Украина: проблема самоидентификации

«Пока украинцы не могут ответить на вопрос кто они сегодня такие так, чтобы с этим согласились все на территории их проживания»


Когда-то «украинами» назывались окраины русского государства. И центром его был Киев, а Москва относилась к «северной украине».

Потом стольный град, по совокупности причин, переместился на Северо-Восток, центром стал Владимир. И в Киеве стали княжить то представители владимирской семьи, то других русских княжеств.


Владимирская Русь пала под ударами Орды, и Владимир, и Киев оказались разрушены, как и сотни других русских городов, и территория древнерусского государства оказалась поделена между Ордой и поднимающейся Литвой, которая тогда сложилась как русско-литовское православное государство, впрочем, элита которого шаг за шагом склонялась к католичеству и близости к польскому престолу.

И Киев вместе с тем, что было близкими к нему княжествами, утратил субъектность и стал объектом борьбы между Рюриковичами, ставшими вассалами Орды, и Гедиминовичами, представлявшими Литву. Совершался Великий раздел России, до конца не преодоленный и сегодня. Киев утратил не только субъектность и суверенность, но и статус княжества, стал одним из городов Речи Посполитой.

Жалобы Польше на ее раздел известными странами совместно с Россией выглядят сомнительно, учитывая ее собственное участие в разделе России совместно с Ордой, не говоря о прочих нюансах ее отношений к России что в 11-м веке, что в 16-17, что в 20-м.

Примерно тогда и стало появляться понимание Украины как территории России, находящейся под властью Польши, в 17-м веке слившейся с пониманием Малороссии – как территории Поднепровья.

В этом отношении Украина и была территорией нынешней Центральной Украины, Киевщины, к которой, в общем-то, никакого отношения не имела ни нынешняя Восточная Украина – историческая территория области Войска Донского, имевшего реальный суверенитет с 15-16 веков, ни Южная Украина, которая когда-то носила имя Новороссии, и лишь в некоторой степени - Западная, вошедшая после падения Польши не в состав России, а в состав Австрийской империи, а после ее падения в 18 году – частью в состав Венгрии, частью в состав недолговечной Второй Речи Посполитой.

Кстати, ровно так же исторически неверно относить Луганск и Донецк к Новороссии – это исторически разные области и даже Советских республик в 1918 году, то есть республик, принявших Советскую власть в составе (РСФСР) было три: Украинская Советская (собственно Украина со Слобожанщиной и столицей в Харькове), Криворожско-Донецкая (в основе земли Войска Донского) и Одесская, т.е. в основе территория Новороссии.

Их объединение – кстати, договорное - отдельная история, но в основе произошло оно вокруг трех основополагающих принципов: 1) Борьба с западной агрессией (сначала германской, потом – польской); 2) Борьба с национализмом; 3) Принятие советской формы правления в составе России. Поскольку объединение было договорным, латентно предполагалось, что отказ от одного или нескольких из этих принципов является основанием для выхода любой республики из состава этого объединения. Так возникла УССР, Советская Украина, которая и стала одним из учредителей СССР.

Ни самосознание современной украинской элиты, ни самосознание и самоидентификация масс населения подвластной им территории из этого не исходит и на этом не строится.

Оно строится на самоощущении себя в рамках УССР, но не УССР. Причем если для элиты принципиально важно, что это не УССР, то у масс отношение более сложное, поскольку, в общем-то, против УССР значительная часть населения ничего не имеет, но не понимает, как оно может быть, если нет ни СССР, ни РСФСР.

Когда Украина уходила – она уходила не из СССР и не от РСФСР, а из под власти Горбачева и от возможного господства Ельцина. Даже элиты не столько бежали к национал-государственности, сколько спасались, легитимируя себя национализмом, от авантюр как одного, так и другого. А какое знамя при этом поднять – им тогда было, в общем-то, все равно.

Создать «независимую Украину» можно было либо сделав ее федеративной, что могло бы устроить всех, либо национально-«младоукраинской», что могло устроить националистов, то есть на тот момент наиболее активную часть общества. Федеративность означала ограничение полномочий и власти центральных киевских элит – и их не устраивала.

Национальное государство предполагало, что в него входят те территории, жители которых в подавляющем большинстве соглашаются либо которых удается принудить признать себя сугубо украинцами – и, как это сделали младотурки, отказавшись от османских притязаний, – отказаться от тех территорий, жители которых себя таковыми признать не хотят и принудить их к этому не удается.

Это киевскую элиту тоже не устраивало: страна сокращалась, баланс ресурсов властных групп менялся и в итоге она власть утрачивала.

Собственно, она хотела быть своего рода имперской элитой: стоять над всеми и властвовать на противопоставлении одних регионов другим. Может быть, ей это бы и удалось, если бы она смогла выстроить сильную экономику, оправдывающую существование такого гибрида. Но поскольку, по совокупности причин, она этого сделать не смогла, утонув в переделе и вывозе за границу существующего, встал вопрос - зачем она нужна и зачем нужно такое гибридное объединение, опирающееся на одно основание, что такой Украина была в СССР.

Поэтому самоидентификация того, что сегодня находится под властью киевского правительства как минимум двояко. Для элиты ответ на вопрос «кто мы» состоит в том, что они – «те, кто захватил власть над этой территорией и должен ее максимально долго удерживать и монетизировать теми или иными способами», и это целостно и непротиворечиво.

Для сознания масс оно дискретно и неопределенно. Потому что сегодня ответить себе «кто они» можно, только сказав: «те, кто живет на территории УССР, но не является УССР». Другой внятной идентификации не создано, потому что не удается создать собственно украинскую идентификацию. Потому что, если пытаться соотнести ее с историей, то непонятно какой: древнерусской, литовской, польско-покоренной, и во всех этих случаях приходится отказываться от той территории, которая применительно к исторической идентификации с этой идентификацией не соотносится.

Так или иначе – ее нет. И у этого есть два последствия.

С одной стороны, это на деле не устраивает господствующие круги, потому что не позволяет создать позитивную мобилизационную мотивацию. И обладать реальной полноценной властью, опираясь на эту идентификацию и эту мотивацию. При том, что свою идентификацию «те, кто захватил власть и хочет дольше грабить массы», они массам предложить не могут.

С другой стороны, отсутствие полноценной самоидентификации не позволяет массам ощутить себя субъектом, способным на целенаправленное действие, соответственно, не позволяет скинуть с себя, в общем-то, уже лишенную реальной легитимности элиту. И это этой элите выгодно, потому что ее спасает.

То есть национальная самоидентификация этой территории – отсутствует. Она – не Украина, потому что не может сказать, что такое Украина: то ли Киевщина и Поднепровье, Малороссия, то ли «Гилицийщина», то ли УССР вне СССР, то ли что–то еще с древней выдуманной историей. То ли просто Гуляй-поле ненавидящих Россию.

То ли национальное государство – то ли многонациональное. Если национальное – она должна стать меньше и менять территорию. Если многонациональное – должна отказываться от унитаризма и менять форму.

Можно, как вариант, попытаться стать национальным государством в нормальном смысле эпохи Нового времени. Но такая нация возникает в результате сплочения территории, истории, языка и культуры единым национальным рынком. То есть сильной и независимой экономикой. Но именно этого нынешняя элита сделать не может, как потому, что это нельзя сделать во время войны, не имея общей мобилизующей мотивации, - а войну она прекращать не хочет - так и потому, что все ее алгоритмы экономической деятельности направлены на раздел ресурсов, а не на создание новых.

Чтобы прекратить войну, нужно создать нацию. Но чтобы создать нацию, нужно прекратить войну.

Либо должен прийти лидер, который откажется от националистического вектора идентификации и создаст Федерацию. Но победить ему не дадут националисты. Либо должен прийти последовательный младоукраинский националист, обладающий безусловным авторитетом у нацистов, который решится отпустить все территории, не принимающие этнического украинства. Но ему прийти к власти не даст нынешняя киевская элита.

И получается, что конвенциальным путем дать территории, населенной формально украинцами – но не только ими –идентификацию вообще невозможно. То есть нации как таковой нет и пока не будет: ни политической, ни «младоукраинской». И нет тех ее ей осознанных интересов, об учете которых можно было бы с ней хоть в какой-то форме вести диалог.

А пока украинцы не могут ответить на вопрос кто они сегодня такие так, чтобы с этим согласились все на территории их проживания – а территория, на которой они проживают, не может дать ответа на вопрос, кто она такая. Кроме того, что она – образование, на территории которого проживают те, кто не может ответить на вопрос, кто они такие.

Что, впрочем, не относится к тем, кто все-таки является собственно украинцем: то есть старороссом, помнящим и свою древнерусскую государственность, и свою борьбу против польского и германского господства, братство с Россией, и участие в создании и защите СССР.

И кто помнит, что может ответить: «Мы дети тех, кто выступал на бой с центральной радой. Кто паровоз свой оставлял – идя на баррикады». Но это – уже совсем про другое.