За первоистоком сущего (продолжение)

Стражи мысли
(Из переписки Карла Ясперса и Мартина Хайдеггера)

Ясперс Хайдеггеру (Гейдельберг 1.12.28)

Дорогой Хайдеггер!

Имел неосторожность вчера побеседовать с одним русским священником, направляющимся из Греции через Германию в Париж. Ты будешь, наверное, удивлен, но наше с Вами «боевое содружество» впервые потерпело поражение. Я обвинил Восточную церковь в ее психологической склонности к авторитету и магии, в то время как философия от древних греков до наших дней основывается на абсолютной свободе и абсолютном праве все поставить под сомнение. Священник заявил мне, что абсолютная свобода невозможна для относительного существа, а человек именно таковой. «Но даже в относительном виде, - размышлял он, - свобода без Бога в конечном счете уничтожит хрупкого и зыбкого носителя свободы, ибо будет обязательно направлена на его самообожествление. Что касается авторитета, - продолжал он защищаться, - то православная церковь принимает только один авторитет – Святого Духа, но не царя и не первосвященника. А магия, или то таинственное, что вы называете магией, в нашей церкви имеет место потому, что сам мир создан и существует на основе Божественной магии. Вы посредством философии никогда не объясните, как из ничего возникло нечто, как из мертвых элементов таблицы Менделеева образовалась жизнь, и значит, всегда будет оставаться раздражающий философов феномен магического». Что вы на это скажете, дорогой мой друг? Как ответите?

Сердечный привет, Ваш Карл Ясперс.


Хайдеггер Ясперсу (Фрайбург 5.12.28)

Дорогой Ясперс! С интересом прочитал о Вашем философском споре с русским. Честно признаюсь, что не умею так легко, как у Вас получается, вступать в полемику с мыслителями иной традиции, которая прошла иной путь развития, имеет иные истоки и основания. Вы верите в безграничную возможность коммуникации. Я же сомневаюсь в этой возможности. Я не уверен, что без серьезного изучения другого смыслового универсума, можно адекватно понять фундаментальные оппозиции его языка, его последние вопросы и ответы, его истину и ложь, его логику, его метафизические тропы. Мне кажется, без этой трудной работы мысли по прояснению и соотношению столкнувшихся традиций разговор между ними будет напоминать беседу слепого с глухим или Солона с Псенофисом.

С сердечным приветом, остаюсь Ваш Мартин Хайдеггер.

Ностальгия по Античности

Я нашел эту маленькую заметку в бумагах отца через несколько лет после его смерти. Отец был доктором философии, преподавателем культурологии в нашем университете. Мне показалась она странной, совершенно не соответствующей его мировоззрению, его нравственным ценностям. Я бы никогда не поверил, что ее написал мой отец, но лист лежал в одной из папок в его рабочем кабинете и текст был написан его почерком. Видимо, в конце жизни что-то случилось с его душой, что-то надломилось в его сердце. Он потерял чувство реальности и впал в священное безумие языческого мага. Он презрел былое в том виде, в каком оно произошло. Он восхотел для человечества иного прошлого. Вот эта заметка.

«Апокалипсис данного нам отрезка мировой истории уже произошел. Он был вызван уничтожением великой Александрийской библиотеки. По сравнению с этой катастрофой аннигиляция Вселенной – ничего не значащее событие, сравнимое с гибелью элементарной частицы.

Никто еще не смог объяснить, почему погибла Античность. Я же ясно вижу главную причину исторического срыва. Основой той или иной цивилизации является ее библиотека. Библиотека хранит опыт жизни ушедших в небытие поколений, преобразует его в историю. Библиотека духовно усложняет человека, дает ему возможность прожить в одной жизни бесконечность жизней. Библиотека позволяет приблизиться к Логосу мира, к вечному царству Платоновых идей. Великий античный мир погиб именно потому, что потерял свои первоисточники, свои сокровенные тексты, шедевры философии и литературы, бесценные произведения Гераклита, Парменида, Эсхила, Софокла и др. Если бы древние свитки уцелели, если бы не сгорели в огне, мы были бы сейчас совершенно другими людьми, мы иначе смотрели бы на мир, мы жили бы сейчас в другом смысловом поле. Мы радовались бы жизни, невзирая на ее трагедию, невзирая на предстоящую смерть, мы наслаждались бы созерцанием красоты сущего, не относя ее к иному миру, мы восторгались бы борьбой противоположностей, понимая, что только благодаря им существует гармония целостного космоса. Мы строили бы храмы, подобные Парфенону, и вели сквозь время свободный диалог о начале начал, о сущности истины. Мы достигали бы в мистическом восхождении Единое и вновь возвращались в этот мир, умудренные опытом переживания вечности.

Где вы?! Где вы, ослепительно прекрасные боги античного мира? Почему так легко потеряли вы свою власть над нашими душами? Почему так легко позволили свергнуть себя с Олимпа? Вы победили титанов, вы загнали ужасных чудовищ назад в тартар. Вы научили нас не бояться судьбы, не бояться смерти и всегда искать истину. Почему же на развилке исторических дорог вас парализовала, сокрушила, уничтожила проповедь галилеянина? Неужели вы склонились перед его крестными муками? Я смотрю на ваши застывшие совершенные тела, я всматриваюсь в ваши гордые лица, я пытаюсь проникнуть душой в глубину ваших сердец, но ничего не ощущаю, кроме холода тоски и бездонного мрака…»

Мне стало страшно за отца, словно он не умер, словно он до сих пор живет с нами, а значит, все еще подвержен искушениям. Какая-то неведомая сила заставила его в конце жизни отвергнуть Откровение, отвергнуть промысел библейского Бога в мировой истории. Нечто подобное уже случалось в минувшие века с творческими людьми. Вспоминаю дионисийское опьянение Фридриха Ницше: радость жизни, упоение жизнью, безумие от жизни. Вспоминаю преклонение перед древнегреческой мифологией Альбера Камю: боль от абсурда он пытался излечить языческим бунтом, а не христианским смирением. Однако одно дело – книги популярных философов, и другое дело – самый близкий мне по крови и по духу человек. Отец был всегда для меня авторитетом, отец объяснил мне этот мир, отец научил меня словам молитвы, отец привел меня в православный храм.

Сегодня ночью я представил, каким был бы мир, если бы греза отца воплотилась, если бы не было Откровения, если бы Античность в истории длилась вечно. «Безжалостной судьбе подвластные боги играют жизнями людей. Свое бессилие перед роком они компенсируют властью над человечеством: правом развязывать войны, правом наказывать и мстить. Философы с разных концов ойкумены вещают об истине. Каждый считает себя ее глашатаем, ее единственным свидетелем и пророком. Однако никого их истины не спасают, никому не обещают исцеления. Египтяне смеются над эллинами. Эллины ненавидят варваров. Римские граждане презирают неграждан. Одни – хозяева жизни, другие – люди второго сорта. Одни посвящены в мистические таинства, другие – говорящие орудия труда, рабочий материал. Нет осознания своего греха и греховности человеческой природы. Нет переживания в душе Образа Божьего, через который она уподобляется Богу. Нет милосердия и сострадания, нет всепрощения и любви к врагам своим. Моисей не получал на Синае скрижали Бога. Христос на кресте не обещал разбойнику рая. Апостол Павел не возносился на третье небо. Словно слепые во тьме, люди проектируют законы природы, создают межгалактические корабли, играют с геномом, но не могут ответить себе, для чего все это, ибо не знают, зачем они живут, зачем они достигли бессмертия, и что им теперь с этим бессмертием делать».

Мне стало грустно, что отец не со мной, что ему ничего уже нельзя объяснить и доказать. Между нами никогда не было разговора на равных: он ушел из жизни, когда мне было всего лишь двенадцать лет. Я вышел на балкон, посмотрел в небо. Мерцали звезды, сквозь черный бархат облаков плыла Луна. Нежный шелест листвы тополей и кленов успокоил мою душу, освободил ее от тяжелых дум.

Темный ангел

Гегелевская Абсолютная Идея не Бог и не Дух Божий, пребывающий всегда в полноте истины, скорее она напоминает темного ангела, ниспавшего в природу и вознамерившегося через нас, через историю человечества вновь вернуться назад, вновь заполучить себе место на божественной вершине.

Алетейя

- Давно хотел спросить тебя, Йорг, но почему-то мне все время казалось, что говорить об этом тебе больно.

- Ты же мой отец! К тому же известный в мире философ, поэтому имеешь право на любой вопрос.

- Что это за странная страна, победившая нас, сокрушившая нас, навязавшая нам свою волю?

- Ты спрашиваешь о России?

- Да, о России. Плен твой, конечно, был не самым лучшим положением, чтобы что-то понять и помыслить.

- Ошибаешься, отец: плен как раз самое удобное место для философии. Твой старый друг Карл Ясперс назвал бы его «пограничной ситуацией», из которой сознанию легко совершить скачок в экзистенцию.

- Да, у Ясперса так.

- Чтобы понять, что есть Россия, представь: разные эпохи, разные исторические формации существуют одновременно. Первобытнообщинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, социализм, коммунизм – соединились, слились, вросли друг в друга и образовали единый социальный космос, целостный организм.

-Такое трудно представить.

- Это еще не все. Разные народы, разные экономические уклады, разные традиции, разные религии сосуществуют, не уничтожая друг друга, поддерживая друг друга, дополняя друг друга.

- Но что же находится в основании всего этого? Ведь должно же быть какое-то основание, иначе бы эта сложная структура просто рассыпалась.

- Верно, есть у этой цивилизации очень мощное основание. Я видел его в их глазах, я ощущал его в том, как они живут, и в том, как они умирают.

- И что это за основание?

- То, о чем ты думаешь и пишешь – «Алетейя»!

- Истина?

- Нет, не истина, а именно «Алетейя».

- Как же так, сын? Как так получилось, что мы от истины ушли, а они с нею живут?

- Ну вот ты сам и ответил на свой вопрос: мы ушли, а они с нею живут!

- В каком смысле?

- В философском, конечно же! Заметь: произошло все так, как ты и пишешь! Мы попытались понять истину, чтобы овладеть ею с помощью своих понятий, чтобы подчинить ее себе, и в итоге – остались с этими понятиями, со своим мышлением, со своей философией. А они в своей Гиперборее стремились не понимать, а жить в единстве с истиной, в общении с истиной, жить по истине, и в итоге остались в истине и с истиной.

- О чем ты говоришь, сын? А как же Сталин? А как же партия большевиков? А как же жесткая тоталитарная система?

- А ты еще не понял? Это же форма защиты от нас! Это средство обороны, придуманное Истиной! Как видишь, оно сработало!

- Что же нам делать!

- А вот на этот вопрос ответить должен ты! Там, в плену, я верил и знал, что именно ты должен найти выход для всех нас - детей «фаустовской цивилизации». Ты должен не дать Западу погибнуть и разложиться! Неужели ты еще ничего не сделал для этого?

- Не сделал, но обязательно сделаю!

- Один лишь совет хотел бы тебе дать.

- Что за совет?

- Ты всегда считал, что тайна бытия свершается в мышлении и с мышлением, тогда как на самом деле она всегда с человеком и в человеке!

Путем мышления

Мы вот о чем не задумываемся, читая философские тексты. Одно дело, когда мыслит человек, используя разум для познания истины. И другое дело, когда мыслит мышление само по себе и для самого себя, приказывая философу следовать за собой. «Куда нас ведет мышление, мы не знаем», - писал в одной из своих работ Г.Х Гадамер. И все же именно за мышлением, полагал он, следует идти, вернее, путем мышления, так, как это делали великие философы Запада.

Крики чаек

«Только сейчас я понял, что, родившись, потерял единство с бездонной глубиной существования, утратил связь и родство с беспредельной целостностью бытия, с абсолютной незыблемостью сущего. Случайно данная мне жизнь оторвала, отколола меня от безмолвного божественного покоя, в котором свернуты все истины, все смыслы, все времена, в котором пребывают все судьбы, все сценарии, все сюжеты мироздания. Я, не желая того, по какой-то чудовищной, нелепой ошибке оказался на поверхности мирового океана сущности, я оказался на внешней стороне бесконечности, на отмели времен, в суете сует, в сновидении сновидений.

Я вижу, как прекрасен этот мир, его леса, поля, озера, реки, но не могу проникнуть в глубину этой красоты. Я созерцаю всю мощь и громаду скал, ледников, ущелий, пропастей, восхитительное действо восходов и закатов, но не могу слиться с ними своей душой, своим сердцем. Я наслаждаюсь беспредельной широтой ночного неба, бриллиантами его звезд и галактик, но не способен объять все это в одном едином миге. Мне недоступна легкость и свобода летящей птицы, мне недоступна вовлеченность в жизнь преследующего свою добычу хищника, мне недоступно непостижимое спокойствие рыб в их игре с жизнью и смертью.

Что же мне делать? Как мне вернуть святое единство, божественную целостность? Как мне обрести потерянную вечность? Моя душа инстинктивно знает ее, помнит о ней на уровне чувства, но не может найти слова, чтобы это чувство выразить, высказать. Есть одно средство. Оно всегда было со мною, я всегда о нем думал то с надеждой, то с ужасом и страхом. Сегодня я решил его использовать.

Я должен навсегда избавиться от расколотого, расщепленного, рассыпающегося существования. Я должен прервать этот обман и самообман. Я должен разбить кривое зеркало жизни с его иллюзиями и миражами. Я должен вернуться к великому началу начал, к непостижимому, необъяснимому истоку происходящего».

Ветер разносил по асфальту белый пух тополей. Человек-тень, человек-призрак долго стоял на мосту и смотрел вниз, где медленно текла полноводная река. Он не обращал внимания на идущих мимо людей, на проезжающие автомобили. Что-то произошло, что-то случилось в его душе. Вселенная содрогнулась от боли в одной из точек своего пространствовремени. Он легко перелез через перила, задержался на какое-то мгновение и прыгнул. Со стороны казалось, что в воду полетел не человек, а большая кукла или пластмассовый манекен, не способный испугаться, закричать, пошевелить рукой или ногой. Плеск воды заглушили крики чаек. Они одни сострадали запутавшемуся в самом себе незнакомцу, но ничем помочь ему уже не могли.

Мировоззрение Московской Руси

Мы до сих пор еще не обратили внимание на то, что же было в основе духовности Северо-Восточной Руси, чем культура московитов принципиально отличалась от средневековой западной культуры. С моей точки зрения отличие вот в чем. В Московской Руси носителем знания считался не тот, кто учил от себя, от своего разума, а тот, кто учил от Духа Святого, вернее, от Святых Отцов, через которых Дух Истины явил Себя и образовал Церковь Христову.

Гуссерль и Шестов: последняя встреча

Миросозерцания могут спорить, только наука может решать, и ее решения носят на себе печать вечности.
                                                                                                                                                                                                 Эдмунд Гуссерль

Абсолютизируя истину, Гуссерль принужден был релятивизировать бытие, точнее, человеческую жизнь.
                                                                                                                                                                                             Лев Шестов

Этот день у немецкого философа Эдмунда Гуссерля прошел особенно плодотворно. Он продумал несколько важных для себя идей, завершил серьезную статью, нашел одну очень глубокую мысль в письмах Декарта и, самое главное, в очередной раз насладился беседой со своим идейным оппонентом – русским мыслителем Львом Шестовым.

Шестов зашел вечером. Спокойный, открытый, искренний, немного уставший – он только что приехал из Парижа. Душевная близость, душевная предрасположенность к осмыслению вечных вопросов преобразили лица философов. Вполне ожидаемые слова о здоровье, о дороге, о родине. Хозяин предложил попробовать редкий сорт индийского чая, гость с удовольствием принял предложение. Тихий и проникновенный голос Шестова странным образом гармонировал с тиканьем старинных часов на стене, с ударами тяжелых дождевых капель о стекло окна, с шелестом и треском огня в растопленном камине. Гуссерль первым направил разговор в философское русло, ему хотелось с противоположной стороны взглянуть на свои мысли, на свою систему взглядов. Философы не догадывались о том, что это была их последняя встреча.

- Согласитесь, - размышлял Гуссерль, - современный философ должен нести ответственность за судьбу Европейской культуры, за судьбу Европейской цивилизации.

- Вы знаете, - отвечал Шестов, - я почему-то в большей степени ощущаю на себе ответственность за простых людей, жизни которых были измолоты историей, души которых ищут спасения в лабиринте этой нашей цивилизации, но не находят его.

- Позвольте в таком случае указать Вам на одно странное противоречие в Ваших взглядах, которое Вы, как мне кажется, не замечаете.

- Очень интересно! Люблю противоречия!

- Вы постоянно критикуете разум, обвиняете его в том, что он порабощает человека, сковывает его своими истинами, отнимает у него надежду, однако сами используете в споре все тот же разум, его законы, его приемы опровержения, его технику аргументации. Если разум – зловещий демон, обманывающий философов, то не обманывает ли он и Вас, намеренно втягивая в борьбу с собой?

- Для чего же, позвольте узнать?

- Ну, например, чтобы посредством этой борьбы расширить арсенал своих изощренных средств.

- Странно! Не ожидал получить от Вас такой вопрос!

- Я пришел к нему, мысленно встав на Вашу точку зрения, когда перечитывал Ваш «Апофеоз беспочвенности».

- Буду откровенен! Возможно, и я, изучая философию, болею ее наследственной болезнью, но, во-первых, мне понятен источник зла, и, во-вторых, у меня нет иного пути, кроме как использовать разум против разума, с помощью разума разрушать разум, чтобы перед читателем постоянно зияла пропасть, в которой открывается иное измерение – измерение веры.

- Я не случайно Вас об этом спросил, сам я не считаю рефлексивное познание дьявольским. Я – логический абсолютист, я верю в абсолютный разум, в его абсолютную науку. Но благодаря Вашей критике, я готов пересмотреть свои взгляды. Возможно, все гораздо сложнее и глубже, возможно, разум – нечто большее, чем только разум, возможно, он включает в себя какую-то тайну, или, вернее, тайна включает его в себя. Однако это не отменяет и не должно отменять открытых нами законов чистой логики, вневременных истин науки.

- Уважаемый друг! Не могу принять от Вас этой уступки, ибо никогда не пойду на компромисс с тем, что Вы защищаете. Когда разум, являясь простым техническим средством познания, начинает претендовать на право быть абсолютным распорядителем в этом мире, он превращается в хитрого, жестокого и бесчеловечного духа, напоминающего мне библейского змия. Созданная им наука при кажущемся блеске своих открытий совсем не служит пониманию смысла бытия простого человека, она не объясняет, зачем дан человеку мимолетный миг жизни, и что ему с этим мигом делать. Безусловно, наука открывает некие общие закономерности, по которым существует мир, но этим закономерностям нет до нас никакого дела, им совершенно безразлично, существую я или не существую, кто я, откуда я, куда я иду, почему мое сердце трепещет от безысходности и отчаяния…

- Нет, подождите! Сама возможность понимания, сама возможность нашего разговора разве не основывается на законах логики? Например, законы тождества и противоречия сейчас позволяют Вам как Вам беседовать со мной как со мной. Они позволяют нам говорить именно то, что мы хотим высказать, без них все превратилось бы в безумный хаос ментальных отражений, призраков и грез.

- Все правильно! Я и не отрицаю практической пользы от законов логики, от идеальных истин вообще, обеспечивающих нам более или менее нормальное существование. Я утверждаю лишь, что они не наделяют этот мир и эту жизнь смыслом, они не замечают наших страданий, к ним невозможно обратиться с молитвой, они не спасают и не исцеляют душу.

- Я Вас очень хорошо понимаю, и во мне иной раз возникают подобные мысли, но все это, согласитесь, психология, и Вы, мой друг, находитесь в плену у психологического слоя жизни. Радикально размышляющий философ должен все психофизические примеси взять в скобки, он должен подняться на уровень чистого познания априорных принципов, не загрязненного происходящим в мире, не замутненного бесконечными страхами и сомнениями.

- Сущность личности – в ее индивидуальности, в той глубине глубин, которую невозможно рационализировать. Что же останется от человека, если мы все человеческое возьмем в скобки? Уравнения, функции, формулы?

- Останется чистый субъект познания, вневременное Я, тождественное самому себе, совершающее акты рефлексии, наслаждающееся созерцанием абсолютных и совершенных законов разума.

- Помните, Бог Библии запретил Аврааму приносить в жертву своего родного сына? Так были на все времена отменены оскорбляющие святость Творца человеческие жертвоприношения. Вы же с легкостью жертвуете человеческим. Во имя чего? Что заставляет Вас это сделать?

- С удовольствием отвечу и на этот острый вопрос, ибо неоднократно отвечал на него в беседах с самим собой. Радикально размышляющий философ должен исключить из рассмотрения все проблематично существующее, все, в чем можно усомниться, все, что можно принять за сновидение: объективный мир, историю людей, их психофизические особенности. Только в этом случае чистому сознанию откроется Царство Истины, идеальное бытие законов, вечное и неизменное. Именно оно – это Царство действительно есть. Даже если бы мир с людьми, с их трагической историей исчез, провалился в бездну, Царство Истины, на основе которого он функционирует, не претерпело бы ни малейшей убыли. Эти истины абсолютны и самодостаточны, ни от кого не зависят и никому не подчиняются. Они одинаково значимы для всех разумных существ во Вселенной: для Бога и богов, для ангелов и демонов, для людей и даже для чудовищ, если таковые существуют. Перед этими истинами меркнут, превращаются в ничто все муки и беды прошлого, все страдания рода человеческого и только их познанием оправдываются.

- В своем диалоге "Эвтифрон" Платон сквозь пространство и время спрашивает каждого философа: оттого ли святое свято, что его любят боги, или боги оттого любят святое, что оно свято? Здесь в этом вопросе основной корень наших разногласий. Я считаю, что святое свято, только потому, что его возлюбил Бог, то есть Бог – Творец святого и святости. Вы же считаете - святое свято и абсолютно само по себе, Бог должен ему подчиниться, его требования строго соблюдать.

- Суть наших разногласий, дорогой друг, в том, что мы по-разному понимаем вечность. Для Вас вечность что-то иррациональное, алогичное, неопределенное, зависящее от субъективной воли Творца, от Его каприза и предпочтения. Для меня вечность – это бесконечный универсум вневременных, незыблемых в своей сущности, абсолютных истин, задающих норму всему, что было, есть и будет во Вселенной.

- Возможно, норму они и задают, вот только не отдают себе в этом отчета, не осознают того, что делают, ибо безличностны, безлики, бездушны, мертвы, как пена морская, как пыль дорог, как маски времени.

- Понимаю! И снова готов пойти Вам на уступки. Я вполне могу согласиться с тем, что вечный универсум идей создал Бог, но нарушить его гармонию, внести в него субъективность своей воли Он уже не может, не имеет права!

- Извините, но я снова не приму от Вас этот «данайский дар». У Вас получается: смысл мироздания в трансцендентальной сфере, стерилизованной, очищенной от всего проблематичного, а значит, и от всего живого. Библейская мудрость говорит нам о другом: смысл мироздания – не в абсолютном субъекте познания, наслаждающемся созерцанием феноменов, а в простом человеке. Только человек со своим эмпирическим бытием, со своими заботами и лишениями, ошибками и заблуждениями есть истинный носитель Божественного Образа, только человек, невзирая на расплавленность и разорванность своей экзистенции, есть последняя цель бытия, последнее слово в божественном творении.

Гуссерль улыбнулся, на иное завершение разговора он и не рассчитывал. Его идейный оппонент вновь проявил непреклонность в своих взглядах и убеждениях. Однако было в нем что-то близкое и родное, помогающее другим жить, надеяться, искать истину и верить в свое предназначение. Гуссерль протянул Шестову в знак благодарности руку. Их тени, словно безымянные актеры, старательно воспроизвели дружеское рукопожатие.

Сущность человека

Так как с православной точки зрения сущность Бога непостижима, непостижима и сущность Образа Божьего, носителями которого мы являемся. Значит нельзя сводит Образ Божий к разуму и свободной воле, как нельзя сводить и человека к одной из его структур. Итак, человек – это то непостижимое в нем, чем он уподобляется Непостижимому в Боге.

О «русском» слове «Бог»

Серьезный вопрос, на который русская историческая наука не желает ответить. Фундаментальный вопрос, который русская историческая наука не желает даже поставить: Откуда в нашем языке слово «Бог»? Слово это – самое главное у любого народа и в любой религиозной традиции. Со словом этим жили и умирали, мучились и страдали лучшие сыны и дочери Руси-России. И слово это не славянское, создано не славянским языком, рождено не в славянской речи. Оно пришло к нам от сарматского племени аорсов, его подарили нам арии Великой Степи. Но как это произошло? Возможно ли такое? Разве народ не потеряет себя, назвав самое главное в своей жизни чужим именем? Однако славяне себя не потеряли. Как духовное основание подставляли они это слово под свои теологические поиски: Даждьбог, Стрибог, Белобог, Чернобог. Значит, изначально здесь не было заимствования. Но тогда что? На вопрос этот легко ответить, если вспомнить скифское предание, записанное отцом истории Геродотом. Предание о небесных дарах. С небес упали (скорее всего, были направлены Сварогом) горящие золотом чаша, секира, плуг и ярмо. Так произошло известное у ариев разделение на касты: жрецы, воины, земледельцы, скотоводы. По мысли известного советского лингвиста О.Н. Трубачева, прародиной индоевропейцев являлось Северное Причерноморье, а древнейшим реликтом индоевропейцев здесь были синдо-меотские племена. Видимо, деление на касты произошло уже в это время. О.Н. Трубачев находит в этом районе топонимы и гидронимы на «рокс-рукс», которые легко преобразуются в «рос-рус». Геродот пишет о существовании в Причерноморье скифов-скотоводов и скифов-пахарей, то есть изначально это был один народ. В ходе истории от жрецов и воинов произошли аорсы или руссы, от земледельцев – праславяне (сколоты). Кастовое деление постепенно привело к образованию разных этносов. Однако историческая память о единстве и общем истоке постоянно сближала эти народы. И в Приднепровье, и на Дунае, и в Южной Балтике руссы отвечали за религию и войну, многочисленные славянские племена занимались земледелием, обеспечивая высшим кастам материальное благополучие. На основе этого симбиоза уже в далекие докиевские времена в Восточной Европе возникали разные Руссии: Росомоны Иордана, народ Хрос Псевдо-Захарии, Русский каганат Вертинских анналов, Азово-Черноморская Русь, Ругиланд на Дунае, Ругия на Южной Балтике, Руссия в устье Немана. Киевская Русь – духовная наследница этих Руссий. Мы же – духовные наследники синдо-меотского, скифо-сарматского понимания Божественного.