За первоистоком сущего (продолжение)

Непостижимое

Моя девушка – большая фантазерка, любит читать сложные книги и задавать серьезные философские вопросы. Вот и сегодня вечером в постели вместо нежности и ласки Лида вдруг ошеломила меня вопросом:
- Как ты думаешь, любимый, можно ли постичь непостижимое?
Посмотрел на нее с удивлением, убрал красивый узор кудряшек с бледного лба.
- Но что значит – постичь непостижимое? – спрашиваю для того, чтобы выиграть время и включиться в тему.
- Это значит выразить его структуру с помощью понятий или образов, – говорит мне беспокойное, любопытное существо, не подозревающее о своей красоте, о своем совершенстве.
- А если структуры нет? – целую ее в плечо.
- Значит сущность.
- А если сущности нет? – целую ее в шею.
- Значит содержание.
- А если содержания нет? – прижимаюсь к ее щеке.
- Тогда нет и непостижимого.


- Тогда отпадает твой вопрос, – радуюсь завершению разговора, но разговор вопреки моему желанию продолжил себя через нас.
- Но допустим, непостижимое есть, допустим, оно обладает неким содержанием. Как же тогда его постичь?
Сбрасываю одеяло, сажусь на кровать. За окном ночь. Мерцают звезды, горят огни прячущегося во тьме города. Пытаюсь смоделировать ситуацию, пытаюсь вообразить нечто необозримое, беспредельное, бесконечное, незримое, пытаюсь каким-то способом приблизиться к нему, соединиться с ним, проникнуть в него.
- Первое, что приходит на ум – это поэзия и музыка, они наименее рационализированы, они основываются на внутреннем чувстве, они всегда направлены на то, что объять невозможно.
- Не соглашусь. Ты предлагаешь мне романтический миф уставшего от самого себя разума. Поэзия и музыка – его творение. Он пытается с их помощью расширить свои границы и набросить свою сеть на черный провал бездны. Но ничто не способно проникнуть в рационально темное, рационально мутное и неопределенное. Мы можем лишь создать некий иллюзорный образ, некую вероятную модель, не адекватную глубине сущего.
- Каким же, по-твоему, должно быть понимание непостижимого?
- Понимание, совпадающее с непониманием, свет, совпадающий с тьмою.
- Можно попробовать бред, - вырвалось у меня совершенно случайно.
- Как это? – удивилась Лида и включила ночник.
- Бессвязный набор слов или даже пустое бормотание. Вдруг они совпадают с непостижимым.
- Не согласна. Даже если, действительно, совпадают, как ты узнаешь об этом, как ты определишь, что они тождественны необозримому океану беспредельного?
- Предположу.
- Предположение – вещь ненадежная.
- Можно попробовать поймать миг забвения.
- Объясни! Не понимаю!
- Постараться ничего не говорить, ни о чем не думать, ничего не представлять… Что это ты делаешь?
- Пытаюсь все это осуществить. Не получается!
- Жаль. Есть еще вариант.
- Какой?
- Можно просто уснуть и окунуться в сон без сновидений. Сон без сновидений и есть непостижимое.
- Но что же можно сказать о его содержании?
- Ничего. Тьма во тьме.
- Тогда здесь нет понимания.
- Нет.
- Что же делать?
- Есть у меня последний вариант.
- В чем его суть?
- Сейчас узнаешь…
Розовые блики расплавили предметы. Пространство вышло из берегов. Пространство пролилось через край. Память соединилась с памятью рода. Сознание совпало с сознанием космоса. Воля к жизни – воля к наслаждению. Вина лишь условие прощения, вина лишь условие милости. Грех в том, что мы стали самими собой, грех в том, что мы так легко отказались от себя. Все в одном. Все едино. Все в единстве. Нас не было, нас нет, мы еще только должны родиться, мы еще только будем рождены. Боль одиночества, горечь тоски и печали. Безысходность. Безутешность. Безнадежность. Бесконечный Свет. Беспредельный Свет. Успокоение. Тишина. Покой.

Философский пароход

- Мы покидаем Россию! Мы больше не увидим ее никогда!
- Нет! Мы уносим Россию в наших сердцах, она будет существовать в наших мыслях, в наших думах, в нашей тоске, в нашем отчаянье.
- А мне кажется, господа, мы отправляемся в путь для того, чтобы в вечном мире Платоновых идей найти новую Россию и дать ей возможность материализоваться.

ἐξορκισμός

Вы будете, наверное, смеяться надо мной, но вчера мне посчастливилось поговорить с Абсолютным существом, которое создало этот мир и нас в этом мире. Как такое могло случиться? Все очень просто. Я живу в университетском общежитии. У меня закончились спички, надо было вскипятить воду и заварить чай. Зашел к соседу-философу, страдающему шизофренией… и нарвался.

Андрей Семенович тихим серьезным голосом предложил мне сесть за стол, что я неосмотрительно сделал. Потом он торжественно представился: «Позвольте, - говорит, - сообщить Вам мои сокровенные инициалы: Я есмь Сущий!» Не понял сначала, к чему он клонит, мало ли диких идей у сумасшедшего. Шутка здесь сродни серьезному, серьезное неотличимо от шутки. Когда же понял, что случилось, попал под обаяние безумной мысли: «Откуда мне знать, что там происходит в его голове? Вдруг, правда, замкнуло, и больной разум в силу каких-то неведомых нам причин сорвался в пропасть, вернее, соединился со всей бесконечностью бытия, со всей беспредельностью существования». Не использовать этот шанс в личных целях было нельзя. Я не боялся попасть в глупую ситуацию, мы были одни, нас никто не слышал.

Для начала, чтобы проверить, действительно ли Андрей Семенович тот, за кого себя выдает, задал вопрос. «Допустим, Вы - Бог, Абсолютный творец мира, тогда скажите мне по секрету, что есть истина». Андрей Семенович нашел единственно верный ответ – лениво отвернулся от меня, сделал вид, что ничего не услышал. Можно было начинать беседу.
- Итак, Вы – Абсолютное. Согласны ли Вы поговорить со мной – относительным, смертным, сомневающимся существом?
- Конечно же, согласен. Тем более что заранее знаю весь ход нашей беседы, ее пустое содержание, ее ничтожный результат.
- Тогда какой интерес вам беседовать?
- Из сострадания к слепому, глухому, немому собеседнику.
- Не слишком большого Вы мнения обо мне.
- Ошибаетесь? Я Вам сострадаю! Я Вам сочувствую!
- Но разве способно Абсолютное сострадать и любить, ведь в нем нет сердца и души, оно не различает добро и зло, истину и ложь, святость и святотатство, в нем нет удвоений, в нем все противоположности погашены.
- Верно, погашены! И все-таки время от времени я играю в эти детские игры.
- То есть намеренно создаете правила игры, игру и ее близоруких игроков.
- Игра сама возникает во мне, как сновидение, как бессмысленный сюжет, чтобы потом раствориться в тумане бесконечного океана сущности. Но я имею возможность в нее входить, ее корректировать.
- Получается, наш разговор – всего лишь сновидение.
- Почему же «всего лишь». Сновидение, совпадающее с жизнью. Сновидение, равное существованию. Сновидение как особый уникальный поток смыслов.
- В таком случае вот Вам первый мой вопрос: почему этот мир именно такой, какой он есть? нельзя ли было обойтись без мук и лишений, без печали, горя и отчаянья, без тоски и одиночества?
- Можно! Конечно же, можно! Но тогда в этом мире было бы слишком скучно жить.
- Ну и пусть! Уж лучше так, чем с несправедливостью, насилием и болью.
- Пойми, мой друг! Драматизм усложняет бытие, трагедия обостряет существование. Борьба пьянит. Борьба завораживает. Борьба вдохновляет.
- Разве для истины обязательна ложь, разве для добра необходимо зло, разве прекрасное немыслимо без уродства?
- В мире без противоречий, без возможности зла и несправедливости вы были бы лишены свободы выбора, вы бы не смогли найти себя, раскрыть себя, проявить себя. Вы бы не смогли достичь совершенства и напоминали бы заводные игрушки.
- Что же получается? Без горя и бед не обойтись?
- Получается, путь к совершенству возможен лишь в несовершенном мире.
- В таком случае вот Вам мой второй вопрос: зачем мне играть в эту игру? почему я должен участвовать в том, что доставляет мне муку?
- Для того, милый мой, чтобы в конце пути обрести полноту бытия.
- Но я не хочу этой полноты, меня устраивает мое несуществование.
- Вы не можете ее не хотеть, ибо не знаете ее.
- В том и суть. Я не хочу терпеть страдания во имя того, чего не знаю.
- А Вы вообразите на миг, что будущее оправдает прошлое. Все Ваши несчастия окупятся единением со мной, с моей бесконечностью. Ведь Вы можете такое представить? А когда представите – поверите.
- А если не поверю?
- Тогда пустоту души заполнит разум: логика разума, логика силлогизмов. Его аксиомы и теоремы создадут ощущение абсолютной уверенности в знании истины.
- В таком случае вот мой третий вопрос: могу ли я прервать сновидение? могу ли я от всего отказаться?
- Можете!
- Каким образом?
- Самым простым – самоубийством.
- Не боишься ли остаться без актеров?
- Нет, они постоянно возникают и исчезают в моем бесконечном сознании. Так мое сознание продлевает себя, воспроизводит себя, развивает себя.
- Я, кажется, понял, кто ты есть.
- Да? И кто же?
- Жалкая абстракция мысли, возомнившая себя Богом, бессодержательная тавтология, подчинившая душу этого бедного существа. Ты – тень тени, отражение отражения, призрак призрака!
- Нет! Я последняя истина философов. Я – Дао Лао Цзы, я – Нирвана Будды, я – Пустота Нагарджуны, я - Брахман Шанкары, я – Благо Платона, я – Единое Плотина, я – кауза Спинозы, я – вещь в себе Канта, я – Субъект-Объект Шеллинга, я – Абсолютная Идея Гегеля.
- Верно! Согласен! Но не Бог, ибо не знаешь того, что значит быть Богом.
- А что значит быть Богом? В чем последняя Тайна Бога? Пожалуйста, скажи мне, ведь ты носишь в себе Его Образ и Подобие!
- Зачем тебе знать? Зачем тебе это знание?
- Это уже мое дело!
- Тогда слушай! Быть Богом - значит жертвовать всей своей бесконечностью во имя счастья и благополучия сотворенных конечных существ, проклинающих тебя, презирающих тебя, распинающих тебя на кресте!
Мой сосед вдруг заныл, завыл, задрожал, его глаза сжались от боли, из носа потекли сопли, изо рта пошла пена. Он упал со стула. Он забился в угол. Он свернулся в позу эмбриона и стал бормотать какую-то безумную молитву. Злой дух тьмы покинул его больную душу и вернулся назад в бездну ада с моей тайной. Поможет ли она ему спастись?

Шанкара и неизвестный

Однажды великого мыслителя веданты Шанкару поставил в тупик неизвестный юноша: «Если мир иллюзорен, - размышлял он, - то и все происходящее в мире иллюзорно. А значит, иллюзорна и сама мысль об иллюзорности. Итак, положение о том, что мир иллюзорен противоречиво».

Теория «социального возмездия»

- Итак, смотри! Любое общество представляет собой живую иерархическую систему, основанную на связи с Божественным. Первая ступень этой системы – сын неба, царь правды, помазанник божий. Он – источник власти, он – хранитель божественного смысла, истины и справедливости. Именно через него осуществляется связь с Запредельным. Теперь представь, вторая ступень общественной иерархии – аристократия - из корыстных побуждений свергает царя, убивает его, занимает его место. Автоматически включается «закон социального возмездия»: у новоявленных властителей появляется серьезный оппонент в лице третьей ступени. Это сословие лавочников и торгашей. В их руках экономика. В их распоряжении - финансовая мощь. Они очень быстро смещают аристократию и захватывают власть в стране. Однако социальный механизм продолжает раскручиваться. «Безликий закон» действует жестко и неумолимо. И у финансовой плутократии возникают свои непримиримые враги. Это вожди народных масс, это популисты и демагоги, призывающие свергнуть ненавистную «олигархию». В итоге приходит к власти самая организованная, самая дисциплинированная, самая популярная партия. Но на этом «колесо возмездия» не останавливается. Начинается борьба среди вождей внутри партии, не менее кровавая, бескомпромиссная и яростная. Самый коварный, самый расчетливый из них уничтожает своих сотоварищей и оказывается на вершине власти. Что же является «возмездием» для тирана? Бесконечный страх и бесконечное одиночество! Как тебе концепция?
- Слабо! Грубо! Схематично! Поверхностно! К тому же взгляд этот в социальной науке безнадежно устарел! Идеальное общество у тебя – монархическое и теократическое. Вряд ли можно вписать в эту искусственную пирамиду социальную жизнь современности, сложную, запутанную, противоречивую.
- Твоя оценка, друг мой, эмоциональная. Она не отменит того, как с железной неотвратимостью в разных эпохах и в разных странах осуществлялась открытая мной «закономерность». А рассыпанная и размазанная современность, действительно, не способна сформировать пирамиду власти, чтобы подняться до первой ступени и открыть для людей Божественное.
- Кто же в твоей концепции осуществляет возмездие? Бог?
- Нет! Бог всем сострадает, всех любит и всех прощает. Возмездие же задает сама социальная структура, ибо после грехопадения она устроена таким образом, что «социальное преступление» в ней тут же вызывает «социальное наказание».

Провалиться в сон

Провалиться в сон – значит поверить в его реальность.

Мракобесие

- Ничего не изменилось. Как Ириней Лионский во II веке нашей эры вел борьбу с гностиками, искажающими откровение Бога Живого, так и мы теперь должны вести духовную брань с философами.
- Ну, знаешь, это какое-то мракобесие!
- Мракобесие? Удивительно слышать это от беса, воспевающего мрак.

Опровержение Канта

Посетил сегодня философский факультет мой одноклассник. Зашел ко мне в кабинет. Весь грязный, побитый, ободранный, полупьяный. Бросил на стол серую папку с помятыми листами. «Что за хрень?» - спрашиваю. «Мое опровержение Канта!» - отвечает он с наивной уверенностью и гордостью. Я не большой охотник разбираться в безумных мыслях опустившегося человека, поэтому попытался откреститься сразу: «Опровергнуть Канта, дружище, невозможно с улицы, из подворотни, если ты не прочитал его труды по-немецки, если ты не находишься в его философской традиции, если ты не изучил, не разобрал его предшественников от Юма до Платона». Однако мой одноклассник проявил настойчивость и даже философски ее обосновал: «Да, я не в западноевропейской философской традиции. Да, я не прочитал всех философов, живших до Канта. Но, во-первых, оба мы находимся в одной христианской ойкумене, и во-вторых, оба мы используем в качестве средства познания разум, а разум по Канту один и тот же, в какой бы точке Вселенной он ни появился. В разуме все разумные существа равны: Бог, ангел, человек, дьявол, искусственный интеллект». Друг ушел, оставив после себя стойкий запах перегара. Я с интеллектуальной брезгливостью развязал папку, взял исписанные красивым почерком листы и стал их быстро просматривать.

«В чем основная задача Канта? Каков его тайный замысел? Осуществить извечную мечту философии: чтобы она, словно Господь Бог, сама создавала для себя объект своего познания и им свободно распоряжалась».

«Кант соблазняет чистым априорным знанием, всеобщим и необходимым. Но ты должен ради этого отказаться от сверхчувственного, ноуменального, куда вход запрещен. Однако человеку именно сверхчувственное и важно, ибо именно там скрыт смысл его жизни».

«В познании природы, по мысли Канта, мы ищем необходимость и всеобщность, но оказывается эту необходимость и всеобщность мы вносим во внешнее бытие сами, то есть имеем дело с собственной тенью, познаем собственную тень».

«В кантовской системе за кадром остается некий субъект, способностями которого являются формы чувственности, рассудок, чистый разум, практический разум. Цель метафизики – прорваться к этому субъекту».

«Кант не берет во внимание еще один вариант познания, когда вещь в себе сама открывается замкнутому в коконе явлений человеку (извне или из глубины его духа), разбивая этот кокон. Что может всемогущему Богу помешать напрямую подействовать на наши формы чувственности, на наш рассудок и разум?»

«Кант словно не замечает скрытой тавтологии: наша познавательная природа сама вносит закономерности в этот мир, чтобы потом мы их в этом мире познавали».

«Основная, скрытая от нас цель Канта – освободить науку от опыта, ибо опыт не дает необходимых и всеобщих истин. Так когда-то Платон спасал от вечно становящегося Гераклитова потока свои волшебные эйдосы».

«В кантовской системе у субъекта познания нет лица. Непонятно, кто и зачем приводит всю систему в движение, кто и зачем совершает познавательный акт. Неужели трансцендентальное единство апперцепции?»

«Вопрос Канту: Если вещи в себе действительно есть то, почему у нас сформировался аппарат познания, не соответствующий их постижению, не соответствующий их существованию?»

«В споре с Кантом: невозможно сказать, что я имею дело с явлением, а не с вещью в себе, так как для этого я должен знать вещь в себе, чтобы отличить ее от явления».

«Кант пишет, что для нас невозможны иные наглядные представления, кроме чувственных. Здесь он говорит за всю человеческую природу вообще, но ведь в его распоряжении только своя. Откуда такое обобщение? Откуда такая уверенность?»

«Читая Канта: есть некая скрытая дистанция между мной, ищущим истину, и моей познавательной природой, обманывающей меня, искушающей меня иллюзиями, играющей со мной софизмами».

«У Канта служащая субъекту познания познавательная способность постепенно отрывается от субъекта, гипостазируется, обожествляется и начинает играть роль Бога, создающего мир явлений, создающего нравственный закон».

«Кант отрицает интеллектуальную интуицию. Но как возможно это отрицание? Как доказать, что интеллектуальной интуиции нет, что человеческий дух не способен к созерцанию интеллигибельных объектов? Кант может сослаться лишь на собственную жизнь. Но можно ли опыт жизни одного человека распространить на всех людей, на всю человеческую природу?»

«Вещь в себе действует на наши чувства и вызывает ощущения. Но почему вещь в себе не действует на рассудок и разум в виде интеллектуальных созерцаний, она ведь вне нашей познавательной системы и не обязана под нее подстраиваться? Кант не имел такого опыта, однако другие имели, этим жили, его описывали. Неужели все они глупцы и мечтатели?»

«Кантовский нравственный закон – вызывает у человека презрение к себе, ибо нет того, кто хотя бы раз его не нарушил. Нравственный закон не способен принять раскаяние, не способен простить, не способен возродить человека к новой жизни».

«Кантовский моральный закон не способен сдерживать чувственные порывы, не способен преображать энергию этих порывов, не способен возрождать человека к новой жизни. Он способен лишь вызывать ненависть у человека к самому себе, к своей собственной природе, которая не в состоянии его реализовать во всей полноте и абсолютности».

«Человек вынужден соблюдать кантовский закон только для того, чтобы не стать презренным в собственных глазах. Закон не прощает, не милует, не спасает, не исцеляет. Он либо добровольно подчиняет, либо изнутри человеческой природы уничтожает».

«Кантовский нравственный закон принуждает через желание уважения к самому себе».

«Можно сказать, что человек соблюдает у Канта нравственный закон не ради закона, а из страха оказаться ничтожным и недостойным в собственных глазах, то есть кантовский закон работает на основе страха, а не на основе любви».

«Странно, что Кант никогда не задумывается о самом субъекте познания, которому принадлежат формы чувственности, формы рассудка, разум практический, разум спекулятивный».

«У Канта воображение действует без субъекта воображения, рассудок – без субъекта рассудка, разум без субъекта разума. Они сами являются субъектами своих действий».

«У Канта нет умного видения, умного созерцания, умной красоты, он оторван от христианской традиции, от духовного наследия отцов церкви. Даже в нравственной сфере Кант находится до христианства, до Евангелия, на уровне талмудического закона, лишенного мистической составляющей».

«Рождество Христово, жизнь и смерть Христа для Канта всего лишь явление, эпизод опыта, а значит, случайный, единичный, не сравнимый с моральным законом».

«Кант стремится к вере, основанной на разуме, но вера, основанная на разуме, есть разум».

«Кант не может смириться с тем, что в духовном нет всеобщего и необходимого. Кант постоянно духовное подменяет интеллигибельным».

«Любое вмешательство сверхчувственного извне в нравственность человека по Канту есть насилие над свободой. Даже божественная любовь, даже божественная благодать. Ждать помощи от Бога в нравственности, значит, уничтожить нравственность. Человек должен надеяться только на себя».

«Веру человека Кант подменяет верой разума, то есть верой, основанной на разуме, верой, сведенной к разуму, верой без скачков».

«Выражая скепсис по отношению к чудесам, Кант не может предать забвению главное чудо, на котором он строит свою систему. Это чудо свободы в этом, лишенном свободы, мире».

Чем глубже я погружался в текст, тем сильнее во мне становилось чувство обиды за свою работу, за свое дело, за свой труд. Почему любому бездельнику, паразитирующему на философии, кажется, что можно вот так просто взять и опровергнуть Канта, Фихте, Гегеля, Шеллинга? Откуда такая уверенность? Откуда такая завышенная самооценка? Читать далее этот бред обезумевшего человека мне не хотелось. К тому же началось заседание нашей кафедры. Времени заниматься в свободном полете свободным философствованием у меня не было. Я свернул в трубочку исписанные листы, ловко сунул их в переполненную мусорницу и поспешил на заседание.


Начало здесь