С начала войны Донбасс приезжают защищать добровольцы из разных стран: Сербии, Словакии, Чехии, Польши, Испании. Случается, что для помощи ДНР люди пересекают океан. Так, довелось повидать здесь врача из Чили. Или вот, достаточно известная в Донецке личность – американец Рассел, воюющий в армии ДНР под позывным «Техас». Интервью с добровольцем-коммунистом из США, принявшим Православие и гражданство Донецкой Республики, для «ПолитНавигатора» записала журналист «Комсомольской правды-Донбасс» Ольга Жукова.
— Рассел, когда и как вы оказались в ДНР?
— В декабре 2014 года. Я смотрел телевизор, читал интернет, знал про зверства и военные преступления ВСУ, про события в Одессе, Мариуполе, Луганске. Я понимал, что все события на майдане от начала и до конца срежессированы и организованы правительством США, а нынешний киевский режим не более чем американские марионетки. Как гражданин США я чувствовал свою ответственность за произошедшее и понял, что обязан приехать сюда, чтобы воевать против тех, кто совершает преступления под руководством правительства моей страны. Чтобы показать жителям Донбасса, что не все американцы фашисты и преступники.
— Вы выросли в США?
— Да.
— Почему вы тогда полагаете, что правительство США делает неправильные вещи? Большинство американцев его поддерживает.
— Войны во Вьетнаме, Афганистане, Ливии, Ираке, Югославии — это не просто войны, это агрессивные войны, развязанные США под надуманными предлогами и с преступными намерениями. И когда я увидел, что они делают на Украине, понял, что сам должен что-то сделать.
— Многие в Америке думают так же, как вы?
— Нет, но с каждым днём таких людей становится всё больше. Американцам столько лет вешали лапшу на уши, и, тем не менее, они потихоньку начинают понимать, что к чему, и кто здесь на самом деле хорошие парни, а кто плохие.
— Рассел, сколько вам лет, есть ли у вас семья?
— Я не женат, когда приехал на Донбасс, мне было 54 года, сейчас 56. Мой брат, на три года младше меня, умер год назад. В Америке остались папа и сестра.
— Как семья отнеслась к вашему решению?
— Впервые я сказал им, что собираюсь отправиться на Донбасс в июне 2014-го, как раз после удара украинских ВВС по Луганску. Я видел репортаж, там была женщина, её звали Инна Кукуруза, одна из раненых в той атаке. Она будто смотрела на меня и спрашивала: «Что ты собираешься с этим делать?». И я сказал: «Я еду».
— Именно тогда вы решились?
— Да. Когда я впервые сказал семье, что еду защищать Новороссию, они поначалу не поверили. Но если что-то говорю, я это делаю. Я собирался приехать сюда к концу августа 2014 года, но, чтобы собрать деньги и получить российскую визу, потребовалось время. В итоге я прибыл в Ростов первого декабря. Еще два дня выделил на поездку в Волгоград, на Мамаев Курган. Хотел почтить память советских воинов, погибших в Сталинградской битве. Потом вернулся в Ростов и уже оттуда 7 декабря приехал в Донецк.
Буквально через пять минут после того, как приехал в Донецк, я услышал звуки сильного обстрела. При этом прохожие, таксисты, бабушки – вели себя, как будто ничего не происходит. Это меня удивило, но я понял, что должен как-то так же это всё воспринимать.
— До Донбасса вы где-то ещё воевали?
— Три года – с 1981 по 1984-й — служил в американской армии, в том числе в Западной Германии. Я специалист по минно-взрывному делу. Но в боевых действиях не участвовал.
— И вот приехали вы на автовокзал «Южный» и?
— Через неделю оказался в батальоне «Восток». Прошёл курс молодого бойца в Ясиноватой. Потом познакомился бойцами из отряда «Суть времени». Они спросили, коммунист ли я, я ответил, что да. Они увидели, что я хорошо стреляю, намерения у меня самые серьёзные, и пригласили меня к себе.
31 декабря я прибыл под аэропорт, на позиции возле Иверского монастыря. И сразу попал в очень сильный бой. В январе вместе со «Спартой» штурмовали новый терминал, с «Сомали» пытались повалить диспетчерскую вышку. В итоге в районе аэропорта я провёл три месяца, потом ещё столько же – недалеко от посёлка Спартак.
Уже там, на Спартаке, в марте 2015 года мы ожидали серьёзное украинское наступление, наша позиция была сильно выдвинута вперед, в сторону ВСУ. Украинцы были с трёх сторон: с севера, запада и востока, и только с юга были наши тылы. В эфире мы слышали американскую, польскую речь. Против нас стояло порядка двухсот человек, нас было меньше двадцати. Я вспоминал битву при Аламо 1836 года, когда 183 техасца обороняли крепость от мексиканцев, которых было больше двух тысяч.
— Техас? Там что-то похожее на события в Донбассе происходило?
— Думаю, похоже. После той войны Техас в течение двадцати лет был независимым государством. В состав США он вошёл при условии, что сможет в любое время выйти. Техас лишили этой возможности после гражданской войны, где он выступил на стороне Конфедерации. Однако многие техасцы и сегодня помнят о прошлом и думают о независимости.
— И много так думают?
— Достаточно. Точно так же, как в Калифорнии, на Гавайях, на Аляске. Я провёл на Аляске шесть месяцев в 2000-м году, там, кстати, много русских. И там живут очень серьёзные люди, другие в тех суровых краях не выживают.
— Как власти США будут реагировать, если техасцы все-таки решатся на протест?
— В США, если в толпе из сотни протестующих найдётся один, который бросит в полицейских коктейль Молотова, те немедленно откроют огонь на поражение по всей толпе.
— Почему американцы тогда не позволяли Януковичу стрелять?
— Это хороший вопрос. Я не знаю. Однако пожелания США это не всё: посмотрите, что происходило в Минске. Но Лукашенко далеко не Янукович. Я смотрел видео из Белоруссии, там ясно видно, что протестующие были вооружены, у одного из них определённо был пистолет Макарова.
— Может быть, это не боевой ствол, а травматический или пневматический? Внешне отличить почти невозможно…
— Может быть. Американский полицейский точно не стал бы разбираться.
— Вы полагаете, у белорусских оппозиционеров есть оружие?
— Вполне вероятно. Я заметил в минской толпе людей в форме «Правого сектора», до Украины оттуда рукой подать. Не думаю, что провезти оружие через границу большая проблема.
— Вы помните свой первый бой?
— Конечно. Это был Новый год 2015-го. После ужина я пил чай со своим командиром. Электричества не было, только свечи. Командира звали «Рим», он был большим человеком в Макеевке и обладал таким, знаете, громоподобным голосом. Говорил не то чтобы громко, но так глубоко, основательно. Как стрельба далёкой артиллерии.
Я очень плохо говорю по-русски, но он как-то объяснил мне, что по радио передали: через десять минут укропы пойдут в атаку. Мы тогда исключительно оборонялись. Я надел бронежилет, каску, взял автомат и занял позицию на чердаке, рядом со снайпером, которого прикрывал. Мы стреляли через окно.
Была уже ночь, в один момент мы увидели летящий в нашу сторону зелёный трассер. Один трассер означает, как правило, три-четыре пули. Когда прилетело прямо в наше окно, мы засмеялись, потому что они промахнулись, а мы продолжили бой.
— Военные часто говорят, что в своём первом бою воюют обычно один-два новобранца, остальные прячутся, потому как страшно.
— Мне не было страшно. Когда я только приехал сюда, вообще думал, что зиму не переживу. Мне было 54 года, и настроение было такое, что если суждено получить пулю, пусть я буду на месте какого-нибудь двадцатилетнего парня. Нет, я вовсе не хотел умирать или даже получить ранение, но у меня всегда была с собой граната, потому как я знал, что предпочту смерть плену. Желания погибнуть в бою не было, но внутренне я был к этому готов.
Следующая позиция, на которой я воевал, называлась «Уши». Там мало стреляли из лёгкого оружия, зато активно работала артиллерия, 122 миллиметра, 152 миллиметра. 152-мм снаряды падали в 20 метрах от меня, такой снаряд запросто разносит две рядом стоящие машины. И украинские артиллеристы точно знали, в каком именно доме мы находимся. Нам повезло: вокруг было много высоких деревьев, они спасали нашу жизнь много раз. Знаете, некоторое время в Америке моя работа была спиливать деревья, и теперь мне немного стыдно. Наверное, никогда больше этим заниматься не буду.
— Иностранные солдаты с той стороны попадали к вам в плен?
— Я ни одного не видел. Но речь поляков, американцев, грузин мы регулярно слышали в эфире. Я лично слышал.
— Как вы определили, что это были именно американцы? По-английски говорят многие.
— По произношению.
— Вы общаетесь с американскими военными в интернете?
— Несколько раз было. Он воюет на той стороне в рядах «Правого сектора», довольно известный персонаж по имени Крэйг Лэнг. Полагаю, он приехал ради денег, в Америке у него финансовые проблемы. Плохой солдат.
— Как вы считаете, насколько важно признание Россией докуменов ДНР?
— Да, конечно. На Донбассе живут русские люди, и поддержка России для них очень важна. Кстати, я сам подал заявление на получение паспорта ДНР.
— Вы не планируете возвращаться в Америку?
— Нет. С точки зрения властей США я террорист. Не знаю, отправят ли меня в случае приезда в Гуантанамо, но проверять нет никакого желания.
— А как же семья?
— Если есть желание, они всегда могу приехать ко мне сюда.
— Скучаете?
— Конечно. Регулярно общаемся через интернет. Мы очень близки, особенно были близки с братом. Помню, в сентябре 2015-го разговаривал с ним, и как раз в это время украинская артиллерия обстреливала Донецк. Я вышел на балкон с ноутбуком, показал ему, что происходит, и сказал: «Вот, смотри». После этого мы долго говорили, о смысле жизни, о смерти… Через месяц мой брат умер, это было очень неожиданно. У него случился инфаркт. Знаете, в этом какая-то жуткая ирония: я здесь, на войне, он там, дома, а умер не я, а он. Все мы смертны.
— Вы тяжело это переживаете?
— Да. Но мне помогает Бог. Я крещён в Православии. В храм каждый день не хожу, но молюсь ежедневно. Молитва очень помогает, если знаешь, что можешь умереть в любой момент
— Вы достаточно известны в республиках. Не думали, что вам может угрожать что-то помимо боевых действий?
— Да, меня тут многие знают, и на той стороне тоже. Понимаю, что могу стать мишенью для диверсантов. Я хожу по улицам, люди меня узнают, просят сфотографироваться. При этом мне ясно, что не каждый, кто узнает меня на улице, мой друг. Здесь есть разные люди.
— Вы серьёзно опасаетесь за свою жизнь?
— Умереть не так страшно, как попасть в плен.
— Какими вы видите перспективы Донбасса, Украины?
— Их несложно видеть. Не сомневаюсь, что мы удержим фронт, а киевский режим в конце концов уничтожит сам себя. Посмотрите, что происходит в Харькове, в Киеве, «Правый сектор» воюет с украинской армией. О каком государстве можно тут говорить?
— Однажды я видела вас в компании очень красивой девушки…
— Да, мы планируем пожениться, создать семью. Если Рассел по-русски Руслан, она – моя Людмила. Она коренная дончанка, преподаёт английский язык.
— Вы не разочаровались в своих представлениях о Донбассе, приехав сюда?
— Ни в коем случае. Природа, земля, люди здесь невероятно красивы. Это лучшее место на Земле, где я когда-либо был. Я вообще считаю, что вся моя предыдущая жизнь была лишь подготовкой к этой поездке. Донбасс — это моя судьба. Это мой дом.
Источник
Свежие комментарии