Разнесение слов по разным грамматическим родам увеличивает возможности персонификации неодушевленных предметов и тем самым становится движущей силой поэтической мифологии.
В большинстве случаев славянские языки здесь совпадают: «огонь» (*ognь) мужского рода, «вода» (* voda) — женского. Соответственно, в славянском фольклоре огонь и вода — король и королева, или брат и сестра, как в русской загадке «Сестра сильней брата».
Семантическая нагруженность рода неоднократно подчеркивалась в славянской литературе, еще со времен древнейшего старославянского памятника — перевода Евангелия-апракоса, сделанного св. Константином; в его предисловии отмечены трудности, встающие перед переводчиком, особенно из-за разницы греческого и славянского рода.
Например, греческие слова мужского рода ποταμός и ἀστῆρ приходится передавать славянскими rěka [река] и dzvězda [звезда] (женский род). По справедливому замечанию Вайяна, особенно ощутимыми эти расхождения становятся из- за ослабления аллегорических коннотаций данных существительных в некоторых текстах Писания.
Для славянского поэта грех (* grěxъ) олицетворяется в виде мужчины. Русский Репин был удивлен, почему немецкий художник Штук изобразил грех в виде женщины; недоумения бы не возникло, если бы Репин осознавал, что соответствующее немецкое слово Sünde женского рода.
Смерть (*sъmьrtь, женский род) в славянских народных песнях, в древнечешской дидактической поэме (Smrt jest velmi chytrá knieni) и в лирической драме русского символиста Александра Блока «Балаганчик» является в женском платье; в немецкой же поэзии она фигурирует в облике разбойника: der Tod ist ein Räuber.
Конечно, некоторые расхождения в роде случаются и среди славянских языков; к примеру, чешский переводчик отчаялся передать по-чешски название книги лирики Бориса Пастернака «Сестра моя, жизнь» — чешское слово život относится к мужскому роду, в отличие от русского «жизнь».
Р. О. Якобсон, «Основа сравнительного славянского литературоведения», 1953, перевод с английского В. В. Туровского
Свежие комментарии