1,2 тыс. из Сирии, которая прислала учителей французского языка. Арабские страны помогли восстановить и работу Алжирского университета, который собирался принять 2,5 тыс. студентов и организовал специальные курсы для тех, кому пришлось прервать учёбу ради участия в освободительной борьбе.

« В то же время, — продолжал премьер-министр, — мы собираемся ввести преподавание Корана с учётом современных педагогических методов. Через несколько дней в двух показательных учебных школах – в Кабилии и Ориссе – начнётся духовное обучение».

Остановившись на планах арабизации алжирской школы, Бен Белла дал следующий комментарий:

«В этой связи я хочу вполне ясно и просто высказаться относительно арабизма и арабизации. Одни чернят эти понятия, другие их плохо понимают… Существовало и ещё долгое время будет существовать одно противоречие: мы чувствуем себя арабами, мыслим по-арабски, но у нас широко распространён французский язык и французская культура. Тут есть опасность нарушения равновесия…».

Определив политику в области образования как курс на возрождение собственных культурных традиций страны (и ни слова о преодолении вековой отсталости!), Бен Белла также пообещал, что Алжир обратится и к «сокровищнице мировой культуры, чтобы обогатить её и обогатиться самому».

Казалось бы, в этих тезисах содержалось только разумное. Однако идея арабизации отнюдь не отвечала настроениям берберов, в частности кабилов. Они приняли самое активное участие в освободительном движении, но уже осенью 1963 г. подняли мятеж, подавить который удалось только через год. Этот мятеж возглавил Хосин Айт Ахмед, который сразу принялся критиковать «недалёкого сержанта Бен Беллу» — за стремление к единовластию, нарушение демократических норм и пустопорожний «псевдосоциализм». Вскоре он создал при поддержке полковника Моханда, ранее являвшегося командиром вилайи №3 (с-в. Алжир) берберскую партию Фронт социалистических сил (ФСС). Сделал он это в ответ на избрание Бен Беллы президентом АНДР и предположительно – из-за их личной вражды.

Последняя имела давние корни, так как ещё в 1949 г. Айт Ахмед был смещён с поста руководителя ОС по той единственной причине, что он был кабилом, и сменил его Бен Белла. В дальнейшем они сотрудничали в Каире, где вместе с другими беглецами из Алжира создали небольшую группу представителей МТЛД при ЛАГ и занимались закупкой оружия.

Позже оба сотрудничали во «внешней делегации» ФНО, которая находилась то в Египте, то в Марокко – вплоть до ареста почти всех её членов 22 октября 1956 г. Следующие годы им пришлось провести вместе, но тем, кому удавалось навещать узников, бросались в глаза трения между Бен Беллой им Айт Ахмедом. На его сторону во время мятежа в Кабилии встал ещё один бывший министр-узник Мухаммед Хидер, который обещал предоставить ФСС крупную сумму денег, ранее размещённую им на тайных банковских счетах ФНО в Швейцарии. Будучи высланным из Алжира в 1964-м, Хидер погиб в Мадриде в 1967 при неясных обстоятельствах. Айт Ахмед был арестован 17 октября 1964 г., после чего мятеж в Кабилии сошёл на нет, а его самого спасло от смертной казни президентское помилование. В 1966 г. ему удалось бежать из тюрьмы и выехать за границу. На политическую арену АНДР он вернулся во время «исламистского ренессанса» в конце 1980-х гг.

Бен Белла же, находившийся под обаянием президента Насера, которому он во многом обязан своей политической карьерой, продолжал разыгрывать «арабскую карту» Его трёхкратное восклицание «Мы арабы! Мы арабы! Мы арабы!», которое прозвучало (в присутствии Насера) на торжествах по поводу эвакуации французской военной базы из Бизерты, состоявшихся в этом тунисском городе 13 декабря 1963 г., отнюдь не вызвало энтузиазма берберского населения Алжира и той части его интеллигенции, представители которой чувствовали себя алжирцами, но не арабами, и мыслили не по-арабски».

Арабизация/исламизация компенсирует неудачи хозяйствования

Словом, руководство молодой АНДР сразу поделилось на 3 части:
1) сторонники прогресса в духе «социалистической перспективы», которые черпали вдохновение отчасти в якобинских традициях Франции, отчасти в идеях Фанона и кубинском опыте. Но при изобилии слов не решились воспроизвести почти ничего из его социалистической части»,

2) консерваторов или «арабистов», поборников опоры на арабо-мусульманский пласт алжирского прошлого – он и вытеснил «социалистическую перспективу» и, ввиду накопления нерешаемых без неё социальных проблем вызвал традиционалистскую реакцию в виде подъёма исламизма;

3) «франкофонов», каковыми в данном случае были этнические берберы. Среди них были и сторонники, и противники социалистической перспективы, при преобладании первых.

«Берберов любых взглядов в равной мере не устраивала позиция руководства страны по вопросу о культурной ориентации, ибо в официальной фразеологии АНДР идея алжирской нации (как антитезы ушедшего в прошлое французского Алжира) отодвигалась на задний план и подменялась идеей национального единства по формуле:

«Алжир – моя родина, ислам – моя религия, арабский язык – мой язык»…

[[С первых дней независимости] «…государство взяло на себя религиозное образование служителей культа. Священнослужителей готовят в трех главных центрах: в г. Мефтах, неподалеку от столицы (около 100 слушателей), в открытом в 1981 г. в г. Таманрассете на юге страны Исламском институте (50 слушателей, среди которых 20 – из африканских стран), а также в открытом в 1984 г. Исламском университете при мечети эмира Абделькадера в г. Константина (рассчитан на 650 студентов).

Предмет «исламское воспитание» включен и в школьную программу. В соответствии с президентской инструкцией, изданной в мае 1984 г., этот предмет будет введен и в курс высших учебных заведений. Большое значение государство придает организации сети исламских культурных центров. Созданный в 1973 г. столичный исламский культурный центр, находящийся в ведении министерства религиозных дел, долгое время оставался единственным в стране. Недавно его филиалы были открыты в Тизи-Узу, Бискре, Оране, Айн-Салихе, Константине и других городах. По пятилетнему плану развития страны (1980–1984) предполагалось построить 26 исламских культурных центров – по количеству вилай (областей) страны. Под правительственной эгидой ежегодно проводятся семинары исламской мысли, ставшие международными.

Эти правительственные мероприятия – выражение позиции политического руководства страны по отношению к исламу. Руководство правящей партии Фронт национального освобождения (ФНО) характеризовалось стремлением выделить и развить прогрессивные аспекты в историческом наследии ислама. В Национальной хартии (1976 г.) отмечалось, что

«для своего возрождения исламский мир имеет лишь один выход – преодолеть реформизм и вступить на путь социальной революции… Мусульманские народы во все большей степени осознают, что, только усиливая свою борьбу против империализма, решительно продвигаясь по пути социализма, они смогут наилучшим образом ответить на установления их веры, приведут дела в согласие с принципами»[7].

А.А.Игнатенко. Халифы без халифата. М.: Наука, 1988.]

«После завершения освободительной борьбы, которая так или иначе объединяла разнородное алжирское общество, в котором так и не сложилась политическая нация, наступил сильный кризис идентичности, который имел и социальный, и культурный аспект. Тем не менее мартовские декреты 1963 г. о национализации иностранной собственности, создание самоуправляемых хозяйств на так называемых бесхозных землях и промышленных предприятиях (брошенных французами), создали оптимистический революционный настрой населения, что помогло загнать вглубь те проблемы, которые были связаны с берберским диссидентством. [Евреи с 1965 г. были поставлены вне закона, с 1967 г. синагоги последовательно осквернялись и превращались в мечети, не уехавших судили по обвинению в сионизме и пр.]

К середине 1960-х гг. революционный романтизм Бен Беллы всё чаще давал сбои. Непоследовательность действий президента, беспорядочность его методов управления, его иллюзии о том, что Алжиром можно будет управлять при помощи многолюдных митингов в поддержку ФНО [классика «арабского социализма» тогда и «арабских революций» сейчас – между толпой и руководителем нет никакой идейной организации, партии, почему первая годится для разных манипуляций], постепенно привели к личным разногласиям между Бен Беллой и военно-бюрократическими кругами. Особенно остро конфликт президента с командованием армии проявился в мае 1965 г., когда он попытался сместить министра иностранных дел Абд аль-Азиза Бутефлику, близкого к министру обороны и вице-премьеру Хуари Бумедьену.

История Бутефлики показывает механизм карьеры в АНДР, основанный на клиентских отношениях и личных связях, в которых только – не в партийной (или иной общественной) работе — может проявиться ум и талант, чтобы быть замеченным. Абд аль-Азиз Бутефлика родился 2.03.1937 г. в Уджде (Марокко), по другой версии – в 1935 г. Детство и юность он провёл в этом пограничном городе, куда его отец переселился из Тлемсена (Алжир). Там же тон окончил среднюю школу-лицей. Нелегально перейдя границу в 1956 г., влился в одно из боевых подразделений АНО, которое было сформировано в районе Орана под началом Хуари Бумедьена. Вскоре тот возглавил штаб вилайи №5 (условные провинции оперативных действий АНО), базировавшийся в Уджде, и туда же был прикомандирован Бутефлика.

Миловидный голубоглазый молодой человек, он обладал и мужеством, и природным дипломатическим умом, поэтому хорошо подходил для самых деликатных миссий. В 1957 г. он получил ранение и был эвакуирован в Касабланку. Находясь там в госпитале, познакомился с Мухаммедом Зегаром, одним из приближённых Бумедьена и главным казначеем Фронта Национального Освобождения (ФНО). Благодаря этому знакомству Бутефлика становится полноправным членом «клана Уджды» и вскоре из доверенного лица этого клана превращается в его политический мозг. Он оказывается одним из самых влиятельных людей в окружении Бумедьена.

«Внешняя» АНО возникла в 1956 г. на территории освободившихся Туниса и Марокко как кадровый резерв и тыловая база для операций партизанских отрядов «внутренней» АНО, действовавших в самом Алжире. Собственно, о явном разделении АНО на «внешнюю» и «внутреннюю» можно говорить с 1958 т., когда колониальные власти организовали блокаду границ Алжира с целью постепенной изоляции партизан. В результате контакты между «внешней» и «внутренней» АНО почти прекратились, приток оружия в Алжир замедлился, а «внутренняя» АНО ослабла. Её вожаки погрязли в местничестве, племенных пристрастиях, анархии и своеволии. Наоборот, во «внешней» АНО, пополнявшей свои ряды за счёт беженцев и эмигрантов, с 1958 г. было сосредоточено лучшее вооружение, а её личный состав отличался воинской квалификацией, дисциплиной и организованностью. К началу 1960-х гг. в среде «внешней» АНО стало складываться  профессиональное офицерство».

[Оптимально было бы, если рабочее и коммунистическое движение в колониях развивалось быстрее национального, и вместо «национального освобождения», в подавляющем большинстве случаев ликвидирующего этот плюс, заставило бы включит жителей колонии в состав метрополии на правах равноправных граждан, чтобы вместе с тамошними коммунистами и социалистами участвовать в общей классовой борьбе, по ходу которой европейцы ликвидировали бы свой расизм, а туземцы – национализм угнетённых, тем более что минусы того и другого стоят друг друга, по их реакционной природе они сравнимы.

Характерно, что в Латинской Америке, где впервые возникло национально-освободительное движение, за 180 лет буржуазные нации вполне сложились, классовое деление стало не только отчётливым, но и очевидным для всех и пр. Почему там сейчас и отсутствует национально-освободительное движение в том виде, в каком это характерно для Азии и Африки. Даже движения, использующие риторику «антиимпериалистической борьбы», не заморачиваются «национальным освобождением» и нациестроительством, а сразу переходят к прогрессивным социальным преобразованиям].

«Жёсткие меры алжирских спецслужб практически нейтрализовали в 1970-х гг. как левую оппозицию в лице нелегальной Партии социалистического авангарда (образовалась в 1966 г. на базе Алжирской компартии, которая приняла решение о самороспуске в ноябре 1962 г., после чего её активисты вступили в ФНО, но порвали с ним, резко осудив переворот 1965 г.), так и исламскую — в частности, просветительскую ассоциацию «ценности» (аль-Кийам), выступавшую под руководством шейха Хайр ад-Дина против проведения социалистических преобразований.

Фактически, если пользоваться выражением алжирского публициста Салаха Наира, большинство населения АНДР было «исключено из власти» под тем же предлогом, которым пользовались колонизаторы — народ недостаточно созрел для полноценной демократии. Замкнутость и клановый характер высшего эшелона военного и партийно-правительственного аппарата на протяжении 1970–1980-х годов создали благоприятные условия для постепенного отчуждения алжирской элиты от жизни населения. Фактически в эту эпоху в Алжире окончательно сформировались привилегированные группы номенклатуры как из среды технократии, так и функционеров ФНО и военной верхушки. При этом технократы, как наиболее образованная и активная в деловом плане часть правящих кругов, в большей степени использовали имевшуюся у них исполнительно-распорядительную власть для активной капитализации легальных, а больше нелегальных доходов, полученных как в государственном секторе экономики, так и в сфере официально
допускавшегося в АНДР мелкого предпринимательства37.

Именно эта социальная категория при президенте Шадли Бенджедиде (1979–1992 гг.), все еще прикрываясь догмами партийной идеологии, на деле выступила в качестве локомотива общественного переустройства на основе ценностей экономической и политической свободы38″.

Т.е., едва победив, антиколониальная революция вместо строительства нового общества занялась грызнёй среди победителей, затем — культивированием национализма с неизбежным отсюда ростом религиозности и увеличивающимся угнетением нацменьшинств, и лишь через 10 лет,с большим скрипом, стала реализовывать отдельные элементы заявленной социальной программы.

 Широко разрекламированная алжирская аграрная революция, закон о которой появился в 1971 г., вылилась в перераспределение лишь 10% земель частного сектора. Правда, в её фонд поступили также некоторые казённые, общинные и хабусные (вакфные) земли, благодаря чему свыше 100 тыс.семей получили в 1972-1978 гг. новые наделы. Между тем сельское хозяйство явно недофинансировалось. На эти нужды по уточнённому варианту плана экономического развития АНДР на 1974-1977 гг. выделялось всего 7,3% общих капиталовложений (10,1% вместе с ирригационным строительством). Как результат, миграция из деревни в город в период аграрной революции только усилилась, крестьяне забрасывали даже старопахотные земли, в сельском хозяйстве стало не хватать рабочих рук, а импорт продовольствия вырос за 1970-1977 гг. семикратно в стоимостном выражении.

[При этом правительство «гналось за двумя зайцами сразу» — рассчитывая на доходы от нефтегазовой отрасли, с размахом индустриализировало страну, доведя долю инвестиций в накоплении до цифр, больших, чем в СССР первых пятилеток. Зависимость от бывшей метрополии, технологическая и кадровая при этом отнюдь не уменьшилась, вопреки всей риторике о «социалистической ориентации» и обширной помощи СССР — где, впрочем, чем дальше тем больше хозяйственная отставала от военной, не способствовавшей развитию].

«В эпоху правления Хуари Бумедьена (1965–1978 гг.) хозяйство Алжира развивалось согласно проекту «промышленной революции». Эта концепция, воплощенная в первоочередном создании современного индустриального производства на основе преимущественного развития тяжелой промышленности и приоритета накопления перед потреблением, в немалой степени была сориентирована на идею «большого скачка» по-алжирски. Стремясь достичь своими силами импорт-замещения и даже хозяйственной автаркии, алжирские власти взялись за собственнность иностранных нефтегазовых компаний. В феврале 1971 г. после срыва переговоров о пересмотре алжиро-французского соглашения о сотрудничестве в нефтегазовой сфере правительство АНДР объявило о полной национализации всех нефте- и газопроводов, всех месторождений природного газа, а также увеличило долю участия алжирского государства в капитале французских нефтяных компаний до 51 %. После этого потоки валютных поступлений от нефти и газа алжирцы систематически инвестировали в капиталоемкие отрасли промышленности25.

Однако стать «Японией Средиземноморья» Алжиру было не суждено. Если в 1970-е гг. устойчивое развитие страны и стабильность социальной сферы еще обеспечивались поступлениями от экспорта нефтегазовой продукции, то на протяжении 1980-х гг. алжирская экономика оказалась беззащитной перед снижением мировых цен на углеводородное топливо. По данным ООН, в 1986 г. (когда цены на сырую нефть и природный газ резко упали) валовой внутренний продукт АНДР увеличился всего на 0,6 %, а в 1988 г. даже сократился на 1,8 % по сравнению с предыдущим годом (тогда как во второй половине 70-х годов его рост в среднегодовом исчислении составлял 7,4 %)26. К тому же добыча нефти (но не газа) падала параллельно сокращению ее запасов.

…Алжир с середины 1980-х вступил в острый и в то же время более длительный, чем в других странах Магриба и Египте, период экономической рецессии. Продолжая тенденцию начала 80-х годов, темпы годового прироста реального ВВП в Алжире постоянно снижались и далее: в 1985–90 гг. они составляли 3 %, в 1990 г. –– 4 %, в 1991 г. –– 3,2 %, в 1992 г. –– 1,7 %27.

В АНДР второй половины 70-х годов норма накопления (т. е. доля общего объема капиталовложений, в основном государственных, по отношению к ВВП) была доведена до беспрецедентного уровня (48 % в 1977 г. и 49 % в 1978 г.), при том, что, к примеру, в СССР эпохи индустриализации этот показатель не превышал 40 %. См.: Видясова М. Ф. Экономика стран Магриба… С. 53.

Об уязвимых сторонах экономического развития Алжира эпохи «нефтяного бума» свидетельствуют также преобладание экстенсивных факторов роста над интенсивными, снижение фондоотдачи и низкие темпы роста производительности труда, которая в обрабатывающей промышленности даже падала в 1974–1977 гг. (Мельянцев В. А. Экономический рост стран Магриба. М.: Наука, 1984. С. 104). 26UNCTAD. Handbook of International Trade and Development Statistics. N. Y., 1988. P. 412.

Из впечатлений советских специалистов в Алжире:

«Закупая во всех странах передовую технологию, алжирцы надеются, что в стране настанет «кнопочный рай», где не будет места ручному труду. И заранее пренебрежительно относятся к ручному труду. Даже собственную машину стремятся чинить чужими руками, вплоть до мелочей. Камарад говорит: «Мне надо поменять свечи». «Меняй». «Я не знаю, где они стоят». Главное, иметь, владеть, а пахать пусть другие. Как это далеко от мировоззренческих взглядов Льва Толстого!

Распространено употребление наркотиков, даже на работе (говорят: «Сейчас буду боку форс»)….

…Экономисты-эксперты считают, что страна все больше отходит в сторону капиталистического пути развития, хотя в хартии и в выступлениях лидера ФНО заявляется о социалистическом пути.

Когда-то, во времена колониального господства, Маркс побывал в Алжире и восхитился обычаю алжирцев держаться с большим достоинством, несмотря на бедность и рваную одежду. Ныне эта хорошая национальная черта порождает пренебрежение к физическому труду, рабочим профессиям. Несмотря на безработицу в стране, на заводе текучесть кадров. Грязная, с вредными условиями труда работа не престижна. С большой неохотой занимаются уборкой алжирские женщины-уборщицы. Неграмотные, малоразвитые, а амбиции большие. В алжирских газетах начали говорить о необходимости воспитывать в молодежи любовь к труду. В мечетях мулла в проповедях призывает трудиться.

Источник caterine_catty. Прим.публикатора]

«Низкие темпы экономического роста уже не позволяли алжирскому государству удерживать относительную стабильность и социальный мир за счёт централизованного перераспределения доходов и субсидирования цен на большинство товаров и услуг. «Социальное дно» городов постоянно пополнялось разорявшимися крестьянами, а разрушавшееся сельское хозяйство фактически перестало обеспечивать страну продуктами питания. Наряду с другими обстоятельствами — эрозия почв, падение качеств обработки земли и др. — это привело к фактическому краху продовольственной безопасности Алжира. Если в 1969 г.страна производила около 70% необходимого ей продовольствия, то к 1980 г.этот показатель составлял уже 30%.

В итоге возросли затраты государства на импорт продовольствия и внешняя задолженность страны: в 1975 -1980 гг. она почти утроилась и составила более $17 млрд. К середине 1980-х гг. Алжир был должен своим кредиторам уже $25 млрд. Положение осложнялось ещё и тем, что в 1980-е гг. Алжиру пришлось массово погашать займы и кредиты, полученные в 1960-е годы.

Поэтому власти, с каждым годом терявшие возможность делать крупные капиталовложения, уже в начале 1980-х гг. сокращали объёмы жилищного строительства, всё хуже финансировали здравоохранение и образование, затруднялись найти решение для проблемы безработицы, особенно заметной в молодёжной среде. К 1988 г. до 22% трудоспособного населения АНДР не имело работы, причём на 4/5 это была молодёжь, в основном выпускники школ и ВУЗов, более инициативные и нетерпеливые, чем старшее поколение [современный капитализм развитых стран справедливо обвиняют в дискриминации людей старшего возраста — в предпенсионном состоянии практически невозможно найти работу, если уволят, поэтому даже небольшое увеличение пенсионного возраста вызывает такие протесты во Франции и в других странах, ибо это непропорционально увеличивает риск безработицы и необеспеченной старости. Однако периферийный капитализм, в надстроечной части опирающийся на возрождение ценностей традиционного общества — религии, уважения к старшим, культ силы и пр. естественным образом дискриминирует молодёжь, которая не может рассчитывать на приличные рабочие места, пока их естественным образом не освободят более уважаемые и более старшие работники.]

Алжирская молодёжь начала 1990-х гг. была существенно менее просвещённой и грамотной, чем её сверстники первых десятилетий независимости. Это явление было обусловлено снижением в 1980-е гг. расходов на образование, школьное строительство и культуру в целом. Добавим к этому результаты форсированной политики арабизации, проводившейся в АНДР в том же десятилетии под национально-освободительным и революционными лозунгами, но давшей дополнительные козыри исламистам в их воспитательной работе….

В силу всех этих обстоятельств молодые алжирцы оказались крайне восприимчивы к воззваниям ИФС [Исламский фронт спасения, «пожавший плоды» сперва арабизации общества, потом — либерализации экономики и режима], подчёркивающим пороки и изъяны властей предержащих — коррупцию, связь режима ФНО с «неверными» Западом и СССР, стремление сохранить однопартийное правление военных».

[при настоящем (советском) социализме образованность граждан непрерывно росла, также как социальная мобильность, т.е. каждое предыдущее поколение улучшало условия обитания следующего. В Алжире то и другое сильно упало уже в поколении, следующем за тем, которое делало революцию, что вызвало рост исламистских симпатий и привело к трагедии 1989-1992 гг.

Когда в середине 1970-х гг. провал прогрессивных (а тем более социалистических) преобразований стал окончательно ясен, подняли голову консервативные силы алжирского общества — улемы и землевладельцы (первых пригрело само государство в 1960-х, ассоциировав  религиозное возрождение и вытеснение арабским языком  французского с «национальным освобождением», хотя на деле представляло ему угрозу; вторые не были одолены в ходе незавершённой земельной реформы].

…В 1976 г.в связи с принятием Национальной Хартии они развернули т.н. «полемику вокруг ислама», настаивая «на введении в программный документ АНДР норм «истинного ислама», искажённых, по их мнению, в связи со строительством социализма. В итоге был принят компромиссный вариант Хартии, где признавалось, что алжирский социализм является «результатом современного развития», но его корни возводились к исламскому вероучению. Вместе с тем создание подлинно социалистического общества предполагало, согласно официальной позиции ФНО, «расцвет мусульманских ценностей».

Примечательно, что при пересмотре положений Национальной Хартии 1976 г. при Шадли Бенджедиде в новой версии, принятой на референдуме в 1986 г., упор делался на исламе и национализме, а не на социалистических формулировках и терминах. Социалистический выбор Алжира представлялся здесь главным образом как естественный результат развития арабо-мусульманской цивилизации».

По мере провала прогрессивных социальных преобразований в 1970-е гг. власти АНДР стремились заполнить идеологический вакуум, заменяя умаление социалистических ценностей в общественном сознании умеренной реисламизацией. Они

«расширяли сеть религиозных учреждений: число т.н. исламских институтов (медресе с осовременненной программой обучения) выросло за 1965-1976 гг.с 16 до 21, число студентов в них — с 3453 до 40800,а количество зарегистрированных мечетей с 800 в 1962 г. до 5000 в 1982 г. В рамках этой же политики алимский корпус Алжира вынужденно играл почётную, но не решающую роль в легитимизации власти, а совершение президентом Бенджедидом хадджа в 1979 и 1981 гг.получило широкое освещение в СМИ».

 «К середине 1980-х гг. [власти] уже не могли компенсировать глухое недовольство низов и рассеять наполнявшую алжирское общество внутреннюю напряжённость. Уже нескрываемая роскошь жизни верхушки населения и прогрессирующее обнищание основной его массы укрепили осознание алжирцами сложившейся ситуации как вызова их традиционным устоям — таким, как обострённое чувство справедливости, общинное единение в противовес далёкой от народа власти, стремление отстаивать свои взгляды даже путём вооружённого насилия.

Кроме того, руководство ФНО где вольно, где невольно  демонстрировало алжирцам свою несостоятельность в деле регулирования общественных отношений. Думается, что психологический шок, порождённый кризисом 1980-х гг., был в АНДР особенно болезненным,а экономическая рецессия воспринималась алжирцами как подлинная катастрофа.

Неудивительно, что среди широких кругов населения Алжира быстро распространилось неверие в возможности власти, цинизм, озлобление, нетерпимое отношение к привычному ранее ограничению форм политической деятельности. Недовольство алжирцев всё чаще принимало форму открытого протеста против двуличия деятелей правящего режима, призывавших к толерантности и созиданию, а на деле стремящихся к укреплению своей власти и личному обогащению. Одновременно с социально-психологическими трениями в алжирском обществе накапливались и цивилизационно-культурные: во второй половине 1980-х г. в Алжире чётко обозначилось противостояние исламского радикализма и берберского этнокультурного движения, способного мобилизовать на борьбу за свои интересы не менее 30% алжирцев.

Тем самым «давний стереотип противоборства «араба — мусульманина» и «бербера-материалиста», усердно распространяемый панарабистами и арабскими националистами Алжира, снова вышел на авансцену».

[Нарастающая реакция традиционной (и в значительной части неимущей) части общества на кризисные процессы в стране была с успехом взята под контроль исламистами, которым ни власти, ни сторонникам социалистических преобразований среди рабочих/интеллигенции/служащих среднего звена и — отдельно — среди берберов попросту нечего было противопоставить, поскольку эти самые преобразования были или свёрнуты, или провалены ещё в 1970-х гг., на фоне набирающей размах арабизации и исламизации общества, сперва происходивших с благословения властей и части сторонников революции (они в этом видели «национальное освобождение»). Именно эту волну оседлали исламисты, на паях с «ворюгами-демократизаторами-либерализаторами» столкнув страну в кровавую трясину гражданской войны.

 Популярности исламистских идей на самом раннем этапе, в конце 1960-х, когда дело ещё не было проиграно, ]

«способствовала официально поощряемая политика арабизации и исламизации как системы образования, так и алжирской культуры в целом. Поскольку Алжир всегда страдал от нехватки преподавателей литературного арабского языка, в эту страну в качестве таковых на протяжении 1970-х гг. массово прибывали исламские фундаменталисты Египта, Сирии и Судана, изгнанные из своих стран.

Как правило, они находили себе место в высших учебных заведениях. Особо значимым в этом отношении было «интеллектуальное диссидентство» крупных университетов, в первую очередь гуманитарных факультетов, например, в университете Константины, который в середине 1970-х гг. стал оплотом «Братьев-мусульман». Их сосредоточение в Алжире оказало значительное влияние на настроения молодёжи — тех, кому в 1980-х гг. было по 20-25 лет».

[В результате исламистов поддерживала странная амальгама двух групп населения, интересы которых в норме противоположны и которые в современном обществе, где религиозность — знак политических предпочтений или форма лояльности, но не то, чем люди одурманиваются «всерьёз и надолго», были бы естественными противниками в классовой борьбе.

С одной стороны, это безработные, неквалифицированные рабочие и особенно мигранты из деревни, наплыв которых вследствие разрушения с/х вызвал настоящую «рурализацию городов». С другой стороны, это учащаяся молодёжь, в т.ч. студенты престижных университетов, небедные представители среднего класса. Характерны требования исламистов той поры — все они не столько религиозного, сколько реакционно-антисоциалистического характера: реприватизация земли, ограничение женского образования начальной школой, пересмотр социалистических преобразований, декларированных в Национальной Хартии 1976 г. и т.п.]

Сползание к гражданской войне

«Исламистские организации существовали в полуподпольном режиме, преимущественно на западе Алжира, еще с 1960–70-х годов, противопоставляя социальные ценности ранней мусульманской общины (простоту нравов, чувство «братства в вере», равенство материальных возможностей) «безбожному материализму» власти ФНО, европейским новшествам в быту, социальной свободе женщины50.

[В последнем власть шла им навстречу: «»Внешне Алжир – страна мужская. На улицах совсем немного женщин, а после шести вечера их нет совсем. В общественный транспорт они не садятся. Посещение кино, кафе, баров и ресторанов – тоже привилегия мужчин, исключение составляют иностранки. Поэтому меня и удивило, что согласно последней переписи населения женщин в Алжире все-таки больше! К нам на виллу тоже заходил социолог, он тщательно зафиксировал всех жильцов – в Алжире началась очередная перепись. В списки заодно попадаем и мы, и это дает приятное ощущение, что нас признают за своих.

На «мужские» и «женские» делятся: помещения в домах, гости на свадьбах, очереди в магазинах… Я, в общем, предпочитала пристраиваться к мужской очереди. Во-первых, наверняка пропустят вперед, во-вторых, как-то неуютно стоять среди мусульманок, с носа до пят закутанных в белые одежды. Впечатление с непривычки, что с одними глазами общаешься. Вот и сегодня, в полиции, куда наш друг-переводчик Сережа Гамов привозит меня получать личные алжирские документы, по правилам тоже должна принимать женщина. Но вышла осечка: «наш», женский инспектор заболела. Поэтому до иностранок сегодня снизошел молодой усатенький полицейский. Он строго заявил нам с Сережей: «Коллега попала в больницу, потому что слишком много думала (тут он многозначительно стучит по своей голове), а женщине это ни к чему».
Кстати, еще в приемной Сережа на всякий случай объяснил мне, что наряду с традиционными вопросами – Возраст? Фамилия? Профессия? – меня спросят и вероисповедание.
– Отвечу: атеист! – рапортую к большому Сережиному облегчению. Вчера, в такой же ситуации, один из наших инженеров, успевший привыкнуть к тому, что все вокруг – мусульмане, по какой-то инерции, видимо, связанной с принципом ответа на тест: «черное – белое», брякнул: «Православный». Советский инженер! Был скандал.

Ислам возведен в Алжире на высокий, почетный, государственный уровень. С экранов телевизоров показательно молится президент страны Шадли Бенджадид, молитвой поздно вечером заканчивается телевизионная программа (в Алжире один канал). По воскресеньям алжирское радио транслирует проповеди прямо из мечетей.

Любой разговор алжирцы ухитряются свернуть на тему религии, а уж в беседах с нами непременно берутся доказывать существование своего Аллаха.

Четыре раза в день перед ступеньками той мечети, которая находится по соседству с нашей виллой, шеренгами выстраиваются мужские босоножки, сабо и ботинки (женщины опять-таки молятся дома). По выходным – в Алжире это четверг и пятница, – когда желающих послушать слово муэдзина особенно много, наша улочка вдоль и поперек заставлена машинами, а соседняя, с мечетью, целиком заполнена народом, который рядами стоит на маленьких ковриках. Мы уже даже привыкли к многократно усиленным мегафонами крикам муэдзинов с верхушек мечетей. И только маленькая Даша, которая от этого с плачем просыпается в шесть утра, все никак не может разобраться в происхождении этих звуков.

– Это дядя поет, – объясняли ей постояльцы гостиницы, где мы жили в самые первые дни своего приезда в Алжир.
– Дядя работает, – трактовали другие.
– У дяди болит животик, – выдвигали свою «детскую» версию третьи.
А вот пятилетняя дочь моих алжирских знакомых сама, без расталкивания, встает в шесть утра, моет ножки и опускается на коврик вместе с арабской бабушкой для молитвы. И это безмерно пугает и огорчает ее русскую маму…

Любой разговор алжирцы ухитряются свернуть на тему религии, а уж в беседах с нами непременно берутся доказывать существование своего Аллаха. Аргументы повторяют одни и те же. Самый популярный из них: Коран гласит, что где-то в Средиземном море есть источник пресной воды, и вот совсем недавно ученые его открыли! А однажды от своего юного друга студента Мохаммеда (он сопровождает меня на прогулках с Дашкой) услышала версию, которую якобы выдвинул один французский журнал: оказывается, русские «убрали» Юрия Гагарина за то, что он обнаружил в космосе бога и собирался во всеуслышание об этом заявить. Кажется, они готовы верить любым «доказательствам», лишь бы в защиту любимой религии.

Источник Воспоминания Елены Рыковцевой, 1985-198 гг.]

Ранние исламисты Алжира склонялись главным образом к пассивным формам сопротивления вестернизации –– покидали города и обосновывались в пустыне, строго соблюдали исламскую обрядность, демонстративно носили традиционную одежду, отказывались от пользования бытовой техникой и т. п. Одновременно они вели нравственно-просветительскую работу и были вполне терпимы к режиму. Популярности подобной идеи «возврата к истокам» и «жизни не по лжи» в немалой степени способствовала и официально поощряемая политика арабизации и исламизации как системы образования, так и алжирской культуры в целом.

…Их сосредоточение в Алжире также оказало значительное влияние на настроения молодежи –– тех, кому в 1980-х годах было по 20–25 лет. Исламистская риторика получила новое измерение в условиях экономического упадка, всеобщего недовольства и потери правящими кругами последних остатков их авторитета. Хотя единой и разрешенной властями религиозно-политической партии в Алжире времен Бенджедида не было и не могло быть, в 1981–1982 гг. исламисты широко и активно выступали со своими требованиями –– пересмотра в целом светского характера Национальной хартии и Конституции 1976 г., реприватизации земли, ограничения женского образования начальной школой и др. Весной 1981 г. в ряде университетов Алжира (Алжир, Сиди-Бель-Аббес, Аннаба, Беджайя) исламская оппозиция спровоцировала волнения студентов, сопровождавшиеся погромом государственных учреждений, а в декабре 1982 г. в г. Алжир распространялись листовки с призывом к образованию «Исламской Алжирской Республики».

Угроза со стороны исламистского подполья вынуждала власти к репрессиям, проводившимся довольно непоследовательно. С одной стороны, в 1981–1983 гг. в АНДР проводились массовые аресты исламистов (по некоторым данным, около 2 тыс. человек), а их подрывная деятельность резко осуждалась в партийной печати52.

С другой стороны, президент Бенджедид, демонстрируя курс на либерализацию общественно-политического климата в стране, освободил своим декретом от 13 мая 1984 г. ряд отбывавших заключение видных лидеров алжирских исламистов –– в том числе шейха Ахмеда Сахнуна и профессора социологии Аббаси Мадани53. Что же касается светской оппозиции ФНО, действовавшей в эмиграции, то она расценивала исламских радикалов скорее как своих (хотя бы временных) союзников54.

Так, Ахмед бен Белла, освобожденный из заключения в 1980 г. и выехавший за границу, заявлял, что «мотивы действий этих бородатых молодых людей, мусульманских интегристов, глубоки и основательны, но их плохо направляют … реакция нашей молодежи, отказывающейся жить по-западному, –– это здоровая, позитивная реакция, несущая семена прогресса» (цит. по: Максименко В. И. Политические партии… С. 136–137)».

Уже весной 1981 г. исламистам удалось организовать студенческие волнения в ун-тах г.Алжир, Сиди-Бель-Аббес, Аннаба, Беджайя, сопровождавшийся погромом государственных учреждений.

[При этом прагматики-военные, монопольно правившие Алжиром с момента переворота 1965 г., выбросившего из власти Ахмеда Бен Беллу и других «революционных идеалистов», искренне веривших в национально-освободительные и социалистические лозунги периода антиколониальной войны, проводили политику исламизации общества и либерализации политического климата, которая естественным образом благоприятствовала исламистам. И «революционные романтики» из числа светской оппозиции ФНО, находившиеся в тюрьме или действовавшие в эмиграции, в 1970-80-е гг. были позитивно настроены к исламистам, ибо видели в их «революционности» продолжение «национально-освободительной» или даже «антиимпериалистической» борьбы. Ведь и Советский Союз купился на «антиимпериалистические» лозунги исламской революции в Иране и упорно не обращал внимание на её антикоммунистический и сугубо реакционный — в смысле отрицания «принципов 1789 года» — характер, вплоть до полного уничтожения комдвижения в этой стране.

Страна не раз и не два облилась кровью за подобное недомыслие и благодушие — и в первую очередь левые, сторонники социального прогресса (по выражению французского философа Пьера-Андре Тагиева - контр-реакционеры, особенно необходимые в современном мире, сползающем в «новое средневековье).

 Характер требований исламистов «первого поколения» не с Луны свалился, а был обусловлен с их социальным происхождением, которое ещё в начале 1980-х гг. исследовал Жан-Клод Вагэн — один из первых магрибистов, глубоко занявшийся проблемой социальной опоры религиозно мотивированных течений в Алжире.

[Исламисты] «…были наиболее популярны среди городской интеллигенции (особенно первого поколения), среди студенчества, мелких и средних служащих. Это удалось показать еще в начале 1980-х годов Жан-Клоду Ватэну –– одному из первых европейских магрибистов, глубоко занявшемуся проблемой социальной опоры религиозно
мотивированных течений в Алжире. Его анализ позволяет утверждать, что интеллектуальные лидеры и активисты исламистского движения той поры –– это в основном представители студенчества, вышедшие из средней и зажиточной крестьянской среды56.

С сельским миром Алжира этих молодых людей объединяла не только неудовлетворенность политикой, проводимой властью, но и общие социальные корни57, а значит, и тяготение к традиционным духовным ценностям, шок от аномии городской жизни, и неприятие чуждых моральных ориентиров, исповедуемых властной элитой. Этот социальный слой годами накапливал в себе низовую консервативную реакцию тех, кто так или иначе оказался за бортом модернизации алжирской экономики. Неудивительно, что именно «новая интеллигенция» стала кадровым резервом исламских радикальных движений. Из ее среды вышли многие независимые (или «народные») имамы –– жесткие критики режима и его политики, проповедовавшие в суфийских обителях (завийах) и «частных» мечетях, которые сооружались на пожертвования состоятельных алжирцев и поступления из Саудовской Аравии.

[Ну а бедняцкая масса использовалась этими лидерами как расходный материал, как всегда это бывает в подобных движениях, от вандейцев и шуанов до нынешних жителей Газы и юга Ливана].

В Алжире, сравнительно недавно (в 1962 г.) добившемся независимости, исламские НРПО играют роль орудия борьбы против развития страны по пути социального прогресса. Сами алжирцы называют членов этих организаций сокращенно – FM, что означает «братья-мусульмане» («freres musulmans»). С приправленным горечью юмором они расшифровывают это сокращение и иначе – «fusils mitrailleurs» – «ручные пулеметы». Алжирские НРПО дали много примеров насильственной борьбы против социалистической ориентации страны.

Еще в начале 50-х годов один из руководителей религиозно-реформаторской Ассоциации улемов, Мухаммад аль-Башир аль-Ибрахими, по свидетельству алжирских авторов, привнес в ассоциацию «восточный дух», «дух Машрика» – Востока арабского мира. Это выразилось в том, что при нем особенно укрепились ее связи с саудовской правящей династией и ассоциацией «Братья-мусульмане»[1].

Однако эти контакты с «братьями-мусульманами» не получили организационного выражения, как это имело место, например, в Сирии или Иордании. При несомненном идейном родстве алжирских НРПО с египетскими «братьями» прямые и стойкие организационные связи между ними отсутствуют. Это проявляется, в частности, в другом названии: члены алжирских НРПО называют себя «призывающие» (ахль ад-даава).

… В 1982 г. была отмечена активизация НРПО. Они демонстрировали свое несогласие с «официальным исламом» тем, что в июле призвали верующих в мечетях прервать пост в месяце рамадан на день раньше срока, который определило министерство религиозных дел. Значительно более серьезным событием стало побоище, спровоцированное религиозными экстремистами в студенческом городке Бен-Акнун в г. Алжир. В результате один студент был убит, десять – тяжело ранены. Здесь, как и на других университетских территориях, члены НРПО стали использовать в качестве баз для собственной деятельности открытые по их же требованиям мечети, превратив их в центры антиправительственной пропаганды. Газета «Эль-Муджахид», отмечая, что открытие мечетей в университетах являлось выражением уважения политического руководства страны к исламу, заявляла о «недопустимости превращать эти молитвенные центры в очаги агитации и напряженности»[10].

В первой декаде ноября 1982 г. в открытой продаже появилась книга с проповедью насильственной и организованной борьбы против «сил зла», под которыми подразумевались правители в странах распространения ислама, в том числе и в Алжире. «Обязанностью, которую налагает ислам и человеческий обычай, является выступление добрых против злых, если те подымают голову. Точнее, если злые становятся руководителями общества, то в этом случае необходимостью и долгом становится восстание, направленное против них, а неизбежностью – сопротивление насильственными методами с целью передачи власти в обществе в руки благодетельных, сознательных, осонающих свою социальную ответственность»[11].

При этом особо указывалось на то, что успех сулит «объединенное групповое действие»[12]. В конце ноября на другой университетской территории – у мечети Алжирского университета, в самом центре города собралось несколько тысяч членов НРПО, которые провозгласили это сборище первым съездом алжирских религиозно-политических организаций. «Съезд» прошел без эксцессов.

Но непосредственно после него многие алжирцы были несказанно удивлены, обнаружив утром в своих почтовых ящиках листовку, извещавшую о… свержении существующего режима и установлении в стране «исламской республики». Эта провокация успеха исламистам не принесла. В одном из своих выступлений в декабре 1982 г. алжирский президент заявил в связи с деятельностью НРПО:

«Мы не колеблясь примем все меры, необходимые для защиты Родины и единства Нации»[13].

В том же месяце алжирские власти арестовали большую группу членов НРПО (примерно 30 человек), располагавших гранатами, автоматами, самодельными бомбами. Отдельных боевиков, которым удалось скрыться, жандармерия вылавливала вплоть до конца января 1983 г. Операция сопровождалась перестрелками, с обеих сторон имелись убитые и раненые. Среди арестованных был и один из руководителей алжирских НРПО – преподаватель отделения общественных наук Алжирского университета Аббаси аль- Мадани. Алжирская пресса обвиняла его в том, что он «под прикрытием религиозных положений проповедует ретроградные идеи»[14]. Сами НРПО характеризовались как

«мелкие группки, практикующие нетерпимость, прибегающие к провокациям, отличающиеся сектантством и активизмом. Во имя ислама они проповедуют обращение к насилию с целью заставить алжирский народ отказаться от его достижений»[15]. (Суд над этими религиозными экстремистами закончился в апреле 1985 г.)

…Новый всплеск активности НРПО пришелся на период разработки нового текста Национальной хартии. Как известно, весной 1985 г., на сессии ЦК партии ФНО, президент Алжира объявил о национальной дискуссии, имевшей целью «обогащение» Национальной хартии, внесение в нее ряда необходимых поправок. Никакого текста для обсуждения опубликовано не было, но все средства массовой информации уделяли большое внимание освещению различных точек зрения. Большое место в дискуссиях было отведено исламу. И если значительная часть публикаций свидетельствовала о том, что их авторы не видят никакого противоречия между исламом и социализмом, то в ходе обсуждения правые силы заявляли, что единственная «хартия», в которой нуждается алжирский народ, – это Коран. Раздавались призывы к полному и буквальному претворению в жизнь норм шариата, были и выступления против участия женщин в политической, экономической и культурной жизни.

Экстремистские требования правых сил не были выполнены, и они не отказались и, видимо, не собираются отказываться от проведения в жизнь своей программы, используя НРПО для ее осуществления. В конце августа 1985 г. в полицейской казарме г. Сумаа, в нескольких десятках километрах от столицы, была совершена кража большого количества легкого стрелкового оружия и боеприпасов. А 12 сентября алжирские газеты получили заявление, подписанное таинственной и до того неизвестной организацией Исламский джихад имени шейха Садика аль-Мунзири. Эта организация, взяв на себя ответственность за кражу оружия, выступила с экстремистскими религиознополитическими требованиями.

В первой половине сентября в окрестностях г. Алжира службой безопасности была разгромлена часть группы Мустафы Буиали, одного из религиозно-политических деятелей, приговоренного заочно к пожизненному тюремному заключению во время процесса над религиозными экстремистами в апреле 1985 г. 21 октября в ходе операции, стоившей жизни пяти жандармам, была разгромлена еще одна группа. Оказалось, что и эта вооруженная стычка не последняя: в ноябре в пригороде столицы были отмечены перестрелки с членами экстремистских НРПО[17].

НРПО паразитируют на некоторых противоречиях и трудностях, с которыми сталкивается Алжир. Так, стремясь использовать частный капитал в целях ускоренного претворения в жизнь экономической программы, руководство страны не препятствовало развитию частного сектора, налагая на него, однако, некоторые ограничения. Уже к началу 80-х годов частный сектор был широко представлен в текстильной, кожевенно-обувной, пищевой промышленности, в строительстве, туризме, торговле, сфере обслуживания.

Так, в текстильной промышленности частные предприятия обеспечивают от 70 до 100% выпуска большинства видов товаров. В жилищном строительстве и подрядных работах их доля равна 30%, а в сфере услуг составляет 63%. В 1980 г. в частном секторе трудились 35% всех занятых в несельскохозяйственном производстве[18]. В 80-х годах был принят ряд законодательных актов, которые, регулируя работу частного сектора, одновременно поощряли вложение частных капиталов в производственную сферу: закон No 82–11 1982 г. о частных национальных капиталовложениях, декрет No 83–734, регламентирующий частные капиталовложения на реновацию, закон No 83–18 (1983 г.), разрешающий приобретать государственные земли в частное владение без ограничения предельных размеров продаваемых участков[19].

Поощряя частный сектор, политическое руководство Алжира ставит перед ним конкретные задачи, направленные, в конечном счете, на ускоренное экономическое развитие страны, укрепление экономической независимости, развитие труднодоступных и отсталых районов, создание новых рабочих мест, уменьшение импорта продовольственных товаров и т.д. Но само наличие частного предпринимательства, масштабы которого расширяются, приводит к тому, что растет и имущественное расслоение, возникает социально-политическая напряженность….

Распространению религиозного сознания на волне арабизации способствовало и то, что в настоящее время [середина 1980-х. Прим.публикатора] Алжир вынужден импортировать изза границы подавляющую часть книг на арабском языке. Здесь сказывается отсутствие и достаточного количества авторов, пишущих по-арабски, и необходимой полиграфической базы. При этом религиозная (исламская) литература, импортируемая из других арабских стран, особенно из Египта, Саудовской Аравии, Ливана, возросла в ежегодном денежном выражении с 4103 тыс. алж. дин. в 1980 г. до 15525 тыс. алж. дин. в 1982 г., т.е. в 3,8 раза. Возросла и ее доля во всей массе ввозимых арабских книг – с 27,17% в 1980 г. до 35,35% – в 1982 г.[27]

В результате последовательного перевода средней общеобразовательной школы на преподавание на арабском языке молодежь знает его значительно лучше, чем представители старшего поколения. Алжирские социологи подметили в конкретных условиях арабизации ряд зависимостей в поведении и социальной ориентации молодежи.

Так, те молодые люди, которые хорошо знают арабский язык и регулярно читают различную литературу на нем, более часто совершают религиозные обряды. В зависимости от того, на каком языке занимаются студенты высших учебных заведений – на французском или арабском, различается их отношение к некоторым актуальным для стрны проблемам. Например, за совместное обучение мальчиков и девочек выступает 63% арабоязычных студентов и 81% франкоязычных, за право женщины участвовать в политической жизни – соответственно 34% арабоязычных и 61% франкоязычных[28].

Учащиеся, владеющие одним лишь арабским языком, легче поддаются пропаганде исламских НРПО. Совершенно спрведливо алжирские авторы указывают, что процессы, происходящие в стране в области культуры, «не должны становиться средством идеологической манипуляции в руках групп давления, стремящихся к политической власти»[29].

Еще одним фактором, в некоторой степени способствовавшим относительному росту влияния НРПО в стране, является существование религиозных ассоциаций, т.е. местных объединений верующих. Они имеют в качестве председателя имама, в них входят и представители органов местного самоуправления, а также граждане, проживающие в данном районе или населенном пункте. В 1980 г. таких ассоциаций насчитывалось 715[30]. Во второй половине 1982 г. произошел их резкий количественный рост. Алжирские газеты во множестве публиковали платные объявления новообразованных ассоциаций с призывом переводить деньги на такие-то счета в банках на богоугодные цели, например строительство мечетей. На рынках и в частных магазинах появились кружки для сбора пожертвований. События последующего времени показали, что во многих религиозных ассоциациях стали главенствовать представители религиозно-политических организаций, проводящих антиправительственный курс. Такое положение сохраняется в значительной степени и сейчас.

Может подействовать на формы деятельности НРПО и степень их влияния также оценка, данная исламу в новом, «обогащенном» тексте Национальной хартии (1986 г.), в которой заявляется, что именно «ислам сформировал алжирское общество» [вместо советского — религии (в т.ч. ислам) помеха на пути развития общества. Прим.публикатора]. Религия провозглашается важным фактором общественного развития страны[31]. Количество мечетей выросло (по данным 1988 г.) до 7800 (6160 действующих и 1640 строящихся). Кому дано получить политический выигрыш от обращения к исламу?».

Игнатенко А.А. Халифы без халифата. М.Наука, 1988.

[После того, как руководство ФНО неумелой социальной политикой разрушило базис прогрессивных преобразований, наиболее пронырливые из руководящего слоя, в первую очередь получившие образование на западе, решили воспользоваться кризисом для перехода к нормальному капитализму под лозунгами демократизации и либерализации. Но поскольку, как везде и всегда, увеличение свободы рук для наиболее предприимчивых граждан означает увеличение тягот и бедствий для честных тружеников, а увеличение демократичности режима правления при капитализме означает дополнительные затруднения на пути тех, кто пытается остановить воров и мошенников, ибо плодами демократии пользуются в первую очередь и именно они, данные преобразования обогатили немногих, и так уже бывших у руля, но ещё больше ухудшили ситуацию для тех, кому хуже всего. Маятник качнулся в противоположную сторону, верхушечный либерализм родил собственную противоположность — низовой исламизм который разжигали и которым пользовались активисты из вполне обеспеченных, средних слоёв. И кровь полилась рекой…

Причём сторонники прогрессивных преобразований, в первую очередь социалисты и коммунисты, немедленно оказались между молотом и наковальней, почему в течение 1990-х гг. постепенно перестали быть сколько-нибудь влиятельной силой в обществе. Не случайно сейчас алжирский народ практически не реагировал на «арабские революции»в соседних странах, ибо их естественную концовку он испытывал в 1990-х гг. С другой стороны, в отличие от соседнего Туниса, где есть единый профцентр, в обществе нет агентов прогрессивных преобразований, «ради которых» стоило бы валить правящую страной коррумпированную клику военных и сросшихся с ними бизнесменов. Ситуация патовая, и алжирцы реагируют на неё ногами, совершая т.н. харрагу. Прим.публикатора].

Let's block ads! (Why?)