О принципиальной недопустимости современного мифоложества в приличном обществе

Print PDF

…или современные мифотворцы, дерьмо и некрофилия

Как живут мифологии

Мифологии рождаются и умирают. Факт неочевидный, но довольно естественный. Любая мифологическая система — продукт своей эпохи, вместе с этой эпохой она появляется на свет, развивается, достигает расцвета и потихоньку вянет.

Характерный признак увядания мифологии — то, что она становится основной для искусства. Правда, хорошая, годная мифология никогда не исчезает полностью — как засохший цветок, она сохраняется тысячелетиями в порождённых её угасанием произведениях искусства. В таком виде нам известна, к примеру, античная мифология. Трудяге Гесиоду не понадобилось бы составлять сводное описание мифов, если бы его современники ощущали эту систему как живую. Да и в гомеровсккую эпоху было уже возможно художественное осмысление мифологического пласта — иначе не было бы человекоподобных богов «Илиады». Кстати, античная мифология, разрушенная, но от этого ещё более прекрасная, породила ещё два всплеска творческих идей — во времена Возрождения и в эпоху классицизма. А Лосев всё перевернул с ног на уши…

Суть процесса старения мифологической системы выглядит примерно так, как описал Пропп в «Исторических корнях волшебной сказки»: пока мифологические представления актуальны, они выражаются только одним способом — в ритуале. Вход в сферу сакрального только по билетам (посвящениям). Если появляется их художественное прееосмысление и толкование — это признак того, что мифологическая система перестала выполнять свою базовую мироорганизующую функцию. Исчезает ритуальный компонент — остаётся яркая, содержательная картинка, вдохновляющая своей цельностью и (главное) сакральной безобидностью. Если ты высекаешь статую бога, он не придёт и не треснет тебя по башке за неудачное изображение*.

Этим объясняется та роль в мировом искусстве, которую деятели христианской церкви приписывают религии. О нет, на творчество живописцев, поэтов, музыкантов, архитекторов унылые ритуалы не влияют никак — это и невозможно. А вот противоречивость и сюжетное богатство библейской и новозаветной мифологии не могут не дуборажить воображение. Мало того — вся эта роскошная сюжетика позволяет фантазировать на различные темы, проводя параллели между мифоологическим сюжетом и реальными событиями. А поповские ахи-вздохи о благотворном влиянии религии на творческий процесс, к счастью, просто ошибка, вызванная непониманием этого самого творческого процесса. Об этом нам говорят, например, дневники и воспоминания и письма художников (в широком смысле), работавших над христианскими сюжетами.

Что потом?

В историческое время мы почти не имеем возможности посмотреть на «живую» мифологию. Пресловутые племена новокаменного века — это деволюционировавшие общества, чьи мифологические системы выродились ещё раньше, чем они сами. Некоторые остатки живых мифологий можно было наблюдать у аборигенов Азии и Америки, но тоже только остатки. В нашем распоряжении обычно имеются только тексты (в широком смысле: изложенные тем или иным художественным способом мифологические представления). Изучать сами эти тексты — задачка весьма увлекательная, но сейчас нас интересует другая сторона процесса. Из текстов мы получаем некую картинку того, что «было раньше», — картинку опоэтизированную, разложенную по системным полочкам (в эпоху активной жизни мифологии их, конечно, не было) и связанную воедино уже не ритуалом, а некоторыми новыми логическими связями.

Типичный пример — знаменитый «Круг земной», где мифологические сюжеты организованы не по ритуальному принципу, а чтобы удобнее было читать. Чем богаче коллекция текстов, тем подробнее наши представления (хотя «подробнее» вовсе не значит «вернее»). И когда мы видим эту красивую, но мёртвую систему, может показаться, что «тогда» — во времена, когда она была живой, — жизнь, вмещающая живую мифологию, была чем-то принципиально привлекательнее, чем наша нынешняя. Хотя бы тем, что «там всё было не так», как именно не так — не столь важно. Отсюда попытки «возродить» мифологические системы, снова заставить их жить и определять жизнь общества «как раньше» — через ритуал (все вспомнили родноверов?). Увы (а может, ура) — мы уже знаем, что возродить мифологию невозможно, коль скоро ушла породившая её эпоха.

«Мы не хуже!»

Но и остатки мифологий могут порождать серьёзные проблемы в жизни обществ. Казалось бы, ну что нам до текстов — наслаждаемся, и все дела. Ан нет — и тут можно помериться кой-чем. Вот, к примеру, от мифологии античной остались гигантские массивы текстов — статуи, архитектура, поэзия, исторические труды. А от мифологии славян текстов почти не осталось. Куцые обрывки, которые иногда удаётся найти фольклористам, — это, по сути, весь славянский мифологический улов. Причины понятны — античные греки естественным образом пережили свою мифологию на своей земле, да ещё и разносили её по всем доступным морям, а славян завоёвывали и крестили до момента мифологического увядания. Никому в мифологическим обществе не пришло бы в голову создавать неритуальные тексты, а тексты ритуальные были тщательно зачищены**. Поэтому и возникали ещё у просветителей осьмнадцатого века идейки в стиле «где бы взять наше родное мифологическое, и чтобы не хуже, чем у римлян». Потом к этому делу приохотились славянофилы, потом (уже в прошлом веке) деревенщики, а сейчас — те же родноверы, «русские веды» и прочие «велесовы книги».

Бывает и хуже. Попытки вернуть «что-то такое древнее, прекрасное, ритуаааальное» на кельтской почве привели к появлению викканства и друидизма, попытки отыскать что-нибудь такое экзотичненькое и чтобы не по-европейски — к всплеску популярности вуду в США. Мало того, что всё это остаётся достоянием субкультур, — это ещё и выглядит откровенной подделкой. Да, когда мифологическая система рушится или ощущается как разрушенная (как со славянской мифологией), возникает неосознанное желание чем-то заполнить эту якобы пустоту. Но при попытках что-то эдакое достроить всегда получается нелепое поделие. Нельзя воспроизвести законы мифа, живя вне мифа, а жить внутри выдуманной мифологии не позволяет эпоха — не её продукт, не её порождение, хоть ты тресни. Нельзя воспроизвести ушедшие отношения с миром в виде конструкта, внешне повторяющего разрушенную систему, хотя бы потому, что систему эту мы знаем в основном через тексты, а тексты — продукты эпохи разложения мифа.

Да, можно подлатать разложение — именно это мы и получаем. Нынешний российский «духовный вакуум» пытаются, к примеру, заполнить мифами о Российской империи с хрустом французских булок и гимназистками румяными, но уродство этой недосистемы врождённое, неисправимое — нет в этом состоянии ничего даже близкого к сакральному; для многих же, наоборот, времена булкохруста, ымператоров и балов — это эпоха бедствий их семей, их народов, их городов, эпоха, память о которой ещё болит.
В бывших советских республиках протекает тот же уродливый процесс с теми же результатами, наиболее жуткий пример — Украина. Тысячелетие украинской самостiйности, древняя мова и прочие атрибуты мёртворождённого конструкта — налицо. Хотя сейчас и азиатские республики не отстают — то они потомки Чингисхана, то наследники Джунгарии, то форпосты «Тюркского мира» [см. исследование Муртазали Гаджиева об этноцентристской мифологии на С.Кавказе]…

А ведь в фантазиях про Российскую империю есть и пласт, который создатели мифа не акцентируют, но всегда имеют в виду, — это «чернь», над которой плывут купола-колокола и которая кланяется ымператорскому кортежу. И этой потенциальной черни уже не первое десятилетие объясняют, почему для них это будет хорошо. Объясняют, правда, без особенного успеха — интересно, почему бы?.. Адепты ымперии с блэк-джеком и сёстрами Романовыми — это всякий офисный криль и интеллектуальная отрыж… ах, простите, российская интеллигенция. Ещё один миф, кстати: не бывает российской, американской или там узбекской интеллигенции — эта порода не имеет национальной принадлежности, как, к примеру, и её кормилец — крупный капитал.

Краткие выводы из истории партии

А выводы простые: всякая попытка выстроить мифологию для сегодняшнего употребления есть попытка скормить аудитории либо дерьмо, либо мертвечину (иногда — комплексный обед из того и другого вместе). Светлого и доброго мифа на этом не вырастишь — ведь сегодня, чтобы что-то подобное впарить, приходится что-то великое отрицать и деструктурировать. Знаменитое «развенчание советского мифа» — это не развенчание, а просто отрицание для постройки чернушного эрзаца. Приятного аппетита.

Источник helghi

Вот здесь важен момент самокритики — у близких нам взглядов, коммунистических или левых, подобная мифология тоже есть. Связана она в основном с «народом» и «демократией», и токсична не менее.

Что же такое «народ»?

«Нет, не те конкретные люди из низших классов, за которых выступают социалисты, и которых идеализируют левые националисты. И не те представители «чистой публики», среднего класса, за которых выступают г-да либералы, и которых идеализируют правые националисты, крыловы и холмогоровы.

(Собственно, левых и правых националистов отличает именно то, что первые типичными представителями народа берут рабочих, трудящихся бедняков, которым в первую очередь требуется социальный прогресс, а вторые — буржуазную интеллигенцию и людей свободных профессий, заинтересованных в первую очередь в «своём» государстве, со «своим» языком, национальной мифологией и пр. гуманитарщиной на религиозной подкладке, которая эту публику кормит за счёт трудящихся.

Отсюда разное понимание в праве наций на самоопределение у Вильсона с Лениным, почти одновременно выдвинувших помянутый лозунг. Для первого самоопределяется — в виде национального государства — в первую очередь буржуазный класс и втискивает трудящихся в прокрустово ложе новорожденной «нации», включая промывку мозгов на предмет национального единства и обязательной вражды к кому-нибудь из соседей.

Для второго самоопределяются трудящиеся в виде республики Советов, чтобы полнее использовать средства национальной культуры для общественного прогресса и строительства социализма, в ходе чего не обособляются от других социалистических наций, в присоединяются к ним. И так вплоть до «земшарной республики Советов»).

Но либералы с социалистами по modus operndi — материалисты-эмпирики, а я веду речь о метафизике. Что такое народ с точки зрения романтика, способного обожествлять это понятие, относиться к нему некритически? К слову, такие бывают что с правой, что с левой стороны — немецкие Völkische с русскими народниками тому пример, а нынешние нацболы образуют точный континуум между теми и другими[1]. Что значит, скажем, «и прилепился  <имярек> к народу своему» «славные предки» » национальные святыни»?  и пр. словоупотребление, маркирующее романтико-метафизический подод к понятию?

Только одно — всё это мёртвые, которые хватают живых (скажем у скандинавов загробная страна сказочного изобилия, достижимого без работы и вообще без усилий, с непрерывным пиром называется Volkswang – народное поле. И наоборот, «страна Кокань» и «страна Муравия» крестьянской («народной» для националиста) утопии – это загробное царство, лежащее на Западе, в стране мёртвых. Ведь боги любого мифа, как показанно Проппом — это именно мёртвые, и национальный не исключение (а также герои и предки).

Именно боги-покровители, больше всего связанные с данной страной, с данной землёй (то есть с её «коренным населением») – это в первую очередь мёртвые. Что и было высмеяно Брехтом в великой «Балладе о мёртвом солдате» ( русский текст «если б не каска// были б видны// звёзды над головой; в оригинале – «родные звёзды», Sterne der Heimat, звёздное небо для мифологического сознания – это преисподняя в которой живут мертвецы, а «родные боги» — это именно что эпитет хтонических божеств, мертвяков по преимуще6ству).

То есть народ как категория мышления, которой клянутся, к которой апеллируют, именем которой бичуют врагов — это в конечном счёте тормоз развития: даже если сегодня он мобилизует а борьбу, завтра эти же апелляции и это почитание остановят прогресс. Что мы и видели, скажем, в «традиционализации» позднего СССР и в столь же упорном, сколь и неумном понимании современными левыми национально-освободительной борьбы в третьем мире как борьбы «коренных народов» за «свою землю», вместо ленинского общественного прогресса трудящихся масс в формах национальной культуры. Так сакрализация идеи «народа» и «национального освобождения» приводит к тому, что к третьему миру левые применяют те же лозунги, что европейские правые к собственным странам, чем предают собственную приверженность к общественному прогрессу, по понятным причинам немыслимому в такой ситуации.

Так — в очередной раз — всякий идеализм и романтизм играют на руку  правым и бьют по левым. Поэтому для успеха левой политики нужно трезвение, обращение к реальности — людям и общественным классам, вместо опьянения мифологией, связанной со словами «народ» и «нация», с их производными (что «народ думает», «хочет» и прочие наши собственные проекции).

И если мы на полном основании без должного уважения относимся к словам «свобода» и «демократия», зная, что в современном мире это обманка и симулякр, надо столь же критически отнестись к милому нам «народолюбию». Ведь коммунизм освобождает людей (в том числе и капиталистов) от гнёта наёмного рабства, уничтожает различия между классами, а вот разделение по нациям, религиям и пр. просто вдруг делается иллюзорным, значимым не больше различий по цвету волос и гастрономическим пристрастиям. И наоборот – до тех пор, пока эти иллюзорные различия значимы, в долговременной перспективе коммунизм невозможен, даже если сегодня, здесь и сейчас, основанная на них мобилизация позволяла начать движение в данном направлении (в первой половине ХХ века, но не сейчас). Диалектика.

Примечания

* в культурах, где ещё не полностью утерян сакральный компонент мифологии, это не так! Там, к примеру, рассказчика, который перепутал в рассказе имена мифологических персонажей, они наказывают самолично и при большом стечении народа, а само это наказание становится темой отдельных рассказов, и так без конца… Подобные тексты записаны, например, у шорцев в конце прошлого (двадцатого!) века.
** мне персонально кажется, что, если бы славянские ритуалы сохранились хотя бы в каком-то надёжно фиксированном виде, они очень не порадовали бы ни родноверов (ничего красивого), ни славянофилов (ничего уникального). Да и вообще ритуальная сторона жизни обычно глубоко антиэстетична, вспомните хотя бы самую ритуализированную сферу нашего современного бытия — похороны. И вот представьте, что всё по жизни обставлено такими вот похоронообазными ритуалами! Кайф, правда? Смысл ритуала — контакт поту- и посюстороннего, поэтому да, всё похоже на похороны, особенно у славян с их тотальным культом смерти и мёртвых.

Let's block ads! (Why?)