Солдаты просят у нас бутылку воды. Но как только мы останавливаемся на открытом месте, резкие щелчки пуль загоняют нас обратно в машину.
ТРУДНЫЙ ПУТЬ В АЛЕППО
Еще два часа назад мы подъехали к Алеппо, из которого поднимался черный дым и слышался грохот взрывов. Предчувствие опасности заставило меня навести лоск на свои доспехи. Я напудрила лицо и накрасила губы, что совершенно бессмысленно при пятидесятиградусной жаре. Пудра спеклась комками, помада расплылась, и через пять минут я похожа на клоуна. Мое легкое платьице прилипло к телу. Но Назир пообещал мне лучший кебаб на свете, арак (местная водка и отличное средство от дизентерии, — если не разбавлять водой, совершенно выжигает внутренности) и даже парикмахерскую, если в городе будет электричество. Главное, прорваться в Алеппо.
Но прекрасная новая дорога перерезана боевиками, прямо на ней идут отчаянные бои, и солдаты отказываются нас пускать. «Но ведь до Алеппо всего десять километров! — умоляю я. — Может, прорвемся?» Две мины, взорвавшиеся неподалеку от нас, разом охлаждают мой пыл. Ситуация безвыходная! Бензин на исходе и добыть его можно только в городе (в Сирии за бензином люди стоят в очереди сутками). Ближайший безопасный город Хомс — в трехстах километрах. Даже если мы чудом достанем бензин, через пару часов стемнеет, и дорога станет смертельно опасной. С одной стороны — террористы из «Ан-Нусры», с другой — ИГИЛ. Каждую ночь они пытаются перерезать единственную дорогу на Алеппо. Это тот самый участок пути длиной в 150 километров, на котором водители выжимают из машины все. «Ялла! Ялла!» («Быстрей, быстрей!»). Только бы не попасть в лапы к шайтанам.
Жители пригорода Алеппо не кажутся мне приветливыми. Исчезли сирийские флаги и вездесущие портреты президента Асада. Всюду валяются внутренности баранов, разлагающихся на солнце.
— Может, нас кто-нибудь приютит? — робко спрашиваю я Назира. — Москва передает, что дорогу на Алеппо уже отбила сирийская армия. И завтра мы проскочим, а?
— Даже не думай! Приютят тебя с удовольствием, а ночью продадут ИГИЛ. И ты кому веришь? Москве, что дорога освобождена, или своим глазам?
— Москве, — говорю я, чуть не плача. — Но ведь есть же обходная дорога вокруг города.
— Это два часа. Песок и камни. Там только джипы пройдут. А у нас низкая машина. Если застрянем, снайперы из нас котлету сделают.
— Но попробовать-то можно? — спрашиваю я.
— Можно, — меланхолично говорит Назир. Я обожаю это «можно». В самой трудной ситуации, когда все летит к чертям, Назир всегда говорит неизменное «можно».
УНИЧТОЖЕННОЕ СОКРОВИЩЕ
Спустя почти три часа мы въезжаем в Алеппо, но чувство триумфа сметает ужас отчаяния. «Боже мой! Боже мой! — бессмысленно шепчу я. — Жемчужина Ближнего Востока! Мираж в пустыне! Город, которому восемь тысяч лет! Не умирай! Я видела во сне все твои базары и мечети, я мысленно прошла твоими улицами и закоулками! Ты — отдохновение для усталого путника и мечта предприимчивого торговца. О, что с тобой стало?!» Все декорации к фильму ужасов бледнеют перед реальностью. Настоящий Апокалипсис! Скелеты высотных домов, их мертвые глазницы, стены, которые вопиют: «Мы все видели!»
Но вдруг битое стекло перестает скрипеть под колесами. Крепкий асфальт, чистые улицы и бьющаяся жизнь в конце мертвого тоннеля. Какой-то доброволец окатывает нашу красную от пыли машину водой из шланга. И я вижу оазис: дома благородной восточной архитектуры из удивительного желтого камня, кафе, где продают мороженое, детей, ныряющих в реку с моста. Женщины в одеждах из плотных синтетических тканей, в черных шерстяных штанах, перчатках, носках и в солнечных очках (настоящие марсианки!) придирчиво рассматривают мое беспечное платье. Никто не обращает внимания на звуки недалеких взрывов. Смерть — слишком привычная часть местной жизни.
Я вижу витрины магазинов с драгоценностями с нахальными надписями «Тиффани». Отели, еще сохранившие лоск прежней роскоши, где электричество дают с шести вечера до часу ночи (только благодаря генераторам в холле светят тусклые лампы, и вентиляторы месят жирный горячий воздух). Нету льда, не работают холодильники, даже простыни кажутся десятипудовыми. Ночью от жары кровь свертывается в жилах. Я мечусь голой по кровати и слышу, как российская авиация бомбит пригороды и восточную часть города, где засели террористы. Для местных жителей, живущих в западной части, контролируемой сирийской армией, — это самый успокаивающий звук. «Наши прилетели, — с гордостью говорят они, — русские».
Утром я просыпаюсь от ожесточенной автоматной стрельбы под окнами отеля. Выглянув в окошко, вижу, что прохожие никак не реагируют. Даже женщины с детьми. «Так у нас провожают мертвых героев, — объясняет портье. — Из морга госпиталя только что забрали тело погибшего солдата».
БИТВА ЗА ЦИТАДЕЛЬ
Я иду вместе с бойцами сирийской армии по пустынным узким улочкам старого города Алеппо, словно специально созданных для засад и нападений из-за угла. Древний город, объект Всемирного наследия ЮНЕСКО — главная арена битвы между сирийской армией и террористами. После трех лет боев от города остались лишь стены. Я спотыкаюсь об табличку с надписью «бельгийское консульство». По названиям разбитых отелей и магазинов можно себе вообразить, в какой роскоши купался Алеппо до войны, самый богатый торговый и промышленный центр Сирии.
Мы ныряем в крытый рынок, тянущийся на тринадцать километров, самый длинный в мире. Я поднимаюсь и спускаюсь по бесчисленным лесенкам, следую длинными переходами и иду через подвалы, где разбросаны тряпки, пуговицы, обувь для продажи. Мои бархатные туфельки ступают по битому стеклу, их покрывает пыль войны и разрухи. И вот неожиданно я попадаю в главный штаб, куда стащили с окрестных брошенных домов солидную мебель. Карты, кресла, настоящий кофе с кардамоном, ледяная вода из крошечного холодильника и даже вентилятор! Офицер-спецназовец по имени Надыр, красивый усталый спокойный мужчина, уже три года воюет в Алеппо. Именно он руководил операцией по взятию древней Цитадели, возвышающейся над городом на 50 метров.
— Поймите, взять и удержать Цитадель — это означает не просто контроль над главной стратегической высотой города, — объясняет Надыр. — Крепости более трех тысяч лет. Это главная гордость жителей Алеппо, ее моральный символ. Кто владеет Цитаделью, владеет городом. Мы склоняемся над картой крепости:
— Внутри держатся наши солдаты, — говорит мой собеседник. — Снаружи — все эти спевшиеся между собой банды: «Джебхат Ан-Нусра», «Ахрар Аш-Шам», «Нур ад-Дин аз-Зинки» (запрещенные в России группировки).
Я вздрагиваю: — «Аз-Зинки» — это та группировка, которая недавно казнила десятилетнего палестинского мальчика и выложила видео его казни в интернет?
— Да. Они сейчас, позабыв про распри, сражаются все вместе. («Аз-Зинки» — «умеренная» исламистская группировка, которая получает финансовую и военную помощь США и Саудовской Аравии. В связи с убийством ребенка официальные представители США заявили о «возможности пересмотра своих отношений» с бандой, члены которой, по настоянию американцев, представляют официальную оппозицию на женевских переговорах. — Д.А.)
— Древний город пуст, нет мирных жителей. Вы контролируете треть старого города и главную крепость. Почему этих крыс нельзя выкурить отсюда?
— Тоннели, — мрачнеет офицер Надыр. — Все, что у нас под ногами, пронизано сетью древних тоннелей. Террористы их контролируют, чистят, расширяют и строят новые. Мы постоянно слушаем землю, где они копают.
Вот смотрите — Надыр показывает видео на телефоне: дырку в земле и тела убитых террористов. — Две недели назад мы их слушали и ждали. Когда они вышли на поверхность, их тут же убили. Это удача. Но ведь не всегда нам везет.
— Я хочу увидеть крепость! — умоляюще говорю я. — Говорят, она великолепна! А вдруг я больше никогда не попаду в Алеппо? Или крепости уже не будет?
— Вы ее увидите, — улыбаясь, говорит офицер. — Хотя мы уже три месяца не пускаем журналистов. Но никакой самодеятельности. Двигайтесь прямо вслед за мной.
Мы бредем в мертвой тишине, прерываемой внезапными разрывами мин. Вдруг офицер Надыр останавливается перед грудой камней. — Прижмитесь к стене! Здесь работают снайперы. Посмотрите на эти три разрушенных здания. Здесь располагался наш отряд. Два года назад террористы прорыли тоннель и подорвали снизу все три здания. Погибло 67 моих товарищей. Мы так и не смогли достать тела. Место постоянно обстреливается. Когда-нибудь... — У него прерывается голос. — Когда все закончится, здесь будет братская могила и памятник. Должны быть!
А потом я вижу крепость! Трагический шедевр, уже три тысячи лет обильно заливаемый человеческой кровью! Кто только не сражался за эту Цитадель и за этот древний город, стоявший на Великом Шелковой пути. Пролитая кровь оплодотворила сирийскую пустыню, где чудом растут оливковые и фисташковые деревья. Внезапно мы слышим неистовое молитвенное пение моджахедов и замираем. Пятница! — Как далеко они от нас? — шепотом спрашиваю я.
— Не более 80 метров. Несмотря на испепеляющую жару, я вся покрываюсь мурашками и холодным потом. И вспоминаю слова одного моего сирийского друга: «Эти люди — зомби. Представь себе человека, которому полностью стерли одну компьютерную программу мозга и внесли другую. Ему объяснили: жизнь на земле — пустота и ловушка для грешников, рай там, наверху. Чем быстрее ты туда попадешь, тем лучше. Смерть на войне — пропуск в рай. А теперь представь: как трудно людям, которые любят и ценят жизнь, бороться с теми, кому она безразлична?»
ПУСТЫЕ ГУМАНИТАРНЫЕ КОРИДОРЫ
Их всего четыре. Три — для гражданских лиц, один — для боевиков. Лишь нескольким семьям удалось просочиться в самом начале, и все. Я стою, несколько обескураженная, перед огромной мусорной свалкой, перегораживающей узкий проход в старом городе.
— Это гуманитарный коридор? — с сомнением спрашиваю я.
— Да, — отвечают мне сирийские офицеры. — Внутри дырка, через которую можно пройти.
Я пытаюсь сфотографировать дырку, но меня тут же отталкивают к стене.
— Осторожней. Коридор постоянно обстреливают снайперы.
— А как же пройдут гражданские? — с сомнением спрашиваю я.
— Пока будешь лезть через мусорную кучу, тебя десять раз убьют. Внезапно мы видим мужчину с мальчиком лет четырех. Он спокойно идет через открытое пространство. Оказалось, это местный житель по имени Султан, который живет прямо над мусорной свалкой. Каждый день он приходит к солдатам за хлебом.
Султан выглядит спокойным.
— А тут все ко мне привыкли: и с той, и с этой стороны. Меня никто не трогает. Знают, что мне сына надо кормить, — объясняет он.
— А много желающих с той стороны, чтобы пройти через коридор?
— За последние дни ни одного не видел. Зато снайперов — сколько хочешь.
Я думаю, все, кто хотел сбежать, давно сбежали. Западные газеты уже несколько недель рыдают над «трагедией жителей двухмиллионного Алеппо», которых бомбят «злые русские самолеты». Но давайте расставим все по местам. Даже осторожная «Википедия» сообщает, что в городе осталось меньше миллиона жителей. (И, кстати, большая их часть проживает в западной, относительно благополучной части города, контролируемой сирийской армией, и страдают там не от бомбардировок, а от ракетных обстрелов террористов.)
— О каких мирных жителях на востоке города вообще идет речь? — удивляется коренной житель Алеппо доктор Абдул Начед. — Когда три года назад все эти банды вроде «Ан-Нусры» захватили восточную часть, все мои знакомые, друзья друзей и вообще все приличные люди с той стороны давно уехали. Алеппо был самым богатым городом Сирии! У всех были накопления на черный день. Те, кто победнее, уехали в Дамаск, остальные в Турцию и в Европу. Остались только террористы и их пособники. Больше никого! А сейчас все с ними носятся и кричат, что там полно мирного населения. Да откуда? Конечно, нельзя исключать, что кто-то остался, хотя мне трудно в это поверить.
Доктор Абдул Начед, один из немногих врачей, оставшихся в Алеппо, принадлежит к богатой, уважаемой семье. Пару недель назад сирийская армия освободила еще одну часть города, где находилась знаменитая фабрика сладостей, принадлежащая его отцу. Он с горечью показывает мне видео на телефоне: разрушенные помещения, разграбленные склады. Украдено дорогое оборудование. Все надо начинать с нуля. — Если б не моя зарплата врача, просто не знаю, на что бы жила вся наша семья. Я остался здесь, потому что нужен своей стране. Половина врачей уехали из Алеппо. Каждый день я думаю о том, вернется ли мой сын из школы. И выживу ли я сам по дороге домой.
Доктор Начед — очень набожный человек, соблюдающий все заповеди ислама. «Запад и Америка финансировали ДАИШ, которые прикрывают убийства и беззакония именем ислама, — говорит он. — А потом Запад удивляется, когда террор приходит к ним в дом. Я не злорадствую. Я никому не желаю зла, а только мира. Я верующий человек. Но для меня ислам, который призывает к убийствам, — это не ислам. Таким ислам сделал Запад, спонсируя террористов.
Окончание следует...
Свежие комментарии