Ещё популярные мифы про охрану природы

Print PDF

В продолжение предыдущего разбора

Резюме. На ряде нетривиальных примеров рассказывается, почему экологические проблемы неизменно глобальны, хоть локальны воздействия; почему «все экологические проблемы локальны» — глупость или ложь, в зависимости от уровня знаний утверждающего; как взаимодействия в природе и обществе усиливают экологический ущерб, распространяют его на новые территории, вместо локализации, уменьшения и восстановления «затронутых» природных сообществ; и почему «зелёные», если действительно желают успеха своей миссии, вынуждены стать «красными» и действовать против глобального капитализма в пользу общественной собственности и плановой экономики.

«Все экологические проблемы локальны»?

Люди несведущие часто верят, что «все экологические проблемы локальны». Поэтому мол, общество и хозяйство не должны перестраиваться, чтобы не допустить гибели сибирской тайги, амазонской сельвы, коралловых рифов… Даже изменения климата, загрязнения воды, воздуха, прочие всесветные беды, мол, должны менять поведение лишь конкретных ответственных за выбросы, транспорт отходов прочее «производство риска». Как это обычно для лжи, в которую люди готовы верить, у этого утверждения есть свои 60% правды, иногда и больше (известное правило «60/40»).

Они состоят в том, что локальны воздействия: у каждого из экологических бедствий есть «фамилия, имя и отчество» местного актора (властей и хозяйствующих субъектов¹), чьим решением данная практика природопользования стала осуществляться в данном регионе. Однако перерастание «воздействия» в «проблему» и её нерешаемость местными силами связаны с глобальной реакцией обоих систем — биосферы и планетарной мир-экономики на нарушения, созданные первоначальным воздействием. В большинстве случаев эти вторичные отклики системного целого на локальные практики природопользования таковы, что усиливают воздействие и созданный им экологический риск: мультиплицируют их, распространяют на новые территории, придают уже идущему нарушению всё новые и новые аспекты, и оно делается разнообразней по спектру последствий, а по действию — разрушительней.

Мировое хозяйство глобально, а потоки сырья, запчастей, комплектующих структурируются только максимизацией прибыли, и совсем не зависят от размера проблем (загрязнение, затраты, разрушение экосистем, снижение биоразнообразия), созданных «дальним» транспортом природе и обществу². Поэтому он может быть сколь угодно дальним; подобная всесветность торговли, поставок, перемещений рабсилы гарантированно распространяет по миру агенты, обеспечивающие нарушения экосистем в дополнение к уже производимым воздействиям. Их поток попадёт во все, даже самые дальние «углы» планеты, и год от году он только крепнет. Это инвазивные виды, способные уничтожить целые сообщества и/или ускорить разрушение экосистем, уже начатое местными воздействиями; это угрозы биоразнообразию развивающихся стран, созданные глобальной торговлей; это глобальность добычи рыбы и прочих ресурсов Океана, с постоянно растущей нагрузкой — и одновременной интенсификацией торговых перевозок в тех же местах, что ведёт к загрязнению, ухудшающему условия воспроизводства биоресурсов³.

«Данные о «покрытии» Мирового Океана судами, ведущими коммерческое рыболовство, противоречивы. Долю его никто на самом деле не знает, некоторые даже говорят, что полное. Новое исследование Kroodsma et al., 2018, использующее данные спутникового слежения с более чем 70 000 кораблей, создало один из самых подробных на сегодня «моментальных снимков» такого процесса. Использовали огромное количество данных (~22 млрд сообщений с 2012 по 2016 год), сгенерированных маяками для предотвращения столкновений судов. Покрытие составило от половины до трех четвертей морей мира. Только в 2016 году эти корабли прошли более 460 млн км — в пять раз больше расстояния от Земли до Солнца.

Некоторые «горячие точки» рыболовства очевидны — Южно-Китайское море и прибрежные районы Европы, Восточной Азии и Южной Америки [там самые рыбопродуктивные районы т. н. апвеллингов. Прим.публикатора]. Как пишут авторы в статье в Science о том, что вместе с ловлей в открытом море они покрывают около 55% поверхности океана. Однако из-за плохого покрытия спутника некоторые районы океана оказались практически «невидимыми».

При экстраполяции на них существующего распределения судов получается цифра в 73%. Это намного меньше, чем предыдущая оценка в 95% океанов, что позволяет предположить, что большие территории могут стать морскими заповедниками без особых потерь для рыболовства [Это предположение — глупость, ибо хуже облавливаемые участки Океана бедны жизнью, там не очень есть чего заповедовать, и наоборот — наиболее ценные в этом плане экосистемы, с максимумом биоразнообразия и рыбопродуктивности, давно находятся под антропогенным прессом, в т.ч. рыболовства, и их надо спасать в первую очередь. Т.ч. без стычки с гг. предпринимателями не обойтись. Прим.публикатора].

В целом рыболовный промысел охватывает площадь в четыре раза большую чем занято земледелием. Хуже всего, что промысловые усилия, похоже, больше зависят от «человеческого фактора» — графика праздников и политических решений, чем от цен на топливо или экологических факторов…. Соответственно, более половины всей рыбы уже выловлено».

Источник «Рыба наперечёт»

Рисунок 1. «Великое ускорение»: слева 12 кривых, показывающих автокаталитический рост экономики и его следствия в драматических изменениях человеческой популяции, сложности/интенсивности человеческой жизни, структуры потребления. Справа — 12 кривых, отражающих разные аспекты деградации биосферы, не выдержавшей «большого скачка» мирового рынка.

Источник: von Weizsäcker E.U., Wijkman A. Come On! Capitalism, Short-termism, Population and the Destruction of the Planet. A Report to the Club of Rome by Ernst von Weizsäcker and Anders Wijkman, co-authors in cooperation with 34 more Members of the Club of Rome prepared for the Club of Rome’s 50^th Anniversary in 2018. NY: Springer, 2018. 232 pp. Русский пересказ см. «Капитализм и разрушение планеты».

Для уравновешивания обоих частей рис.1. нужно создать три отрасли промышленности — восстановления природных биомов, «производящих» т. н. «услуги экосистем», включая защиту почв от эрозии, горожан — от загрязнений и пр.; рециклинга, превращающего отходы в сырьё; рекультивации свалок, золоотвалов и прочих бэдлэндов, с превращением их в озеленённые территории (а с перспективой, после начала функционирования в качестве парков — в полноценные природные сообщества).

«Продукт» всех трёх (особенно первой) большей частью формирует общее благо и плохо используем отдельными хозяйствующими субъектами в своих частных интересах. Поэтому при современном господстве частной инициативе ни одну из трёх не удастся развить в масштабах, необходимых для уравновешивания, даже в самых «экологичных» странах, вроде ФРГ или Финляндии-Швеции, справляющихся с переходом к возобновимой энергии — вопреки тому, что использование экосистемных услуг для борьбы с загрязнением, наводнением, затоплением тайфунами, эрозией почвы, неурожаями и прочими экорисками или стихийными бедствиями много дешевле и значимо эффективней, чем решение тех же проблем техническими средствами⁴.

Сейчас этот подход стали осваивать урбанисты, создавая т.н. «зелёную инфраструктуру городов для защиты от наводнений»⁵. 4 её ключевых составляющих: открытие вторичных русел; создание многофункциональных пространств; создание устойчивой инфраструктуры; восстановление леса в бассейнах рек. Это — практический выход ранее ведшихся работ по ревитализации малых рек и, шире, восстановлению природных сообществ в городах/их зонах влияния, которые сперва представлялись чисто затратными и «нужными только экологам».

Много раньше того, как это стало модно сейчас, такое активно делали в СССР для охраны здоровья трудящихся, см. водно-зелёный диаметр Минска. Практически каждая из природоохранных практик, опробованных и оказавшихся успешными, может быть прибыльной в какой-то из хозяйственных сфер, быть там эффективней чем используемые технологии. Как сохранённые городские леса способствуют психическому здоровью и здоровью сердечников сравнимо с лекарствами, причём тут важны именно ненарушенные экосистемы.

Однако пока что всё перечисленное не отрасли, а благотворительность (и как всякая благотворительность, она не решает проблем, а только пиарится на них, чтобы выбить у общества санкцию на продолжение разрушительных практик). Все три смогут заработать как следует лишь на общественные средства и в рамках планов размещения «производств», т. е. восстанавливаемых сообществ, свалок, ставших месторождением вторсырья и т. д., создаваемых для каждого города, региона, страны в целом

а) на научной основе, а не так, как сейчас, в столкновении интересов бизнеса, с одной стороны, людей, у которых «крадут» право на здоровую окружающую среду, с другой (а экспертов те и другие «перетягивают» на свою сторону, одни подкупом, другие общей судьбой и — у кого есть — сознанием общественного долга, о котором см.последний раздел);

б) в диалоге с жителями, средства которого появились ещё в СССР, а нынешняя эпоха Интернета и онлайн-общения делает его лёгким, привычным, почти обязательным.

Всесветное истребление биоресурсов и хозяйственно ценных видов

Рынок гарантированно истребляет любые биологические ресурсы, которые пробует оценить — вместо того, чтобы сохранять их балансом спроса и предложения, в который верят рыночные фундаменталисты. Подобный баланс не наблюдается никогда и продажа на внешнем рынке гарантирует вымирание вида, буде не остановлена обществом и государством, см.примеры с соколами кречетом и балобаном, добываемыми для элитной охоты. Поскольку торговля и заготовки глобальны, в какой части света не «притаились» бы ценные виды, они гарантированно попадают на рынок, после чего истребляются, см. «Мировая торговля угрожает биоразнообразию развивающихся стран».

Неслучайно правила устойчивого лесопользования немецких крестьян 16-18 вв. требовали запрета продажи древесины на сторону, только использование для местных нужд, хотя рынок тогда был намного локальнее, чем сегодня.

«Восстановление европейских лесов шло не только благодаря лесным установлениям, но и наоборот, за счет их нарушений и конфликтов вокруг леса. если крестьяне не спешили очищать лес от «мертвой древесины», а на указание фёрстера (нем. лесничий) возражали, что валежник удобряет лесную почву, то с экологической точки зрения они были правы.

Если они придерживались плентерного хозяйства (Plenterwirtschaft), то есть выборочных рубок, и по мере надобности рубили отдельные деревья вместо того, чтобы вырубать единым махом целые леса, то это «беспорядочное» лесопользование, презираемое лесоводами как «мародерство», на самом деле способствовало естественному омоложению леса.

Браконьеры снижали численность охраняемых егерями диких копытных, создавая условия для роста лиственных деревьев и смешанных лесов. В сравнении с другими лесными регионами мира четко видно, как в Центральной Европе, несмотря на все хищничества, развивалось практически действенное лесное сознание. Не последнюю роль в его становлении играли споры и разногласия, решавшиеся правовыми и лесохозяйственными методами.

Молчаливое, небрежное уничтожение лесов на протяжении столетий в таких условиях представить себе нелегко. Главную роль при этом играло то, что лесное сознание, формировавшееся сверху, соединялось с другим, шедшим снизу — из городов и крестьянских лесных товариществ. Споры и конфликты вокруг леса могут быть в определенных условиях губительны для него, а именно если все стороны, чтобы продемонстрировать свои обычные права, состязаются между собой в рубках и разграблении. но если конфликты получают правовое оформление, а их разрешение институционализировано, что как раз и наблюдалось в Центральной Европе, то они обостряют лесное сознание и приводят к соревнованию уже за то, кто будет лучшим защитником леса.

Крестьяне нередко и с полным правом отвечали на упреки фюрстов в чрезмерных рубках и разбазаривании дерева встречными обвинениями. Крестьяне были далеко не такими «древоточцами» и «лесными кровососами», какими их представляли княжеские лесные смотрители. В «Двенадцати статьях» Крестьянской войны 1525 года, причины которой не в последнюю очередь следует искать в лесных конфликтах, восставшие крестьяне заверяют, что требуемый ими возврат лесов общинам не приведет к уничтожению этих лесов, поскольку выбранные общиной «депутаты» будут надзирать за рубками (статья 5).

Еще в XVIII веке члены марок в Цоллинге справедливо возражали своему суверену, который в оправдание собственного вмешательства упрекал их в уничтожении леса, что у них есть собственный дровяной устав и что их лес находится в хорошем состоянии (см. примеч. 135). В основном с Позднего Средневековья, с обострением междоусобиц вокруг уже сократившихся лесных площадей, во многих регионах появились лесные товарищества (Waldgenossenschaften). Их основной стандарт соответствовал натуральному хозяйству и принципу «лес должен оставаться лесом». запрещалось корчевать лес и продавать древесину чужим людям. Потребности устанавливались в соответствии с деревенской иерархией. С XV века новые поселенцы часто уже не получали постоянный пай в лесной марке, даже если использовали его de facto.

…В модели устойчивого хозяйства экономические и экологические интересы сначала шли параллельно: ограничение рубок пропорционально приросту древесины не только помогало сохранить леса, но и поддерживало на высоком уровне цены на дерево. но это функционировало лишь до тех пор, пока рынок был региональным. Как только появилась возможность ввозить лес издалека и экспортировать его в дальние страны, пути экологии и экономики разошлись. Хотя в XIX веке принцип устойчивости распространился по всему миру, массовый молевой и плотовой сплав, а еще сильнее — перевозки по железным дорогам, на пароходах и грузовом транспорте стали для него угрозой.

В середине XIX века даже социальный романтик Риль уже не понимал мудрости древнего крестьянского натурального хозяйства и смеялся над рейнскими крестьянами за то, что те срывали торги для продажи их лесов, предписанные в то время государством. Когда «на торги приходили чужие участники, они гнали их из лесов цепами и вилами, чтобы избежать более высокого предложения, и устраивали затем аукцион между собой, продавая собственный лес за смешные деньги.

Йозеф Радкау. «Природа и власть. Всемирная история окружающей среды».

Самый древний пример полного истребления вида, стимулированного рыночными механизмами (ажиотажный спрос, вызывающий хищнические заготовки) – судьба киренского сильфия, или лазера (σίλφιον, лат. silphium, silpium, laser) –вида ферулы, росшего исключительно в Киренаике (современная Ливия). Сильфий ценился исключительно высоко как противозачаточное средство (что резко повысило его стоимость в эллинистическую эпоху, когда традиционные нормы репродуктивного поведения были расшатаны), а также как лучшая пряность и лекарственное средство. Его семена стали прототипом сердечка как символа любви.

Сильфий продавали на вес монет – серебряных денариев, наравне с золотом и драгметаллами он находился в общественной казне, был самой важной статьѐй экспорта Киренаики и еѐ столицы Кирены, единственной данью, которую область платила римлянам. Однако вид был узкоареальным; заготовки велись в районе 50 * 200 км, где его быстро истребили. Катулл (87–57 гг. до н.э.) ещѐ сообщает о богатых урожаях, но уже Плиний Старший пишет о случайно найденном единственном растении, которое, как диковину, послали Нерону. Попытки культивировать сильфий за пределами Киренаики, в Ионии и Пелопоннесе, не дали результатов, а непосредственно промышлявшие его киренцы об этом даже не думали.

Аналогичный сбор для продажи на рынок гонит к черте вымирания виды лекарственной флоры в современной Индии, особо не различая действительные лексредства и растения, используемые в натуропатии, аюрведической медицине и прочем жульничестве. По тем же причинам может исчезнуть т.н. гималайская виагра (самый дорогой в мире лекарственный гриб Ophiocordyceps sinensis).

Другой фактор, обеспечивающий истребление — неспособность вести промысел биоресурсов без своего рода collateral damage — попутной гибели нецелевых видов или, хуже, нарушений сообщества, снижающих его возможности воспроизводить данный ресурс. Так, самый мелкий вид морских свиней Phocoena sinus, населяющий север Калифорнийского залива — вакита, оказался на грани вымирания из-за гибели в жаберных сетях при лове тотоаба Totoaba macdonaldi— также редкой рыбы сем.Горбылёвых. Её плавательный пузырь крайне ценится в китайской медицине, а калифорнийская морская свинья оказывается приловом, чего достаточно для подрыва популяции, сократившейся до 10 особей (!). См. Павел Смирнов. Вакита и тотоаба.

Приспособления, снижающие риск гибели нецелевых видов, скажем при дрифтерном промысле, сравнительно с прибылью от улова стоят копейки, но даже крупные корпорации отказываются ставить их без направленного давления со стороны общества.

Тому же способствуют новые средства связи и коммуникации.

«Имеется множество других менее громких и менее опасных случаев, когда сети принесли вред, однако лишь немногие из них получили всемирную огласку. Согласно докладу СИТЕС (Конвенция о международной торговле видами дикой фауны и флоры, находящимися под угрозой исчезновения) 2010 года, с появлением интернета возник новый рынок, позволяющий покупателям и продавцам вымирающих животных и растений легче находить друг друга. Загросский тритон (Neurergus kaiseri), обитающий только в Иране, вероятно, стал первой настоящей жертвой твиттер-революции. По данным газеты “Индепендент”, более десятка компаний торгуют в интернете пойманными в естественной среде особями этого вида. Неудивительно, что популяция загросского тритона с 2001 по 2005 год сократилась на 80%⁶«.

Евгений Морозов. «Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети»Глобальный капитализм мультиплицирует ущерб от биологических инвазий

Так, инвазивные виды оказываются «основной причиной вымирания растений и животных за последние 500 лет. Инвазивные виды стали единственной причиной 126 из 935 (или 13 процентов) всех случаев вымирания растений и животных, зафиксированных с 1500 года, подсчитали авторы статьи в журнале Frontiers in Ecology and the Environment. Для 25% растений и 33% животных, вымерших за это время, инвазивные виды стали по крайней мере одной из причин вымирания, что делает их лидирующим фактором в этом процессе.

Инвазивные (также употребляется термин «инвазионные») виды попадают в экосистемы в результате деятельности человека: это может происходить как случайно, например, с балластными водами судов (благодаря которым гребневик обосновался в Черном море) или деревянными ящиками для грузов (так распространились азиатский усач и ясеневая изумрудная узкотелая златка), так и намеренно, как, например, это было с мозамбикской тиляпией Oreochromis mossambicus, популярным в аквакультуре видом рыб, или борщевиком Сосновского. Очень часто в новом месте инвазивные виды полностью или почти полностью вытесняют естественных конкурентов.

Тим Блэкберн (Tim Blackburn) из Университетского колледжа Лондона и его коллеги проанализировали данные о вымирании растений и животных с 1500 года в Красной книге, которую ведет Международный союз охраны природы (IUCN). Всего они обнаружили 935 документированных случаев вымирания за это время, для которых определены причины.

Оказалось, что для 300 из 935 (32%) вымираний инвазивные виды были по крайней мере одной из причин, а у 42% из этих 300 — единственной причиной. По крайней мере частично из-за инвазивных видов вымерли 261 из 782 видов животных и 39 из 153 видов растений. Чужеродные виды стали лидером среди 12 факторов вымирания, выделяемых Красной книгой IUCN, обойдя использование биологических ресурсов (18,8% всех случаев вымирания).

Таким образом, отмечают авторы, инвазивные виды не только оказались решающим фактором для большой доли зафиксированных вымираний, но и существенно обошли аборигенные виды (которые не стали единственной причиной ни для одного известного вымирания)». 

Ольга Добровидова в N+1 .

См. самые опасные инвазивные виды животных. Они напоминают успешных бизнесменов и эффективных менеджеров — и свободой от внутрисистемных связей, и умением отвести себе максимум из общих ресурсов, и тем, что их средопреобразующая активность представляет угрозу для биогеоценоза. При этом среди них есть красивые, и даже очень:

Т.е. опасность биологических инвазий в том, что средопреобразующая активность данных видов (в большем или меньшем масштабе среду обитания преобразует каждый вид) разрушительна для естественных экосистем территорий, куда они попадают. Им противоположны ценофильные виды: их средопреобразующая активность, напротив, укрепляет устойчивость, создавая специфическую для ценоза мозаичность.

Последняя в экосистеме играет ту же самую роль, что компартментализация в эукариотной клетке – позволяет экологически близким видам с разными жизненными стратегиями, поселяющимся в разных мозаиках, сопряжённо работать на устойчивость целого, не вытесняя друг друга в конкурентной борьбе. Сходно и в клетке разделение мембранами позволяет разным ферментам протоплазмы сопряжено работать, не лизируя друг друга. Увеличение мозаичности в результате активности ключевых видов (key species, environmental engineers) увеличивает биоразнообразие территории – более разнообразная среда привлекает средопреобразователей более частных и локальных, это ещё более увеличивает мозаичность, делает её более разномасштабной и «многоуровневой», что дальше увеличивает биоразнообразие. И т.д., до предела, обусловленного почвенным богатством и нестабильностью соответствующего ландшафта.

Связь устойчивости биогеоценоза с мозаикой нарушений, созданных каждым из ключевых видов сообщества в «своём» масштабе времени и пространства (своей площади «окна» или прорыва полога, со своей частотой образования и скоростью зарастания в ходе вторичных сукцессий) легла в основу т. н. мозаично-циклической концепции устойчивости лесных ценозов (и с большими или меньшими корректировками распространима на все биомы земли). Отсюда искусственное восстановление мозаичности, свойственной доагрикультурным (разновозрастным и разновидовым) лесам, в нынешних рекреационных лесах внутри и вокруг крупных городов повышает их биоразнообразие и делает устойчивей к рекреационной нагрузке; растительность подобных лесов дольше служит для оптимизации урбосреды (поглощение загрязнений, твёрдых частиц, оптимизация микроклимата) сравнительно с растениями однородных озеленённых территорий.

Нарушения, выступающие затравкой разномасштабных мозаик, создаются тремя причинами:

1) вываливание старых деревьев с образованием ветровально-почвенных комплексов;

2) создание окон, прорывов полога, изменение форм рельефа, запуск осушения и затопления деятельностью бобров, другие нарушения жизнедеятельностью животных;

3) Пожары, ветровалы, геологическая работа рек (воздействия, наиболее редкие в доагрикультурный период). Иногда ценофилами могут стать новоприбывшие инвазивные виды: тогда их вселение спасает нарушенную экосистему или какие-то угасающие виды в ней. Но это бывает редко, примерно как вытащить счастливый билет в лотерее.

Заметная часть экологических рисков везде создана внешними (или глобальными) воздействиями

Биологические инвазии

В результате всего вышеописанного значительная часть экологических проблем каждой местности (загрязнение, гибель лесов, сокращение биоразнообразия etc.) не «местного производства», а приходит со стороны.

Так, ими обусловлена значительная часть гибели лесов на востоке США, и другие континенты не обходит эта напасть⁷. См. статью Габриэля Попкина в Science (12.05.2020) «Смертельный импорт: в одном лесу США 25% потерь деревьев вызвано иностранными вредителями и болезнями».

«От смертоносного грибка, который проявился в 1904 году на американском каштане в Бронксе, до недавно обнаруженной нематоды, уничтожающей американские буки в Огайо, леса в Соединенных Штатах более чем 100 лет подряд подвергаются нападениям со стороны завезенных вредителей и патогенов. Но какая часть вреда, нанесённого лесам, приходится на счёт этого «смертельного импорта»?

Новое исследование показывает, что это вред значителен: они ответственны за ¼ всех погибших деревьев в лесах восточной части США за последние 30 лет. Эта гибель, вероятно, гораздо значительней, чем гибель деревьев от интродуцированных видов с 1940-х по 1980-е годы; на сегодня она «намного больше, чем любой известный эффект изменения климата», — говорит руководитель исследования Кристина Андерсон-Тейшейра, эколог из Смитсоновского института биологии охраны природы. Работа Anderson-Teixeira et al. (2020) опубликована в журнале Ecosystems. Ученые задокументировали не менее 450 чужеродных видов насекомых и патогенов, проникших на восток Северной Америки и вредящих местным деревьям.

Воздействие большинства незначительно, но более дюжины стали крайне разрушительными, буквально стирая отдельные виды деревьев — или даже целые рода — как функционирующих членов лесных экосистем. Ранние болезни деревьев, такие как гниль, уничтожившая спелые каштановые леса в первой половине 20-го века, появились до начала регулярного фитопатологического мониторинга. Его начали вести с 1980-х годов на определённых участках, чтобы получить более четкое представление о воздействии болезней с вредителями. В густо облесённом национальном парке Шенандоа они разметили пробные площадки 24 на 24 м, включающие разные ландшафтные выделы и типы леса.

С 1987 года фитопатологи их обследуют раз в 4 года, отмечая динамику древостоя, изменения видового состава и жизненности отдельных экз, их заражение, усыхание и гибель, когда случаются. Изучение данных по 66 таким квадратам и соседнему лесному массиву Смитсоновского института, Андерсон-Тейшейра с соавт. показали, что около ¼ аборигенных видов деревьев особо страдают от интродуцентов. Наиболее уязвимых 8 — дуб, вяз, ясень, канадская тсуга (хемлок), орех Juglans cinerea, дёрен цветущий Cornus florida, восточное красное дерево Cercis canadensis и американский каштан гибли в разы интенсивней, чем наименее повреждаемые виды.

С 1991 по 2013 год на деревья, погибшие от инвазивных вредителей и патогенов, пришлось около 25% стволов и потерянной биомассы. По словам Андерсон-Тейшейра, эта цифра примерно в три раза больше, чем в период до создания мониторинговых участков. Эта оценка в основном основана на обследовании лесов 1941 года и считается авторами «очень приблизительной». Каштановая гниль, возможно, нанесла ущерб, сопоставимый с сегодняшним уровнем смертности, когда бушевала в начале 1900-х годов. По некоторым оценкам, каждое четвертое дерево в Аппалачах когда-то было каштаном. Неясно, насколько данные результаты применимы к другим лесам США. Возможно, что уникальные факторы, такие как повторяющиеся вспышки размножения непарного шелкопряда (также завезённого), повысили здесь гибель ряда видов, говорит Эндрю Либхольд, энтомолог Лесной службы США.

Были и хорошие новости. Деревья из незатронутых родов усилили рост, так что, несмотря на потери, общая биомасса лесов за годы исследования несколько увеличилась, хотя, вероятно, меньше, чем было бы без воздействия интродуцентов. Биоразнообразие на пробных площадях также оставалось стабильным: новые виды переселялись, чтобы заменить исчезавшие.

«Пока, — говорит Андерсон-Тейшейра, — леса довольно устойчивы».

Она предупреждает, что биогеоценоз может не выдержать, если вредители и патогены продолжат прибывать. Нематода, поедающая листья американского бука, цикада-фонарница, питающаяся десятками видов растений, родственники убийственной для ясеней изумрудной златки Agrilus planipennis — все они появились в США за последнее десятилетие. Защитники призвали государственные и федеральные агентства ввести более жесткие меры биобезопасности, от запрета на импорт потенциально опасных растений до более жестких штрафов для грузоотправителей, чей груз, как установлено, содержит живых вредителей. Ранее в этом году группа исследователей призвала к созданию нового федерального подразделения, занимающегося борьбой с вредителями лесов и их профилактикой».

Источник Science

Биозагрязнение

Дальние перемещения людей для работы и отдыха не меньше экономической деятельности распространяют агенты, ведущие к разрушению экосистем и проблемам для общества, начиная с болезнетворных агентов и заканчивая хозяйственными практиками, выгодными для хозяйствующих субъектов, на разрушительных для эксплуатируемых ими сообществ эксплуатации. Пандемия нового коронавируса; грибки, убивающие бесхвостых и хвостатых амфибий, а также летучих мышей — самые яркие примеры, но отнюдь не единственные.

Так, глобальной проблемой является рост антибиотикорезистентности у бактерий. Он вздувается рыночной экономикой, обеспечивающей бесконтрольное использование антибиотиков в птице- и прочем животноводстве, особенно в третьем мире, а закредитованность фермеров и необходимость выжать максимум прибыли, не думая об экологическом ущербе проблему усугубляет. Новые устойчивые к антибиотикам штаммы появляются сугубо локально — например, в Индии, но всего за несколько лет природные процессы, вроде перелётов птиц, или человеческие потоки в современной мир-экономике их разносят всесветно, аж до Шпицбергена и Антарктики, т. е. туда, где заведомо нет хозяйственной деятельности, вызвавшей их появление.

«Невосприимчивые к антибиотикам бактерии добрались до Арктики. Исследователи обнаружили, что ген устойчивости к антибиотикам blaNDM-1, который обнаружили в Индии в 2008 году, за пять лет добрался до отдаленного района Западного Шпицбергена. Предположительно, он попал на архипелаг вместе с перелетными птицами, которые зимуют на Британских островах, либо его могли привезти люди с большой земли, а разнесли по острову песцы, которые копаются в отбросах в поселениях. Статья будет опубликована в Environment International.

Три года назад ученые сообщили о том, что среди бактерий началось распространение устойчивости к колистину, «антибиотику запаса» — последнему средству, которое применяется против микроорганизмов, устойчивых к другим лекарствам. Особенно ученых пугает то, что невосприимчивые к антибиотикам бактерии из одного региона очень быстро появляются в других частях планеты. Например, ген blaNDM-1, который обеспечивает бактериям устойчивость к антибиотикам, был обнаружен в Индии в 2008 году, а ныне встречается по всему миру. При этом мы до сих пор плохо понимаем, как устойчивые к антибиотикам «местные» бактерии появляются в других регионах мира. Сейчас на распространение микроорганизмов сильно влияет деятельность человека. Осталось не так много мест (например, приполярные районы), где человеческое вмешательство ощущается в меньшей степени и где можно исследовать, как микроорганизмы приобретали устойчивость к антибактериальным веществам до появления лекарственных препаратов.

Известно, что многие микроорганизмы, обладавшие антибактериальной устойчивостью еще десятки тысяч лет назад, обитали в почвах. Однако количество генов, обеспечивающих бактерии устойчивостью к антибиотикам, значительно выросло с 1940-х годов. Даже у микроорганизмов, обитающих в Антарктиде, ученые находили гены устойчивости к антибиотикам, появившиеся в результате деятельности человека. Одним из последних неизученных мест остается Арктика.

Британские, китайские и американские экологи под руководством Дэвида Грэхема (David Graham) из Ньюкаслского университета решили изучить почвы в в районе залива Конгсфьорден на острове Западный Шпицберген. Они выбрали его по нескольким причинам. Во-первых, на Шпицбергене нет сельского хозяйства и промышленных предприятий и здесь живет очень мало людей, поэтому антропогенное вмешательство минимально. С другой стороны, оно все же есть, к тому же здесь обитают животные, так что, скорее всего, здесь есть обладающие антибактериальной устойчивостью микроорганизмы. Во-вторых, климат на острове достаточно холодный, поэтому ДНК в почвах сохраняется достаточно долго. Поэтому ученые решили, что места вокруг залива будут идеальным местом, чтобы изучить причины распространения устойчивости к антибиотикам.

В 2013 году исследователи отобрали образцы почвы в восьми местах в районе Конгсфьордена и выделили из них и проанализировали ДНК. Всего они обнаружили 131 ген антибактериальной устойчивости, которые ассоциировались с девятью классами антибиотиков. Среди них были системы устойчивости к аминогликозидам (к антибиотикам этого ряда относятся стрептомицин и канамицин); к β-лактамным антибиотикам (самый известный среди них пенициллин); системы активного выведения веществ через поверхность клетки, которые обеспечивают микроорганизмам устойчивость к целому ряду лекарств, например, к тетрациклину. Также часто встречались гены, которые позволяли бактериям модифицировать мишени антибиотиков. Так микроорганизмы защищаются от нескольких групп антибиотиков, в частности, макролидов (эритромицин) и линкозамидов (линкомицин). Чаще всего у микроорганизмов встречались механизм активного выведения веществ и ферментативной инактивации (бактерии модифицируют молекулы антибиотиков, так что те не больше могут связываться с ними). И тот, и другой исследователи нашли в 42 процентах случаев. Специфические защитные системы клеток оказались менее «популярны» (12 процентов случаев).

По мнению авторов, неспецифические системы защиты, такие как активное выведение веществ, были «местными» и возникли у микроорганизмов в процессе эволюции. Они действуют не только на антибиотики, но «включаются» в ответ и на другие стрессовые условия, например на тяжелые металлы или органические загрязнители. А вот системы устойчивости к аминогликозидам или макролидам специфичны к антибиотикам. Поэтому, вероятно, что они появились на Шпицбергене в результате антропогенного воздействия.

Чтобы определить, какие гены устойчивости к антибиотикам были местными, а какие — завезенными из других мест, ученые проанализировали их наличие в тех местах, где они брали пробы. 39 из 131 гена оказались во всех восьми кластерах, и исследователи предположили, что они были автохтонными (то есть появились в этой местности). Остальные встречались в нескольких кластерах, и, по-видимому, были привозными. Интересно, что среди них оказался ген blaNDM-1, обнаруженный в Индии в 2008 году. Через пять лет он добрался и до Шпицбергена. В одном из мест, где исследователи отбирали пробы, количество ДНК, несущей этот ген, было примерно в 100 раз выше, чем в других кластерах. По количеству ее было примерно столько же, сколько в почвах рядом с больницами или городскими сточными водами.

После того, как авторы проанализировали химический состав почв в этом кластере, они пришли к выводу, что ДНК с геном blaNDM-1 попала в почву из помета птиц. В заливе Конгсфьорден есть большие колонии мигрирующих и оседлых птиц, как травоядных, так и хищных, питающихся планктоном или рыбой. Здесь же встречаются песцы, которые охотятся на птиц и воруют яйца из гнезд. По мнению исследователей, ген blaNDM-1 мог приехать вместе с какими-то перелетными птицами, например белощекими казарками Branta leucopsis, которые зимуют на Британских островах. Либо, его могли привезти люди с большой земли, а на берегу залива он появился вместе с песцами. Они охотятся на птиц и воруют яйца из гнезд, и роются в отбросах в поселении, которое находится неподалеку.

Екатерина Русакова в N+1

В целом, чем слабей ограничены свобода торговли со свободой предпринимательства, тем глобальней вторичные отклики любого из местных воздействий, и подавляющее большинство из них негативные.

Химическое загрязнение, вредное для здоровья

«Загрязнение воздуха не считается с границами. Электростанция в одном месте часто убивает людей, которые живут далеко с подветренной стороны. Сегодня подробный анализ того, как происходит загрязнение воздуха в Соединенных Штатах, показывает, что с 2005 года преждевременная смертность от двух крупнейших загрязнителей — электростанций и дорожного движения — значительно снизилась. Плохая новость: смертность от бытовых и коммерческих выбросов, таких как отопление и сжигание мусора, выросла почти на 40% за тот же период.

Загрязнение воздуха убивает, когда частицы от горящего угля, древесины или природного газа реагируют в атмосфере, создавая озон и сажу. Эти частицы повреждают дыхательные пути и сердечно-сосудистую систему. В Соединенных Штатах такое загрязнение вызывает много смертей каждый год; оценки варьируются от 90 000 до 360 000.

Но выяснение того, как все различные источники загрязнения распространяются и угрожают здоровью, является очень сложной задачей. Так Стивен Барретт, ученый-атмосферщик из Массачусетского технологического института; инженер аэрокосмической промышленности Ирен Дедусси, в настоящее время работающая в Технологическом университете Делфта, и их коллеги использовали компьютерную модель ветра и химию атмосферы. Они добавили данные исследований загрязнения воздуха Агентства по охране окружающей среды США (EPA) для изучения крупных источников загрязнения, включая электростанции, промышленность, дороги, дома и предприятия. Модель показала, как загрязнение перемещается от штата к штату, реагируя с другими соединениями с образованием вредных частиц. Поскольку люди подвержены загрязнению из нескольких источников, модель оценила вклад всех этих секторов и их дополнительный риск смерти.

С 2005 года наблюдается прогресс. В целом, в 2018 году от загрязнения воздуха погибло около 30000 человек, сообщают они сегодня в журнале Nature. Смертность, связанная с выбросами электростанций, снизилась на 65% до 8500, а смертность, связанная с автотранспортным загрязнением, снизилась на 50% до 18 600. По словам Барретта, большая часть прежних улучшений проистекает из более строгих правил EPA и экономических факторов, которые способствуют более чистому сжиганию природного газа по сравнению с углем.

[Для сравнения — мировой рейтинг загрязнения крупных городов: лидируют Индия, КНР, Пакистан, Бангладеш, Южная Корея и … Сараево с Бишкеком. Прим.публикатора]

«Все эти годы усилий по контролю загрязнения электростанций и, в некоторой степени, автомобильного транспорта, значительно сократили вклад этих источников — и это хорошая новость»,

- говорит Дэн Гринбаум, эксперт по качеству воздуха и президент Института воздействия на здоровье. исследовательская организация, которая изучает загрязнение воздуха.

Но выгоды зависят от того, где вы живете. 41% преждевременных смертей от загрязнения воздуха по-прежнему являются результатом выбросов за пределами штата, как показало исследование.

«Это поразительно высокий показатель»,

- говорит Джон Уолк, который руководит программой по чистому воздуху, климату и экологически чистой энергии в Совете по защите природных ресурсов, организации по защите окружающей среды.

«Это первый раз, когда я вижу такую ​​точную оценку величины загрязнения, приходящего извне».

Электростанции остаются основной причиной смерти в других штатах, потому что эти выбросы распространяются на большие расстояния. Гринбаум говорит, что результаты подтверждают необходимость решения проблемы загрязнения воздуха с помощью национального подхода, как это сделала EPA. По его словам, предоставление штатам большей власти для регулирования качества воздуха поставит под угрозу прогресс.

[См. мировой рейтинг загрязнения воздуха в городах, обновляемый в режиме реального времени. Прим.публикатора]

Барретт говорит, что он был удивлен другим открытием: значительным и растущим воздействием, вызванным загрязнением жилых и коммерческих помещений. Такие выбросы привели к 20400 преждевременным смертельным случаям в 2005 году, но к 2018 г. их число выросло до 28200. Рост на 38% обусловлен не значительным увеличением загрязнения воздуха. В то время как всё меньшее количество диоксида серы и оксидов азота поступает в атмосферу от электростанций, работающих на угле, растёт выбросы побочных продуктов бытового и коммерческого сжигания — аммиака и оксидов азота, с большей вероятностью образующих опасные частицы.

Дэн Голдберг, который занимается исследованием загрязнения воздуха в университете Джорджа Вашингтона, также был удивлен увеличением. Поскольку коммерческие и бытовые выбросы недостаточно изучены по сравнению с другими источниками, он еще не полностью убежден в этой тенденции. Но, и учитывая колеблющиеся оценки, исследователи предполагают, что снижение загрязнения воздуха из жилых и коммерческих источников на 10% даст более чем троекратную пользу в сравнении с 10% снижения от электростанций.

Тем не менее, большинству экспертов не хотелось бы выбирать, какой сектор очистить.

«Для меня, — говорит Барретт, — правильный ответ заключается в нуле опасных выбросов».

Источник Science

Пластиковые «острова»

В Мировом океане плавало около 200000 т. пластика (в середине 2010-х гг. сейчас больше). Ученые из Института пяти водоворотов (Five Gyres Institute) в Калифорнии, США, под руководством Маркуса Эриксена (Marcus Eriksen), использовали данные 24 экспедиций, чтобы прияти к выводу, что на текущий момент в океанах нашей планеты плавает более 5 триллионов частиц пластика общим весом в 268940 тонн. Данные исследования опубликованы в статье на портале PLOS ONE.

Чтобы оценить масштабы загрязнения, ученые провели по всему миру 680 заборов вещества с поверхности океана и 891 визуальное исследование за период с 2007 по 2013 год. Согласно их данным, течения и ветра разносят частицы пластика по водам всего мирового океана. Наибольшая их концентрация наблюдается в районе пяти мощных водоворотов в северной и южной части Атлантического, Тихого и Индийского океанов.

Главным таким скоплением является, безусловно, знаменитое Большое тихоокеанское мусорное пятно (Eastern Garbage Patch) — фактически остров, состоящем из мусора, который дрейфует в северной части Тихого океана, между Северной Америкой, Юго-Восточной Азией и Австралией. Его существование было теоретически предсказано еще в 1988 году, первое сообщение о визуальном наблюдении поступило в 1999 году. Его площадь оценивают очень по-разному — от  5000 до 15 млн км². Дело в том, что большая часть составляющих его элементом — в основном микроскопических частиц пластика — образует взвесь под поверхностью воды и поэтому увидеть его не так легко. Еще раньше, в 1972 году, было обнаружено аналогичное по свойствам, хотя и меньшее по размеру, Североатлантическое мусорное пятно.

Несмотря на то, что в Южном полушарии Земли проживает меньше людей, масштабы загрязнений на этих территориях оказались практически такими же, как и в Северном полушарии. Это означает, что океанские течения распределяют загрязнения во всей поверхности гораздо эффективнее, чем считалось ранее. Другое возможное объяснение, предложенное исследователями, гласит, что наиболее распространенные частицы, так называемый микропластик (менее чем 4,75 мм в размерах), исчезает с поверхности океана быстрее именно в Северном полушарии (расплавляются под воздействием солнечных лучей, съедаются животными вместе с пищей и т.д.). Кстати, фотография, иллюстрирующая данный текст, сделана в порту Манилы (Филлипины), вопреки популярному мнению, будто бы именно так выглядит Большое тихоокеанское мусорное пятно.

Ещё пример. С 1970-х гг. фирмы развитых стран после запрещения тех или иных пестицидов (особенно самых токсичных — ФОС и ХОС 1го поколения, вроде ДДТ, ГХЦГ, диэльдрина и пр.) продают оставшиеся запасы в страны третьего мира, где ужесточение санитарных и экологических правил сильно отстало или вовсе не начиналось. В результате эта отрава найдена не только в крови, молоке и т. д. местных жителей, но с тропическими фруктами и прочей с/х продукцией приходит обратно на стол к жителям развитых стран.

См. таблицу из Ч.Ревелль, П.Ревелль (1994). «Среда нашего обитания». (В 4-x книгах. Книга 4. Здоровье и среда, в которой мы живем. Раздел «Применение пестицидов в развивающихся странах». М.: Мир, 1995. С.96-99).

Известен курьёз: в рамках «войны с наркотиками» США в 1970е гг. потравили мексиканские заросли конопли гербицидом паракватом. Фермеры, пробуя хоть что-то выручить, продали листья, пока они ещё как-то имели товарный вид, почему содержание параквата в образцах достигало 2,264 ч/млн, 1-3 сигареты в день приводили к необратимому рубцеванию лёгких… Даже возникло дело планокуров к правительству США, впрочем ими проигранное. А вот что не смешно — во время уничтожения этих зарослей попутно нанесли сильный вред граничащим с ними уникальным сосново-дубовым лесам, отчего ряд видов вымер, а зимующий там предмет почитания в США — перелётная бабочка-монарх — здорово сократился (а выращенные в неволе не совершают миграций).

Обобщая, понятно, что созданная рыночной экономикой возможность купить сырьё или полуфабрикаты на стороне и привезти, не считаясь с расстоянием — убивает готовность к рециклингу на своей территории, к тому же ведёт готовность спихнуть отходы на сторону, кому победнее. То и другое усиливает экономию на регенерационных затратах у мирового хозяйства как целого и «раскручивает» экологический кризис ещё больше. Сегодня у человечества есть всё необходимое для его остановки и перехода к устойчивости — научные знания, технологии, возможности инноваций — кроме политической воли на переход от рыночной экономики к плановой, см. Ли Филлипс, Михал Розворски «Планируя хороший антропоцен».

«Контуры разрушения», запускаемые антропогенным воздействием

К подобным «расползаниям» местных воздействий, с расширением спектра последствий, захватом новых территорий и т. д. вторичными откликами ведут сукцессивные смены в природных сообществах, когда их нарушение переходит некий предел. Тогда запускаются экосистемные изменения, в отличие от нормальных вторичных сукцессий не восстанавливающие сообщества, а ведущие к ещё большему нарушению, т.н. «контуры разрушения», т.ч. последнее «ползёт», как прореха на гнилой ткани. Так, площадь ущерба для акватории вокруг китайского искусственного острова на коралловом рифе Мисчиф в Южно-Китайском море оказалась в 200 с лишним раз больше площади самого острова — 1200 км² против 5,58 км². Это же верно для загрязнений крупного города — не только «факелов» выбросов в воздух и «полос» сливов в реки, но даже и в почву (там загрязнители начинают мигрировать, особенно интенсивно со свалок).

Один пример такого взаимодействия, саморазрушительного для сообщества: мимозка Prosopis juliflora или мескито, и индийский кулан Equus hemionus khur: распространяя растение, он разрушает собственную среду обитания в одном из последних прибежищ диких особей этого подвида. Другой — т.н. вымирание по пищевым цепям. Герпетологи из США и Панамы провели исследование, целью которого было понять, как вымирание амфибий, вызванное грибком Batrachochytrium dendrobatidis, повлияло на змей в панамском национальном парке «Омар Торрихос». Результаты оказались неутешительными, хотя и ожидаемыми: сообщество змей стало менее разнообразным, часть видов стала встречаться намного реже, а некоторые исчезли совсем. Это демонстрирует, насколько серьезным ударом для экосистемы может стать быстрое падение численности единственной систематической группы».

Что не так с «биоценотической регуляцией эволюции»:?

Существует интересная теория биоценотической регуляции эволюции. Она создана палеоэнтомологами и, шире, палеонтологами (В.В.Жерихин, А.С.Раутиан, А.П.Расницын, А.Г.Пономаренко), исследующими экологические кризисы середины мела, середины юры, перми-триаса и пр. геологического прошлого, когда массовое вымирание одних групп биоты сменялось столь же бурной диверсификацией других, приходящих им на смену, с радикальными изменениями биомов планеты, исчезавшим и появлявшимся подобно отрядам с семействами⁸. В её основе факт целостности экосистем, проявляющийся в т.ч. в способности регулировать эволюцию входящих в них таксонов, задавая не только темп, но и направление эволюционных преобразований видов, родов, семейств и пр., в соответствии с достигнутой степенью дифференциации ниш, плотности их упаковки в гильдиях и других характеристик структуры системы (ценотической).

В соответствии с ней усложнение функциональной организации биогеоценозов тормозит эволюцию видов (родов, семейств, отрядов, классов), связи между которыми — трофические, топические, форические и фабрические — как раз и образуют этот ценоз (вместе с мортмассой — опадом, подстилкой — и биокосным телом, почвой с её обитателями). И наоборот, разрушение сложной структуры сообщества резко ускоряет эволюцию таксонов, которые при этом умудрились не вымереть, особенно макроэволюцию. Торможение эволюции с ростом структурной сложности биоценоза, реализованного на определённой территории, получило названия когерентной эволюции, ускорение эволюционных преобразований после разрушения ценотической организации на определённой территории (прекращения восстановления нарушений до наиболее сложно организованных и устойчивых климаксных сообществ, то есть обрыв сукцессионных смен) – некогерентной эволюции.

Когерентная (медленная и предсказуемая) и некогерентная (взрывообразная, непредсказуемая, на высоком таксономическом уровне) эволюция  — термины В.А.Красилова, развивающего сходные идеи регуляции эволюции «сверху»: от процессов на уровне биосферы в целом до дифференциации отдельных видов, в отличие от обычной СТЭшной интерпретации «снизу». Мол, виды, сперва образуются как географические или экологические изоляты, обособляются, ищут себе среду, и в процессе подобного поиска складываются в сообщества, экосистемы. Последние в этом случае не есть целостности, но лишь эпифеномен истории взаимодействия разных видов на одной территории, то есть биогеоценоз елового или дубового леса, обладающий неповторимым обликом, специфической структурой и много какими эмерджентными свойствами, менее самостоятелен, чем водяной вихрь, возникающий с выниманием пробки из ванной.

Причина постепенного затухания темпов формообразования и снижения таксономического статуса дифференцирующихся форм по мере усложнения организации ценоза объясняется т. н. моделью сопряжённой эволюции сообщества и биоты Н.Н.Каландадзе и А.С.Раутиана (1993). Виды, образующие сообщество, всё точней «делят» ресурсы между собой, экологические ниши видов «упаковываются» всё более плотно, виды начинают больше зависеть от биотических отношений друг с другом – со специализированными хищниками, распространителями или конкурентами, чем от неблагоприятных условий среды. В этом случае специальные приспособления, адаптирующие твою биологию к противостоянию конкретному хищнику или конкуренту, к потреблению неких специальных видов пищи, много выгодней адаптаций широкого значения.

Рисунок 2. Модель сопряженной эволюции сообщества, его таксономического и экологического разнообразия: 1 — пространство ресурсов сообщества, 2 — адаптивная зона, 3 — интерзональная экологическая лакуна, 4 — нечетко выраженная граница адаптивных зон, 5 — слабо специализированный таксой, 6—высоко специализированный таксон первой формации, 7—высоко специализированный таксон второй формации, 8—мера таксономического разнообразия. Из: Каландадзе, Раутиан, 1993.

Следовательно, по мере всё более и более тонкой дифференциации ниш всё большее таксонов вступает на путь узкой специализации вместо прогресса, причём в структуре сообщества возможностей для «увеличения профессионализма» видов а тем более для «создания новой специальности» становится всё меньше и меньше. Метафора связана с тем, что в контексте рассмотрения эволюции сообществ экологическую нишу вида лучше понимать по Элтону – как «профессию» или специализацию вида, аналогично специализации фирм в рыночной экономике на предоставлении определённых товаров, услуг и информации, а не по Хатчинсону – гиперпространством местообитаний, занятых определённым видом в сообществах определённой территории.

В результате экосистемы получаются “твёрдыми, но хрупкими”: на своей территории они успешно препятствуют вторжению новых (иноземных видов), даже если в парном сопоставлении они оказываются конкурентоспособней, чем “коренные”виды из структуры сообщества. Но у всякой системы есть “своё слабое место” — пятна нарушений, созданных внешними силами: подмывы и оползни от геологической работы рек, пятна усыхания от локальных вспышек размножения насекомых, участки пожарищ и ветровалов и пр. Либо, наоборот, “пятна повышенной продуктивности”, вроде мест изобильного созревания плодов или размножения термитов в тропическом лесу, где концентрируются все кому не лень и пируют.

Каждое сообщество, помимо ценотических мозаик, характеризуется мозаикой нарушений разного масштаба (в смысле размера и скорости «зарастания»), созданных т.н. ключевыми видами или экосистемными инженерами⁹. Устойчивость сообщества обеспечена равновесием их образования и зарастания на территории того или иного массива, устойчивый пространственный паттерн подобных мозаик («окон» или прорывов полога, не доходящих до травянистого яруса), находящихся на разных стадиях «зарастания» в ходе вторичной сукцессии характеризует сообщество, позволяет определить его как таковое и отличить от других, смежных или близких. См. «Восстановление доагрикультурного лесного покрова».

Т.е. устойчивость сообщества имеет динамическую природу и определяется наличием такого разнообразия ключевых видов, которое может — через средопреобразующую деятельность каждого из них — обеспечить непрерывный оборот популяций видов – эдификаторов, поддерживая на территории лесного массива равенство числа/площади «окон», возникших при гибели их старых особей (в следующий момент они начнут зарастать, проходя последовательно все сукцессионные стадии) и участков растительности, достаточно восстановившейся для того, чтобы в следующий момент стать позднеклимаксовой. В лесах это деревья I-го яруса вместе с зубром, бобром и (некогда) туром, в саваннах и (некогда) тундростепях – мегафауна фитофагов вместе с регулирующими их крупными хищниками и т.д.

Но беда, если человек добавит нарушений — рубки, пожары, пятна вытаптываний, или хозяйственной деятельностью сдвинет баланс образования «окон»/прорывов полога и их зарастания. Скажем, в желании увеличить численность охотничьих видов начнёт борьбу с вредными хищниками, копытные немедля размножатся и лес станет прозрачным на уровне морды оленя, как в Беловежской пуще в 1912 г., чернохвостые олени в национальном лесу Кайбаб (штат Аризона) и пр. В качественном отношении эти, экзогенные мозаики нарушений (в отличие от эндогенных, созданных жизнедеятельностью ключевых видов внутри самого биогеоценоза — зубров, бобров, листогрызущих насекомых, стволовых вредителей, кабанов и т. д.) не выходят за пределы природного диапазона — и рубки, и пожары, и  пастьба скота в лесу, и даже загрязнение тяжёлыми металлами — все имеет своих природных аналогов.

А вот в количественном – человек сводит, фрагментирует и трансформирует сообщества существенно большими темпами, чем это делают процессы, порождающие нарушения в природе, так что «материки» лесных или травяных биомов превращаются в «архипелаги». И если мозаика нарушений развита свыше некоторого предела, сообщество перестаёт контролировать этот «архипелаг». Там поселяются т. н. ценофобы, неспециализированные чужеродные виды, не имеющие отношения к коренным сообществам территории (не участвующие в его восстановлении даже на пионерных стадиях сукцессии). Рост численности их популяций (и видового разнообразия) в местах нарушений ведёт к натурализации в природных сообществах — вторжении на непосредственно их территорию, смешение с коренными видами, разделившими ниши в ходе процессов, описанных в модели Н.Н.Каландадзе и А.С.Раутиана (1993). Всё это рано или поздно вызывает экологический кризис по механизму положительной обратной связи.

Размножение пришельцев-ценофобов нарушает восстановление сообщества самом в пятне нарушения и на некой кайме ненарушенной  территории вокруг (краевой эффект), это расширяет пятно нарушения, в него подселяются новые ценофобы, пятна нарушений сливаются… И так до тех пор, пока собственно коренным сообществам не останется малая и настолько фрагментированная территория – «архипелаг», а не «материк», что начнут массово вымирать самые крупные и самые специализированные виды, коадаптированные друг к другу. Деятельностью человека в такой «архипелаг» давно уж превращены последние малонарушенные территории бореальных лесов мира, т. е. о «зелёном море тайги» говорить не приходится, тем более о сплошных полосах лесов умеренного пояса, степей и полупустынь — всё сократилось и фрагментировалось.

Как показывает анализ В.В.Жерихина и А.С.Раутиана, вымирание идёт сразу «структурными блоками» сообщества, или консорциями. В структуре сообщества возникают «бреши», появление ии расширение которых запускает взрывообразную  эволюцию групп, способных заполнить эти «прорехи», причём на высоком таксономическом уровне — возникают новые рода, семейства, отряды, а не только виды. Вымирание по пищевым цепям — один из случаев; также исчезают растения вслед за их опылителями, или распространителями