Print 
PDF
В продолжение темы формообразующей роли социального влияния
Приводим глазу 3 из книги известных популяризаторов Салли Сэйтл и Скотта Л. Лилиенфельда «Нейромания. Как мы теряем разум в эпоху наук о мозге» 368 с.
В 1970-х наркотики наводнили Южную Азию. По оценкам военных врачей во Вьетнаме, около половины списочного состава служивших там военных армии США их пробовали и от 10 до 25% были наркозависимыми. Количество смертей от передозировки резко возросло. В мае 1971 года кризис достиг первой полосы «Нью-Йорк таймс»:
«Эпидемия наркотической зависимости среди американских солдат во Вьетнаме».
Напуганный тем, что свежеуволенные в запас ветераны пополнят ряды отбросов общества, уже терроризирующих беднейшие кварталы городов, президент Ричард Никсон приказал военному ведомству начать проверки на употребление наркотиков. Никто не мог попасть на борт самолета, летящего домой, пока не сдал анализ мочи. Те, кто получил положительный результат, должны были пройти спонсируемые армией программы детоксикации (1).
Операция «Золотой поток», как ее назвали военные, имела успех. Как только слухи о новой директиве распространились, большинство солдат прекратило принимать наркотики. Практически все солдаты, которые были задержаны, со второй попытки прошли тест. Как только они вернулись домой, наркотики потеряли для них свою привлекательность. Гражданская цивилизованная жизнь взяла свое. Отталкивающая субкультура наркоманов, высокие цены и страх ареста отбивали желание употреблять наркотики, как рассказывали ветераны социологу Вашингтонского университета Ли Робинс, которая оценивала программу контроля, действовавшую с 1972 по 1974 год (2).
Результаты, полученные Робинс, ошеломляли. Лишь 5% из тех, кто стал наркозависимым во Вьетнаме, взялись за старое в течение десяти месяцев после возвращения, и всего 12% возвращались к употреблению ненадолго в течение трех лет.
«Эти удивительные данные реабилитации даже в ситуациях, когда человек вновь подвергался воздействию наркотиков, – написала Робинс, – противоречат общепринятому мнению, что наркозависимые страдают от непереносимого желания, которое быстро ведет к возвращению зависимости при возобновлении употребления наркотика».
Ученое сообщество приветствовало эти результаты как «революционные» и «первопроходческие». Тот факт, что страдающие зависимостью люди могут отказаться от наркотиков, перевернул убеждение, что однажды ставший наркоманом – наркоман навсегда (3).
К сожалению, этот урок из прошлого был забыт. К середине 1990-х привычное представление, что однажды ставший наркоманом – наркоман навсегда, вернулось в упаковке новомодного нейробиологического течения, провозгласившего, что
«зависимость является хроническим рецидивирующим заболеванием мозга».
Эта идея неустанно продвигалась психологом Аланом Лешнером, ставшим впоследствии директором Национального института исследования наркозависимости, являющегося частью Национального института здравоохранения – и теперь является доминирующей точкой зрения на зависимость в этих кругах [в том числе она выгодна для бигфармы и врачебного лобби].
Алан Л. Лешнер
Модель заболевания мозга является главной в учебной программе медицинских институтов, программах подготовки консультантов-наркологов, и даже появляется в лекциях по профилактике наркомании для студентов вузов. Пациенты реабилитационных центров узнают, что у них хроническое заболевание мозга. Советники президентов периодически поддерживали точку зрения заболевания мозга. С появлением модели болезни мозга в полнометражном документальном фильме телеканала НВО, в ток-шоу и сериале «Закон и порядок» (Law and Order) и на обложках журналов «Тайм» и «Ньюсуик» она превратилась в догму – и, подобно всем символам веры, в нее, как правило, верят без сомнений (4).
Это может быть и хорошо как пиар, но это плохо в качестве общественного просвещения. И мы утверждаем, что это плохая наука. Модель зависимости как заболевания мозга – это не тривиальный ребрендинг столетней человеческой проблемы. Она играет на руку представлению, что если найдены биологические корни проблемы, то человек «болен». А быть пораженным болезнью означает, что человек лишается выбора, контроля над собственной жизнью или способности нести ответственность. Теперь добавьте сюда нейровизуализацию, которая якобы служит наглядным доказательством того, что зависимость является заболеванием мозга. Но нейробиология – это еще не приговор: нарушение нейронных механизмов, связанных с наркозависимостью, ограничивает возможности выбора для личности, но не разрушает их. Более того, привлечение излишне пристального внимания к механизмам работы зависимого мозга оставляет в тени личность зависимого, отвлекая практиков-клиницистов, представителей правительственных структур, а иногда и самих пациентов от других оказывающих сильное влияние психологических и средовых факторов.
Свыше трех столетий в Соединенных Штатах врачи, юристы, политики и общественность обсуждают природу зависимости: является ли она дефектом воли или тела? Нравственной или медицинской проблемой? Такая поляризация к настоящему времени должна бы уже изжить себя сама (5). В конце концов, горы доказательств подтверждают тот факт, что зависимость ведет как к биологическим изменениям в мозге, так и к недостатку свободы воли. Но с учетом того, что стоит на кону в этих дебатах – наши укорененные в культуре убеждения о самоконтроле и личной ответственности, а также беспокойство по поводу того, чего можно ожидать от наркоманов и каков долг общества перед ними, – мы должны быть очень осторожны в том, чтобы приписывать слишком большую роль мозгу наркозависимых.
Что именно делает наркозависимость заболеванием мозга?
«То, что зависимость связана со структурными и функциональными изменениями мозга и делает ее, в сущности, заболеванием мозга»,
– написал Лешнер в ныне судьбоносной статье, опубликованной в «Science» в 1997 году. Но это не может быть верно. Любой опыт изменяет мозг, и когда мы изучаем новый язык, и когда ходим по улицам незнакомого города. Определенно верно то, что изменение изменению рознь, и изучать французский – не то же самое, что пристраститься к наркотику. При наркозависимости интенсивная активация определенных систем мозга создает трудности для прекращения приема наркотиков.
Генетические факторы влияют на интенсивность и качество субъективного воздействия наркотика, а также на силу пристрастия и тяжесть симптомов абстиненции (6).
Процесс развития зависимости разворачивается отчасти через действие дофамина, одного из главных нейромедиаторов мозга. В нормальном режиме выброс дофамина осуществляется в нейронной системе, связанной с вознаграждением, в присутствии еды, секса и других стимулов, имеющих отношение к выживанию. Дофаминовое подкрепление служит «обучающим сигналом», подкреплением, которое толкает нас к тому, чтобы повторить еду, спаривание или другие удовольствия. Со временем наркотик начинает имитировать эти естественные стимулы. С каждой затяжкой сигареты, инъекцией или большим глотком пива подкрепление в системе вознаграждения усиливается, и у восприимчивых к наркотику людей эти вещества обретают стимулирующие свойства, напоминающие свойства еды или секса.
«Пристрастие»1 – это термин, который нейробиологи часто используют для описания притягательного воздействия наркотических веществ на зависимых людей, – оно по смыслу ближе к непреодолимому желанию, или потребности, чем к предпочтению. Развитие пристрастия было прослежено вдоль проводящих путей в системе, где рождается это переживание: от нижней части мозга, области под названием «вентральная покрышка», затем выше – к прилежащему ядру, гиппокампу и префронтальной коре (эти области связаны с переживанием вознаграждения, мотивацией, памятью, суждением, торможением реакций и планированием).
Дофамин
Другие нервные волокна тянутся от префронтальной коры, области, связанной с вынесением суждений и оттормаживанием импульсов, к частям мозга, управляющим поведением. Как примечательно выразился об этом один психиатр:
«Война с наркотиками – это война между захваченной в заложники системой вознаграждения, которая толкает человека к желанию употребить наркотик, и лобными долями, пытающимися удержать зверя в клетке». Обратите внимание на слова «захваченной в заложники».
В качестве условного обозначения узурпации одной из систем мозга в процессе формирования зависимости эта метафора вполне обоснованна. Однако в руках пуристов болезни мозга «захват в заложники» обозначает процесс типа «все или ничего», связанный с «переключателем в мозге», который, если им однажды щелкнули, не оставляет обратного пути попавшему в зависимость.
«Это может начаться с добровольного акта приема наркотиков, – говорил Лешнер, – но как только вы получили [зависимость], вы не можете просто сказать наркозависимому «Стоп!», точно так же, как вы не можете сказать курильщику «Откажись от эмфиземы»» (7).
Система вознаграждения, в конечном счете, теснейшим образом связана с тягой, провоцируемой ключевыми раздражителями. Такого рода тяга является особым видом непреодолимого желания, которое проявляется в виде внезапной, настойчивой потребности принять вещество, спровоцированной раздражителями, обычно связанными с его употреблением. Один лишь звон бутылки с виски, слабый запах сигаретного дыма, мелькнувшая на углу фигура старого приятеля-наркомана может запустить непрошеный приступ тяги, разжигаемой выбросом дофамина. Человека, который пытается избавиться от зависимости, это чувство тяготит, оно не имеет ничего общего с удовольствием. Поскольку приступ желания кажется возникшим как гром средь ясного неба, наркозависимый может чувствовать себя захваченным врасплох, беспомощным и растерянным (8).
В ходе одной весьма впечатляющей демонстрации нейротехнологий специалисты использовали ПЭТ и фМРТ, чтобы наблюдать мозговые корреляты тяги. В типичной демонстрации люди, страдающие зависимостью, смотрят видео, в котором человек употребляет наркотики, что заставляет их префронтальную кору, миндалевидное тело и другие структуры мозга буквально расцветать (видеоролики нейтрального содержания, например пейзажи, не вызывают подобной реакции) (9). Даже у тех людей, кто уже в течение нескольких месяцев не употреблял наркотики, нейронные изменения могут сохраняться, оставляя их уязвимыми для внезапной сильной тяги к употреблению. Знакомый слоган конца 1980-х «Это твой мозг под наркотиками» по-прежнему с нами, только теперь сам мозг заменяет яичницу2.
Но эти яйца не всегда шипят. В повседневной жизни людей, страдающих зависимостью, есть на удивление много светлого времени. В своем классическом исследовании 1969 года «Заниматься делом: уличная жизнь наркоманов» криминалисты Эдуард Пребл и Джон Кейси обнаружили, что наркоманы проводят под кайфом лишь небольшую часть своего дня. Большую часть времени они либо работают, либо занимаются нелегальной деятельностью (10). С точки зрения «независимого» обывателя, трудно ожидать от наркомана, находящегося в когтях своей зависимости, что он бросит наркотик и пойдет куда-нибудь по делам. Однако к возбужденным состояниям, когда работа нейронов серьезно нарушена, наркозависимые ближе всего, когда тяга к наркотикам выходит за пределы способности человека к воздержанию. Но в дни между «запоями» наркоманы беспокоятся о множестве повседневных дел. Именно в такие промежутки относительного спокойствия многие наркоманы могут принять решение обратиться за помощью или бросить наркотики самостоятельно – и многие из них делают это. Но решение прекратить употребление может зреть очень долго, слишком долго для тех, кто тем временем разрушает свое здоровье, семью и карьеру.
«Система положительного подкрепления, или получения награды, состоит из вентральной области покрышки (VTA — ventral tegmental area), вентральной части полосатого тела(VS — ventral striatum), вентромедиальной префронтальной коры (VMPFC — ventromedial prefrontal cortex) и миндалины (Amyg — amygdala)». Источник
Центральный парадокс, лежащий в основе зависимости, таков: как может способность к свободному выбору сосуществовать с саморазрушением?
«Я ни разу не встречала человека, который имел бы зависимость и при этом хотел бы быть зависимым»,
– говорит нейробиолог Нора Волкова, сменившая Лешнера на посту директора Национального института исследования наркозависимости в 2003 году. Точно. Многим ли из нас удалось встретить человека с избыточным весом, который хотел бы быть ожиревшим? Многие нежелательные последствия в жизни возникают постепенно.
«Мы можем представить себе наркомана, который делает выбор в пользу ежедневного кайфа, однако он не делает выбор в пользу зависимости, – говорит психолог Джин Хеймэн. – Между тем ежедневный кайф – это и есть зависимость» (11).
Давайте проследуем по типичной траектории движения этих процессов, чтобы увидеть, как они развиваются. На ранней фазе зависимости алкоголь или наркотики становятся все более привлекательными, в то время как некогда приносившие удовлетворение виды деятельности, например личные отношения, работа или семья, теряют свою ценность. Привлекательность наркотиков начинает бледнеть по мере возникновения последствий – слишком большой расход денег, разочарование любимых людей, возникновение подозрений на работе, – но наркотики по-прежнему соблазнительны, поскольку они притупляют физическую боль, подавляют симптомы ломки и гасят интенсивное желание (12). Наркоманы начинают разрываться между аргументами «за» и «против».
Иногда спазм угрызений совести или вспышка самоосознания склоняет чашу весов в сторону прекращения приема. Писатель Уильям Берроуз назвал это переживание «голый завтрак»3 : «застывший момент, когда всякий видит, что находится на конце каждой вилки». Кристофер Кеннеди Лоуфорд, сам отказавшийся от наркотиков и алкоголя, в 2009 году выпустил под своей редакцией сборник эссе, названный «Моменты прояснения» (Moments of Clarity), в которых актер Алек Болдуин, певица Джуди Коллинз и другие подробно рассказывают о событиях, побудивших их к выздоровлению. Некоторые бросили самостоятельно, другие обратились за профессиональной помощью. Тема каждой из этих историй – удар по образу себя: «Это не я, не тот, кем я хочу быть». Один бывший алкоголик так описывает этот процесс:
«Вы разрываете себя на части, исследуете каждый отдельный кусочек, отбрасываете все бесполезное, восстанавливаете все полезное, и снова собираете свое нравственное Я воедино» (13).
Это не сентиментальность людей, находящихся в безнадежном плену своего больного мозга. И не приукрашивание мемуаристов. Наши пациенты описывают схожие переживания: «Мой Бог, я чуть не ограбил кого-то!», «Ну что я за мать!» или «Я поклялся, что никогда не сяду на иглу».
Выходит, что преодоление зависимости – это правило, а не исключение. Факт, заслуживающий признания, с учетом того, что, согласно официальной формулировке Национального института злоупотребления наркотиками, «зависимость – это хроническое рецидивирующее заболевание мозга». В ходе эпидемиологического обследования подотчетной территории, проведенного в начале 1980-х, было опрошено 19 000 человек. Среди тех, кто стал наркозависимым к 24 годам, более половины впоследствии сообщали о полном отсутствии симптомов, связанных с наркотиками. К возрасту 37 лет почти 75% из них сообщали об отсутствии симптомов. Национальное исследование коморбидной патологии, проведенное между 1990 и 1992 годами и повторно между 2001 и 2003 годами, и национальное эпидемиологическое обследование на алкоголь и связанные с ним заболевания, проведенное в 2001-2002 годах с участием более 43 000 опрошенных, обнаружило, что 77 и 86% людей, сообщивших, что ранее они имели зависимость от наркотиков и алкоголя соответственно, говорили, что не испытывали проблем, связанных с употреблением этих веществ, в течение года, предшествующего исследованию (14).
В сравнении с этим люди, страдавшие зависимостью в течение года, предшествовавшего обследованию, чаще страдали и от сопутствующих психических расстройств. Кроме того, по оценкам Национального института исследования наркозависимости, уровень рецидивов у наркозависимых пациентов после лечения варьирует от 40 до 60% (15). Другими словами, такие пациенты не репрезентативны для популяции наркозависимых. Это сложные случаи – пациенты с хроническим рецидивирующим заболеванием. Но именно эти пациенты производят наибольшее впечатление на лечащих врачей и формируют их представление о наркозависимости, поскольку врачи по большей части имеют дело именно с ними.
Научные и медицинские специалисты ошибаются, делая обобщения, касающиеся всех пациентов, на основе группы наиболее тяжелых больных. Это замечание имеет отношение ко всем областям медицины. Подобно тому как клиницисты ошибочно полагают, что все, страдающие наркотической зависимостью, должны быть подобны тем неподдающимся лечению людям, которые продолжают обивать пороги клиник, так и психиатры нередко смотрят на людей, страдающих шизофренией, как на обреченных на неполноценную жизнь только на основе того, что сами врачи больше всего сталкиваются с теми, чьи иллюзии и галлюцинации не поддаются лечению. Ошибка экстраполяции, основанной на наблюдении таких подгрупп наиболее сложных пациентов, настолько распространена, что статистики Патрисия и Джейкоб Коэн дали ей название «иллюзия клинициста» (16).
Защитники парадигмы зависимости как заболевания мозга имеют самые лучшие намерения. Поставив наркозависимость на одну доску с другими известными расстройствами мозга, такими как болезнь Альцгеймера или паркинсонизм, они хотят создать образ страдающего зависимостью как жертвы своей собственной расстроенной нейрохимии. Они надеются, что такая подача вдохновит страховые компании расширить страховое покрытие на лечение наркозависимости, а политиков – выделить больше средств на лечение. И в руках Алана Лешнера эта модель приносила реальную политическую пользу. Перед тем как стать директором Национального института исследования наркозависимости, Лешнер был исполняющим обязанности директора Национального института психического здоровья. Там он убедился, что «брендинг» заболевания мозга может заставить Конгресс действовать.
«Защитники психического здоровья стали говорить о шизофрении как о «заболевании мозга» и показывали томограммы мозга членам Конгресса, чтобы заставить их увеличить финансирование исследований. Это действительно работает», – сказал он (17). [это хороший пример, как стремление к краткосрочному выигрышу наносит долговременный ущерб сути дела, в данном случае здоровью наркозависимых: в охране природы таких историй много больше, ибо природоохранная пропаганда «а ля Гринпис» вся следует этой тактике]
Многие специалисты приписывают концепции «заболевания мозга» повышение престижа их сферы деятельности. Ныне покойный Боб Шустер, бывший главой Национального института исследования наркозависимости с 1986 по 1991 год, признавал, что хотя он и не воспринимает зависимость как болезнь, он был
«рад, что она стала рассматриваться в таком ракурсе, по совершенно прагматическим причинам… это позволило «продать» проблему Конгрессу».
Десятилетиями сфера исследований наркозависимости имела низкий статус, презрительно воспринималась специалистами других областей как описательная наука, изучающая пьянь и дрань. Теперь благодаря вмешательству нейробиологии она привлекла значительное внимание. «
Люди поняли, что некоторые влиятельные лица и иже с ними очень впечатлены молекулярной биологией», – сказал Роберт Балстер, директор Института исследования алкоголя и наркотиков при Университете содружества Вирджинии (18).
Психиатр Джером Джаффе, выдающаяся фигура в этой области, первый советник Белого дома по проблемам наркотиков, видел в принятии модели заболевания мозга и тактическую победу, и научную уступку.
«Это был действенный способ для некоторых организаций убедить Конгресс увеличить бюджет, [и] он был очень успешным», – сказал он. На самом деле нейровизуализация, нейробиологические исследования и разработка медицинских препаратов съедают около половины научного бюджета института. Но Джаффе утверждает, что парадигма заболевания мозга представляет собой «фаустовскую сделку: цена, которую приходится платить, – потеря из виду всех других факторов, взаимодействующих [при формировании зависимости]» (19).
Сторонники концепции заболевания мозга пытаются смыть клеймо позора с наркозависимых и изменить их неприглядный имидж в глазах общества. Это отнюдь не опустившиеся бездельники — это просто люди, борющиеся с тяжелым недугом. Такой подход уходит корнями в историю защиты и реабилитации душевнобольных. Вплоть до начала 1980-х большинство людей обвиняли родителей в серьезных психических заболеваниях их детей. Затем защитники стали публиковать нейробиологические открытия, показывающие, например, что шизофрения связана с отклонениями в структуре и функциях мозга. В этом смысле нейровизуализация сослужила больным большую службу, путем наглядного представления болезни их мозга помогая легитимизации их симптомов (20). Вроде бы это изменение отношения должно было распространиться и на страдающих зависимостью, но оказалось, что со стигматизацией алкоголиков и наркоманов все не так просто.
При всех благих устремлениях концепция зависимости как нарушения работы мозга имеет множество проблем. На первый взгляд она предполагает, что мозг является наиболее важным и полезным уровнем анализа для понимания и лечения зависимости. Иногда эта модель даже просто-напросто приравнивает зависимость к неврологическим заболеваниям (21). Такой нейроцентризм имеет клинические последствия, принижая роль базовых психологических и социальных причин, толкающих к употреблению наркотиков.
Восстановление от зависимости – это труд ума и сердца. Восстановление осуществляет личность, а не ее якобы независимый мозг. Примечательно, что «Анонимные алкоголики», организация, вероятно, наиболее ответственная за популяризацию идеи, что зависимость является заболеванием, использует это слово как метафору для состояния потери контроля. Ее основатели в 1930-х годах недоверчиво относились к использованию слова «болезнь», поскольку полагали, что оно обесценивает основополагающую значимость личностного роста и культивирования честности и порядочности в достижении трезвого образа жизни (22).
Концепция болезни мозга неправомерно использует язык, который лучше использовать для описания таких недугов, как рассеянный склероз или шизофрения – физиологических нарушений, которые не были навлечены на себя самим больным и на которые никак не влияет желание быть здоровым. Эта концепция вселяет ложную надежду, что состояние зависимости можно излечить путем пассивного врачебного медикаментозного лечения (как пневмонию – антибиотиками). И наконец, как мы увидим далее, она может затушевывать огромную роль собственной воли человека в поддержании цикла злоупотребления наркотическими веществами и рецидивов.
Зависимые, желающие реабилитироваться, часто нуждаются в поиске новых непьющих и не употребляющих наркотики друзей. Они ездят новыми путями домой с работы, чтобы не приближаться к улице, где действует их дилер. Переводят свою зарплату прямо на счет мужа или жены, чтобы удержать себя от проматывания денег на наркотики. Один учитель, пытающийся завязать с наркотиками, отказался от использования обычной классной доски, так как крошки мела очень напоминали ему ядовитое вещество, и вместо этого установил белую доску. Менеджер инвестиционного банка, который любил вкалывать себе коктейль из наркотиков в одном шприце, заставлял себя носить рубашки с длинным рукавом, чтобы не видеть своих голых и соблазняющих рук (23). Бывшие курильщики, которые хотят избавиться от вредной привычки, нуждаются во множестве мелких изменений своего образа жизни, начиная от того, чтобы не засиживаться за столом после завтрака, и заканчивая полным избавлением своего дома от запаха табака, а своей машины — от встроенной зажигалки.
Томас Шеллинг, лауреат Нобелевской премии по экономике 2005 года, называл такие решительные действия «самосвязыванием». Великим мифологическим самосвязывателем был Одиссей. Дабы удержать себя от того, чтобы следовать пленительным песням морских сирен – полуженщин, полуптиц, чьи прекрасные голоса зачаровывали моряков до смерти, – Одиссей приказал своим матросам привязать себя к мачте корабля. Знаменитый английский поэт-романтик Самуэль Тэйлор Колридж, по слухам, нанял человека, чтобы тот не пускал его в аптеку покупать препараты, содержащие наркотические вещества. Сегодня можно нанять фирму, которая обеспечит услуги «связывания». Она обеспечит клиенту неожиданные анализы мочи, соберет доказательства посещения собраний «Анонимных алкоголиков» или сеансов лечения и будет отправлять ежемесячные отчеты о его состоянии с хорошими или плохими новостями другому лицу, например супруге, родителям или начальнику (24).
Некоторые страдающие зависимостью создают свои собственные стратегии самосвязывания. Другие нуждаются в помощи психотерапевтов, которые учат их распознавать и предвидеть появление раздражителей, запускающих тягу. Они приходят к пониманию, что помимо классической триады «люди-места-вещи», их внутренние состояния, такие как стресс, плохое настроение или скука, тоже могут способствовать появлению наркотической тяги.
Управление тягой имеет определяющее значение для процесса восстановления, но этого, как правило, недостаточно. Другая очень важная истина заключается в том, что страдающий зависимостью использует наркотики и алкоголь, потому что они служат определенной цели. Кэролайн Нэпп в своих впечатляющих мемуарах 1996 года «Пьянство: история любви» (Drinking: А Love Story) подробно рассказывает о том, почему два десятилетия своей жизни она была алкоголиком.
«Вы пьете, чтобы заглушить страх, ослабить тревожность и сомнения, ненависть к самому себе и болезненные воспоминания» (25).
Нэпп описывает не столько жажду выпивки, сколько необходимость в ней. Тяга не управлялась чужеродным желанием, а была движима чем-то, вплетенным в ее существо. Сказать, что проблема Нэпп была по большей части эффектом сильного воздействия алкоголя на ее мозг, значит оставить без внимания истинную угрозу ее благополучию: саму гениальную, но истерзанную Нэпп.
Наркотические вещества помогали сценаристу Джерри Сталу, автору «Вечной полночи» (Permanent Midnight), почувствовать «умиротворяющий шепот забвения». Но когда действие наркотиков заканчивалось, его болезненные переживания начинали пульсировать, как свежий хирургический надрез. Обозревая свою жизнь, Стал писал:
«Все, плохое и хорошее, вскипало в это десятилетие на игле, и годы, предшествовавшие этому поглощению всех наркотиков подряд, – это жизнь, потраченная на изменение одного-единственного пустякового обстоятельства, что быть живым означает быть в сознании» (26).
Или возьмите Лизу, 37-летнюю женщину, о которой рассказывает документальная передача НВО, посвященная проблемам зависимости. Когда мы встречаем ее, Лиза живет в номере захудалого отеля в Торонто и зарабатывает на жизнь проституцией. Она сидит на кровати, разговаривает с автором фильма, находящимся за камерой. Встряхивая блестящими каштановыми волосами и изучая свои ухоженные ногти, Лиза оживает, когда начинает хвастаться тем, сколько она зарабатывает, сколько тратит на наркотики, и про долгожданное «забвение», которого они помогают ей достичь. Когда Лизу снимали, она была здорова и общительна, выглядела и говорила как человек, который недавно перенес абстиненцию, но вернулся к употреблению наркотиков, чтобы вновь двигаться по нисходящей спирали. Лиза не была заинтересована в том, чтобы бросать все в данный момент.
«Сейчас у меня нет намерения заниматься реабилитацией… меня все устраивает. У меня все в порядке».
Сказать, что проблема Лизы состоит в воздействии наркотика на ее мозг, – значит упустить истинную угрозу ее благополучию: саму Лизу.
«Я принимаю наркотики, только если есть причина. Они подавляют то, что должно быть подавлено», – говорит она (27).
Эти истории высвечивают один из недочетов нейроцентристского взгляда на зависимость. Такая перспектива игнорирует факт, что многие люди тянутся к наркотикам, поскольку они на время успокаивают их боль: непреходящую ненависть к самому себе, тревожность, отчужденность, глубоко засевшую непереносимость стресса или скуки и абсолютное одиночество. Модель заболевания мозга приносит здесь мало пользы, поскольку она не способна учесть психологических причин, которые провоцируют и поддерживает зависимость (28).
В декабре 1966 года Лерой Пауэл из Остина, штат Техас, был признан виновным в появлении в нетрезвом состоянии в общественном месте и приговорен муниципальным судом к штрафу в размере $20. Пауэл обжаловал обвинение в суде графства, где его адвокат заявил, что подзащитный страдает «заболеванием «хронический алкоголизм»». Таким образом, публичное появление Пауэла в состоянии опьянения произошло «не по его собственной воле», и штраф представлял собой суровое и несоответствующее наказание. Врач, согласный с этой позицией, подтвердил, что Пауэл был «не в силах не пить» (29).
Затем Пауэл стал давать свои показания. В восемь утра перед началом суда он выпил немного алкоголя, который дал ему адвокат, вероятно, чтобы предотвратить утренний тремор. Вот выдержка из перекрестного допроса:
Вопрос: Вы приняли одну [рюмку] в 8 часов [утра], потому что вы хотели выпить?
Ответ: Да, сэр.
В: И вы знали, что если вы выпьете это, то вы можете продолжить пить и напиться допьяна?
О: Ну, я должен был быть здесь на процессе, и я ничего не выпил, кроме той рюмки.
В: Вы знали, что должны быть здесь сегодня днем, но с утра выпили одну рюмку. И потом вы понимали, что не можете позволить себе выпить больше и что нужно пойти в суд, это правильно?
О: Да, сэр, это верно.
В: Поскольку вы знали, что произошло бы, если бы вы продолжили пить, – вы бы, в конце концов, отключились или вас бы задержали.
О: Да, сэр.
В: И вы не хотели, чтобы это случилось с вами сегодня утром?
О: Нет, сэр.
В: Не сегодня?
О: Нет, сэр.
В: Таким образом, вы выпили сегодня только одну рюмку?
О: Да, сэр (30).
Судья оставил в силе обвинение Пауэла в появлении в нетрезвом виде в общественном месте. Последовала вторая апелляция, на сей раз в Верховный суд США. Он тоже подтвердил конституционность наказания за появление в нетрезвом состоянии.
«Мы не имеем возможности прийти к заключению, – сказал суд, – что хронические алкоголики вообще, и Лерой Пауэл в частности, страдают от такой непреодолимой тяги к спиртному и пьянству в публичных местах, что они абсолютно неспособны контролировать свое поведение» (31).
Для людей вроде Пауэла, не имеющих собственных мотивов к тому, чтобы бросить пить, внешние санкции могут играть значимую роль в изменении поведения. Пауэл выпил только одну рюмку наутро в день суда благодаря угрозе предсказуемых и значимых для него последствий. Его способность ограничивать свое употребление алкоголя, в которой нет ничего необычного, соответствует результатам огромного числа исследований, показывающих, что все зависимые способны менять свое поведение в соответствии с поощрением и наказанием (32). У Пауэла, безусловно, были множественные изменения мозга, вызванные алкоголем, но они не помешали ему сделать свой выбор тем утром.
Если бы Пауэл предстал перед судом сегодня, его адвокат наверняка предъявил бы томограмму его мозга, «жаждущего» алкоголя, в качестве свидетельства невменяемости своего подзащитного. В этом случае со стороны судьи было бы мудро отвергнуть томограмму в качестве доказательства. В конце концов, судья или кто-либо другой может рассматривать томограммы «зависимых» мозгов целыми днями, но не признает их владельцев зависимыми, пока зависимость не проявится в поведении человека (33).
Рассмотрим следующий фМРТ-эксперимент, проведенный специалистами из Йельского и Колумбийского университетов. Как можно было предположить, они обнаружили, что мозг курильщиков, которые сообщали, что им сильно хочется курить, демонстрировал повышенную активацию системы вознаграждения. Но они также показали, что человек может уменьшить тягу, если в то время, пока ему демонстрируют видеоролики с курящими людьми, думает о долгосрочных последствиях курения, таких как рак или эмфизема. При этом в его мозге активируются зоны префронтальной коры, связанные с концентрацией и переключением внимания, а также с управлением эмоциями. Одновременно активность в областях, связанных с вознаграждением, в частности вентральной части полосатого тела, снижается (34).
Специалисты из Национального института исследования наркозависимости наблюдали такую же картину, когда просили людей, употребляющих наркотики, подавить свое желание, возникающее в ответ на ключевой раздражитель. Во время ПЭТ-сканирования испытуемые смотрели видео, где люди раскладывали различные приспособления перед приемом наркотиков. Когда исследователи попросили испытуемых контролировать свои реакции на видеосюжеты, наблюдалось торможение в тех областях мозга, которые обычно связаны с тягой к наркотикам. Если же произвольного подавления тяги не требовалось, участники исследования сообщали о типичном желании принять наркотик, и ПЭТ-сканы, соответственно, показывали повышенную активность в областях мозга, связанных с тягой (35).
Эти важные данные подтверждают способность ·к самоконтролю у наркозависимых. Они также подчеркивают, что наркоманы не избавляются от зависимости не потому, что не способны контролировать тягу к наркотикам, а из-за недостатка мотивации. Разумеется, поддержание устойчивой мотивации к воздержанию – крайне непростая вещь: сопротивление тяге к наркотикам требует огромной энергии и бдительности, особенно в случаях, когда приступы тяги нападают на страдающего зависимостью неожиданно. Исследования регуляции тяги помогают отличить поведение, которое люди просто не контролируют, от поведения, которое они контролировать не в состоянии. Давайте представим для контраста, что страдающим болезнью Альцгеймера пообещают вознаграждение, если они смогут удержать· себя от дальнейшей умственной деградации в полное слабоумие. Это будет и бесполезно, и жестоко, поскольку те изменения мозга, которые характерны для деменции, не зависят от больного, и поощрение и наказание никак не подействуют.
Однако рассмотренный выше случай Пауэла показал, что, несмотря на характерные для алкоголика изменения в его мозге, его поведение осталось открытым для влияния возможных санкций. Ситуационное управление (технический термин, обозначающий практику регулируемых мер, включая выплаты) часто вполне помогает в случае людей, которые способны посмотреть в лицо угрожающим им серьезным потерям, таким как лишение средств к существованию, профессии или репутации. Когда страдающие зависимостью врачи попадают под наблюдение государственной медицинской комиссии и им приходится неожиданно сдавать анализы мочи, переживать без предупреждения проверки на своем рабочем месте и получать оценку своего труда работодателем, они хорошо справляются: спустя 5 лет 70-90% из них сохраняют свое место работы и лицензии (36).
Аналогично множество клинических испытаний показало, что страдающие зависимостью, которые знают, что они получат вознаграждение за воздержание, например деньги, подарочный сертификат или услуги, приблизительно в 2-3 раза чаще предоставляют на анализ не содержащую следов наркотиков мочу, нежели те зависимые, которым не предлагается вознаграждения (37).
К сожалению, программы реабилитации редко в состоянии предложить деньги или ценное вознаграждение. Но система уголовного права имеет в своем распоряжении достаточный запас стимулов и использовала такую систему рычагов воздействия на протяжении многих лет. Одна из наиболее многообещающих демонстраций «ситуационного управления» пришла из Гонолулу в форме Проекта НОРЕ4 – (Hawaii‘sOpportunityProbationwithEnforcement – Гавайский вариант испытательного срока с контролем соблюдения) (38).
Проект НОРЕ включает в себя частые неожиданные проверки на содержание наркотиков в организме правонарушителей, находящихся на испытательном сроке. Те, чьи анализы окажутся положительными, подлежат незамедлительному и быстрому водворению в тюремную камеру. Санкции понятны и прозрачны. Все правонарушители находятся в одинаковых условиях, каждый знает, что последует в случае нарушения. Судьи тем самым выражают искреннюю веру в полную способность правонарушителей успешно пройти испытательный срок. Эти базовые элементы ситуационного управления НОРЕ — быстрота, уверенность, прозрачность и ожидание положительного результата — являются потенциальным рецептом изменения поведения практически для каждого (39).
И действительно, спустя год после регистрации в проекте НОРЕ его участники преуспели значительно больше, чем находящиеся на испытательном сроке в контрольной группе, служившей для сравнения. Их на 55% реже арестовывали за совершение новых преступлений, и они на 53% реже нарушали условия режима испытательного срока. Эти результаты выглядят еще более впечатляющими, если учесть уголовное прошлое участников проекта и предшествовавшее хроническое употребление наркотических веществ, которое могло вызвать нарушение когнитивных функций (40).
Эти результаты хорошо соответствуют большому количеству экспериментальных данных, свидетельствующих о силе мотивационных стимулов в преодолении тяги к наркотикам. Однако поскольку эти факты противоречат идее, что наркозависимость сродни болезни Альцгеймера, некоторые сотрудники НОРЕ возражают против поощрения и наказания, утверждая, что наркозависимые не способны отвечать за свое поведение. Аналогично, когда специалисты попросили Национальный институт исследования наркозависимости принять к рассмотрению проект НОРЕ в годы его становления, агентство отказало в этом на основании того, что страдающие зависимостью от метамфетаминов не способны реагировать на одни только мотивационные стимулы (41).
Концепция наркозависимости как болезни мозга ведет нас по узкому клиническому пути. Поскольку она утверждает, что зависимость – это «хроническое, рецидивирующее» заболевание, это отвлекает наше внимание от перспективной поведенческой терапии, которая бросает вызов неизбежности рецидивов, поскольку считает, что пациенты способны отвечать за собственный выбор. Кроме того, утверждая, что страдающий зависимостью не может бросить употреблять наркотики, пока его мозг не вернется в нормальное биохимическое состояние, эта концепция делает излишний акцент на решениях на уровне мозга, в частности, на медикаментозном лечении. В 1997 году Лешнер присвоил поиску медицинского препарата для лечения метамфетаминовой зависимости «наивысший приоритет». Десятилетие спустя Нора Волкова предсказала:
«[К 2018 году] мы будем лечить зависимость как заболевание, а это значит – медикаментозно» (42).
Нора Волкув (что интересно, правнучка Л.Д.Троцкого)
Поиск магической пилюли – это безрассудство, и даже Национальный институт исследования наркозависимости потерял надежду найти такое волшебное средство, но концепция зависимости как заболевания мозга продолжает вдохновлять на нереалистичные цели. Когда летом 2011 года британская поп-звезда Эми Уайнхаус стала жертвой своего широко освещаемого в прессе алкоголизма, обозреватель журнала «Psychology Today» спросил:
«Могла ли нейробиология помочь Эми Уайнхаус?»
Автор отвечал утвердительно, предполагая появление в будущем лекарства, влияющего на выделение дофамина, поскольку зависимость «может оказаться проблемой мозга, которую наука сможет со временем решить». Нейробиолог Дэвид Иглмэн пошел дальше, уверяя, что «зависимость может обоснованно рассматриваться как неврологическая проблема, допускающая медицинское решение, подобно тому как пневмония – это заболевание легких» (43). Но эта аналогия не оправдывает себя. Изменение поведения при зависимости требует, чтобы страдающие ею упорно и осознанно работали над изменением своего образа мыслей и поступков. В противоположность этому антибиотики, лечащие пневмонию, работают даже тогда, когда пациент находится в коме.
Надежда на медикаментозное лечение логически следует из идеи, что мозг – центральное звено в процессе развития зависимости. В целом на сегодняшний день наблюдается скромный, но реальный прогресс. Когда мотивированный пациент принимает лекарство – особенно пациент, уже вооруженный стратегиями воздержания и поддерживаемый семьей и друзьями, – ему иногда удается достичь устойчивого воздержания. Однако, несмотря на три десятилетия усилий, по-прежнему все еще не существует медикаментозного лечения для наркозависимости [и когда биохимики, нейробиологи и пр. — а тем паче их руководители и менеджеры — рассказывают обществу, что это магистральный путь, не надо забывать, что это не столько «научное просвещение», сколько понятное и в некотором роде извинительное стремление отвести больше денег на любимую науку… пока их не отдали на спасение очередного банка].
Сейчас разрабатывают иммунотерапию, которая должна предотвратить попадание молекул наркотика в мозг, но пробные варианты не выглядят многообещающими и пригодными для широкого использования. Другие типы медикаментозного вмешательства включают блокаторы, которые связываются с химическими рецепторами на нейронах вместо наркотика и притупляют его действие. Есть лекарства, которые вызывают у людей ощущение тошноты и рвоту, когда они глотают алкоголь. Такие препараты могут быть эффективны в ряде случаев, однако многие алкоголики просто прекращают их принимать (44).
Эти лекарственные средства отнюдь не продукт современной нейронауки – они были разработаны десятилетия назад. Относительно недавно нейробиологи начали сотрудничать с фармакологами для разработки медицинских препаратов, компенсирующих или обращающих вспять патологическое воздействие наркотиков на мозг. Замысел заключается в том, что на разные компоненты зависимости можно воздействовать различными лекарствами. К таким компонентам относятся система вознаграждения, которая участвует в формировании сильной потребности употребить наркотик и поглощенности предстоящим употреблением, и механизм тяги, связанный с условными раздражителями. До сего момента успех был слабым. Средства, препятствующие возникновению тяги, имеют некоторые перспективы в отношении алкоголиков, но результаты лечения наркозависимых разочаровывали (45).
Фармакологи традиционно подходят к лечению алкоголиков и наркоманов так же, как к лечению психиатрических заболеваний: как к вопросу компенсации и устранения невропатологии – в данном случае изменений в нервной системе, возникших в результате регулярного употребления алкоголя или наркотиков. Это логичный подход, но вместо того, чтобы концентрироваться исключительно на том, что нарушено в мозге, им, вероятно, следовало бы изучить те способы реабилитации, к которым обращаются сами зависимые. Наркозависимые находят ненаркотические источники интереса и удовлетворения, которые порождают выбросы дофамина. Они практикуют «самосвязывание» и упражнения на осознанность поведения. Отказ человека от наркотиков и алкоголя ведет к изменению в системах мозга, связанных с оценками и ценностями. Как на основе этих процессов будет строиться фармакотерапия – если вообще это возможно – вопрос весьма сложный, но, возможно, ответ на него подтолкнет создание эффективного медикаментозного лечения, пусть и не панацеи, но эффективных средств, позволяющих ускорить выздоровление.
Некоторые сторонники модели заболевания мозга скажут, что акцент на роли осознанного выбора личности в проблеме зависимости – это просто еще один способ осуждения страдающих зависимостью и оправдания карательных действий в ущерб терапевтическим. Ведь если мы относимся к страдающему зависимостью как «больному с хроническим заболеванием», мы больше не будем считать его «плохим человеком». Такое настроение находит отклик во всем сообществе зависимых.
«Мы можем продолжать игру в обвинителей, – сказала Волкова в 2008 году. – Или же мы можем сделать ставку на трансформирующую силу научных открытий в деле создания более светлого будущего для людей, страдающих зависимостью» (46).
Больной мозг против дурного характера? Биологический детерминизм против неправильного выбора личности? (47) Почему у нас должны быть только такие варианты выбора? Такое черно-белое восприятие создает риторические ловушки, которые заставляют нас пристыженно присоединяться к лагерю сторонников патологии мозга, чтобы не казаться жестокими и бессердечными. Проблема, однако, состоит в том, что невозможно понять зависимость, если игнорировать тот факт, что зависимые обладают способностью делать свой выбор и понимают его последствия.
Навязывание альтернативы между дурным человеком и больным добавляет путаницы, а не ясности, к длительным дебатам о том, насколько ради их собственного блага и блага всего остального общества можно признать наркозависимых ответственными за свои действия. Хотя нет никакого смысла сажать людей за решетку за незначительные преступления, связанные с наркотиками, освобождение зависимых от необходимости соблюдать социальные нормы не гарантирует им светлого будущего. Осуждение – нормальная часть социальных взаимоотношений, мощный фактор формирования поведения. Писательница Сьюзан Чивер, бывшая алкоголичка, придумала новое слово «drunkenfreude«5, чтобы описать, как причуды пьяных друзей и незнакомцев заставляли ее придерживаться трезвости.
«[Наблюдение за тем, как] другие люди напиваются, помогало мне помнить, – писала Чивер, – благодаря этим наблюдениям я понимаю, чего я не хочу, и избегаю этого» (48).
[здесь хорошо видно, что крайности сходятся: правые либералы считают наркоманов порочными и отстаивают репрессии, левые либералы — больными и ожидают лечения, а пока его нет — давайте оставим несчастных в покое. Наркомания же, как социальная язва, остаётся и разрастается, как и положено при капитализме]
Слишком часто из самых лучших побуждений друзья и родственники пытаются избавить зависимых от последствий их собственного поведения и тем самым теряют хорошую возможность помочь им избавиться от зависимости. Нет ничего неэтичного в порицании безрассудных и разрушительных поступков – это вполне естественно и социально приемлемо. В то же время, поскольку зависимые являются страдающими людьми, мы должны обеспечить им эффективную заботу и поддержку прогрессивными методами, вроде проекта НОРЕ. Если мы хотим обеспечить социальную и политическую поддержку зависимым в их трудном положении, лучший способ сделать это – разработать эффективные режимы реабилитации, насколько это возможно, а не поддерживать редукционистские и однобокие представления о зависимости.
А как насчет усилий по снятию клейма позора с зависимости путем перевода проблемы в медицинскую плоскость? Результаты неоднозначны. По данным некоторых опросов общественности, более половины респондентов видели в зависимости «моральную слабость» или «недостаток характера». В других опросах от половины до двух третей опрошенных классифицировали ее как заболевание. В ходе исследования, проведенного Университетом Индианы, более чем шести сотням респондентов был задан вопрос, видят ли они в алкоголизме генетическую проблему и нейрохимический дисбаланс (то есть придерживаются «нейробиологической концепции») или они считают его следствием плохого характера и воспитания. Приверженцы нейробиологического объяснения выросли в числе с 38% в 1996 до 47% в 2006 году. И, соответственно, доля ратующих за психиатрическое лечение возросла с 61 до 79% (49).
Другое исследование открыло неожиданную закономерность, проявившуюся за последние несколько десятилетий. Приняв биологическое объяснение психических заболеваний и злоупотребления веществами, люди стали больше социально дистанцироваться от психически больных и наркозависимых. Биологическое объяснение, судя по всему, связано с пессимизмом в отношении эффективности лечения и вероятности выздоровления (50). Это замечание может казаться парадоксальным. Кто-то может подумать, что биологическое объяснение – хорошая новость для пациента, и, разумеется, некоторым людям с психическими заболеваниями она приносит облегчение. Но когда речь идет о зависимых и не существует эффективного лечения для восстановления их «разрушенного мозга», акцент на биологическом аспекте приводит к заблуждениям.
Авторы концепции хронического заболевания мозга были вдохновлены открытиями эффектов воздействия наркотиков на мозг. Перспектива разработки мощного препарата против зависимости казалась замечательной. Формирование биологии зависимости как серьезного научного направления означало бы, что проблема раз и навсегда будет серьезно воспринята как заболевание – проблема человека, которая начиналась как осознанное решение попробовать наркотики, но перешла в неосознанное и неконтролируемое состояние. Представление об этом, надеялись они, позволит привлечь внимание чиновников и общественности к нуждам страдающих зависимостью, включая доступ к государственному лечению и улучшение покрытия лечения частной медицинской страховкой. Смягчение пуританского отношения и предусмотренных законом наказаний тоже стояло на повестке дня.
Миссия была важной, но ее результат был не столь успешным. Нейроцентристская перспектива породила неоправданный оптимизм в отношении медикаментозного лечения и преувеличение потребности в профессиональной помощи. Она повесила ярлык «хронического заболевания» на то, что нередко сходит на нет во взрослом возрасте. Представление о заболевании мозга игнорирует тот факт, что алкоголь и наркотики служат определенной цели в жизни страдающих зависимостью и что нейробиологические изменения, вызываемые злоупотреблением, могут быть скорректированы.
Как и многие вводящие в заблуждение метафоры, модель заболевания мозга содержит в себе определенную долю истины. Действительно, существуют генетические факторы, влияющие на склонность к алкоголизму и другим видам зависимости, и длительное употребление вызывающих привыкание веществ часто изменяет те структуры мозга, с помощью которых осуществляется самоконтроль и функции этих структур. Но проблема модели заболевания мозга состоит в ее неверно поставленном акценте на биологии как основном источнике зависимости и в сведении значения психологических и поведенческих составляющих в лучшем случае к вспомогательной роли.
«Если мозг является центром проблемы, внимание к мозгу должно быть центральной частью ее решения»
, как сказал об этом Лешнер (51). Реальность же подтверждает нечто совершенно противоположное: самые эффективные виды помощи наркозависимым обращены не к мозгу, а к личности. Именно в психике зависимого лежит ключ к тому, как наркозависимость возникла, почему человек продолжает употреблять наркотики и каким образом ему удается бросить, если он решает это сделать. Такие глубоко личные истории невозможно понять исключительно на основании исследования нейронных сетей.
И, наконец, наиболее полезным нам кажется чисто описательное определение зависимости, например такое: зависимость – это поведение, для которого характерны повторяющееся употребление психоактивных веществ, несмотря на его разрушительные последствия, а также трудности в прекращении употребления, несмотря на решимость зависимого это сделать (52). Это определение не является теоретическим. Оно ничего не говорит о том, почему некоторые «получают» зависимость, да и как можно предложить удовлетворительное объяснение для процесса, который необходимо объяснить сразу на множестве уровней? Предлагаемое нами определение просто констатирует внешне наблюдаемые факты относительно поведения, которое обычно относят к случаям зависимости. Но оно полезно тем, что не искажено биологической ориентацией (и никакой другой теоретической моделью) и вдохновляет на расширенное восприятие перспектив исследований, лечения и общей политики.
Есть ли место для нейробиологии в этой картине? Конечно. Исследования мозга служат источником ценной информации о нейронных механизмах, связанных с желанием, навязчивыми идеями и самоконтролем, – и, возможно, однажды станут более востребованными в клинической практике. Но повседневная работа по реабилитации зависимого, независимо от того, поддерживается она медикаментозно или нет, – это процесс работы с человеком, который можно описать в терминах целенаправленного намерения, личностного смысла, выбора и последствий.
Эта глава, как и предыдущая, сосредоточена на биологии мотивации. Мы задавались вопросом, могут ли наши знания о мозге найти применение в изучении рынков и в наркологических клиниках. В обоих случаях мы обнаружили, что, хотя нейробиологические исследования позволили нам многое узнать о тех мозговых механизмах, на которые опирается осуществление выбора, использование этой информации в реальности весьма ограниченно, поскольку, помимо уровня мозга, существует множество других уровней влияния на человеческое поведение. В следующей главе мы обратимся к новейшим подходам в детекции лжи, которые позволяют напрямую «допрашивать» мозг. Мы рассмотрим, насколько эта информация позволяет специалистам делать выводы о психической реакции на ложь, и обнаружим, что распознавание правдивости или нечестности не сводится к непосредственному чтению сигналов мозга.
ГЛАВА З
(1.) Следователи обнаружили, что 45% солдат во Вьетнаме пробовали наркотики. И 20% из всего списочного состава заявляли, что во Вьетнаме они стали наркозависимыми, а 10,5% из 13 760 человек списочного состава, возвратившихся в сентябре 1971 года (месяц, когда они получили право вернуться домой), имели положительные анализы мочи на барбитураты, опиаты и амфетамины. См.: Lee N. Robins, «Vietnam Veterans’ Rapid Recovery from Heroin: А Fluke or Normal Expectation?» Addiction 88 (1993) : 1041-1054, 1046; Rumi Kato Price, Nathan К. Risk, and Edward L. Spitznagel, «Remission from Drug Abuse over а 25-Year Period: Patterns of Remission and Treatment Use», American Journal of Public Health 91, no. 7 (2001) : 1107-1113. Статьяв New York Тimes: Alvin М. Schuster, «G.I. Heroin Addiction Epidemic in Vietnam», New York Times, Мау 16, 1971, Al. Политика проверки на наркотики была провозглашена в июне 1971. В июле 1971 под руководством Джерома Джаффе из Особого отдела по предотвращению злоупотребления наркотиками Ли Робинс из Вашингтонского университета в Сент-Луисе провела анализ программы. ДетальныйотчетоработеДжаффессолдатамисм. : «Oral History Interviews with Substance Abuse Researchers: Jerry Jaffe», Record 16, University of Michigan Substance Abuse Research Center, January 2007, http://sitemaker.umich.edu/substance.abuse.history/oral_hist....
(2) Операция «Золотой поток» — это военное обозначение для обычного анализа мочи. На протяжении осени 1971 количество положительных тестов снижалось. К февралю 1972 уровень положительных тестов упал ниже 2%, и на этой отметке администрация заявила, что «эпидемия» под контролем. Michael Massing, The Fix: Solving the Nation’s Drug Problem (New York: Simon and Schuster, 1998), 86-131. Оценку Робинс см. в: Lee N. Robins, John Е. Helzer, and Darlene Н. Davis, «Narcotic Use in Southeast Asia and Afterward», Archives of General Psychiatry 32 (1975) : 955-961.
(3) Среди 12% ветеранов, вернувшихся к употреблению наркотиков, была подгруппа наркозависимых, которые вернулись к наркотикам всего на несколько месяцев, а затем снова прекратили употребление. То есть не все те, кто возобновил злоупотребление, употребляли наркотики постоянно на протяжении всего трехлетнего периода. Robins, «VietnamVeterans‘ RapidRecoveryfromHeroin«, 1041-1054, 1046.
В ходе исследования, проведенного 25 лет спустя, в 1996-1997, от 5,1 до 9,1 % употребляли опиаты 5 раз или более после демобилизации из армии (не ясно, были ли эти люди частью тех 12%, о которых сообщалось в статье Рабине 1974 года, и сколько из них снова впали в наркозависимость, в противоположность тем, у кого зависимость не развилась). Price, Risk, andSpitznagel, «RemissionfromDrugAbuse.» «Революционные»: д-р Роберт Дюпон, первый глава НИЗН, из личных сообщений авторам, 1972. «Первопроходческие» использованоавторамивработе Robert Granfield and William Cloud, Coming Clean: Overcoming Addiction Without Treatment (New York: New York University Press, 1999), 215.
Чуть больше 16% ветеранов (выборка включает тех, кто дал положительный результат на опиаты, уезжая из Вьетнама, и тех, у кого он был отрицательным, плюс подвыборка неветеранов того же возраста) удовлетворяли диагностическим критериям злоупотребления наркотиками или зависимости в соответствии с критериями четвертой версии Руководства по диагностике и статистике психических расстройств (DSM-IV), на интервале с 1972 по 1996. См. : Price, Risk, andSpitznagel, «Remission from Drug Abuse.»
Самый высокий уровень зависимости от всех веществ приходится на 1971 год — 45,1 %, когда опиаты были в изобилии во Вьетнаме. Уровеньснижалсяот 16,4% — в 1972 до 5,9 в 1996 году: Rumi Kato Price et а1., «Posttraumatic Stress Disorder, Drug Dependence, and Suicidality Among Male Vietnam Veterans with а History of Heavy Drug Use», Drug and Alcohol Dependence 76 (2004) : S31-S43.
(4) Alan I. Leshner, «Addiction Is а Brain Disease, and It Matters», Science 278, no. 5335 (1997): 45-47. Позже Лешнер утверждал: «Большинство биомедицинского сообщества теперь считает, что зависимость по своей сути является заболеванием мозга». Alan 1. Leshner, «Addictionls а BrainDisease«, IssuesinScienceandTechnology (2001).
«Тот факт, что зависимость является сложным, хроническим и часто рецидивирующим заболеванием мозга, которое требует такого же интенсивного вмешательства, как и диабет, теперь специалисты принимают как данность», — пишет главный редактор журнала «Health Affairs»; Susan Dentzer, «Substance Abuse and Other Substantive Matters«, HealthAffairs 30, no. 8 (2011): 1398.
Ч. Эверетт Куп, бывший начальник медицинского управления, заверял, что модель зависимости как заболевания мозга «признается всеми ведущими авторитетами медицины и здравоохранения». С. Everett Коор, «Drug Addiction in America: Challenges and Opportunities», в Addiction: Science and Treatment for the Twenty-First Century, ed. Jack Е. Henningfield, Patricia В. Santora, and Warren Bickel (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2007), 13. В 2007, будучи сенатором, Джозеф Байден (Joseph Biden) представил «Акт о признании зависимости заболеванием» от 2007, где оговаривалось, что «зависимость является хроническим рецидивирующим заболеванием мозга».
Сенатор Джо Байден
Этот билль, нацеленный на слияние НИЗН с Национальным институтом злоупотребления алкоголем и алкоголизма, прошел через палату представителей, но провалился в комитете. См.: U.S. Congress, Senate, Recognizing Addiction as а Disease Act of 2007, S 1101, l l0th Cong., lst Sess. (2007-2008), http://thomas.loc.gov. В качестве реакции на билль Дэниел Гуарнера (Daniel Guarnera), координатор правительственных связей в NAADAC, Ассоциации специалистов-наркологов, сказал: «НИЗН и его специалисты убедительнейшим образом продемонстрировали, что зависимость не является поведенческим качеством, а в большей степени порождается физиологическими изменениями организма, которые заставляют людей хотеть употреблять вещества, вызывающие зависимость. Этот билль помогает увязать терминологию с наукой». Процитировано в PhilipSmith, «IsAddiction а BrainDisease? Biden Bill to Define It as Such Is Moving on Capitol Hill«, Drug War Chronicle, August 9, 2007.
См. также: Sally Satel and Scott О. Lilienfeld, «Medical Misnomer: Addiction Isn’t а Brain Disease, Congress«, Slate, July 25, 2007. Полекцииовреденаркотиковвстаршейшколесм.: Lori Whitten, «NIH Develops High School Curriculum Supplement on Addiction«, NIDA Notes 16, no. 1 (2001). Д-рДжеймсУэст (James W. West), медицинскийдиректор Betty Ford Center6, сказал, чтовзглядыЦентраназависимостьнеизменятся:
«Онасейчассовсейясностьюпризнаетсязаболеваниеммозга, биологически-психо-духовно-социальнымзаболеванием. Теперь эти факты стали более широко известны и приняты общественностью». «BFC Pioneer Dr. James West, 93, Stays the Course«, Betty Ford Center, March 1, 2007. В вашингтонской клинике PartnersinDrugAbuseandRehabilitation, где работает соавтор этой книги, Салли Сэйтл, медицинский директор в своей ознакомительной лекции для пациентов говорит им, что у них заболевание мозга. ОпределениеАмериканскогонаркологическогообществасм.: American Society of Addiction Medicine, «Public Policy Statement: Definition of Addiction«, принято 12 апреля 2011.
Советники Белого дома по борьбе с наркотиками: «Сегодня модель заболевания мозга широко принята в наркологической сфере, Барри Р. МакКэффри (Barry R. McCaffrey), советник Белого дома по борьбе с наркотиками, традиционно ссылается на нее». Michael Massing, «Seeing Drugs as а Choice or as а Brain Anomaly«, New York Тimes, June 24, 2000.
Джон Уолтерс7 (John Walters) заявил, что «зависимость — это заболевание мозга». Quynh-Giang Tran, «Drug Policy Chief Looks to the Root of Addiction: U.S. Eyes 10% Reduction in Abuse in Two Years», Boston Globe, July 10, 2002, АЗ.
В комментариях по поводу номинирования Джил Керликовске (Gil Kerlikowske) на должность директора Отдела по национальной политике контроля за наркотиками Белого дома, вице-президент Джозеф Байден заметил: «Зависимость – это заболевание, как говорил Пэт Мойнихан8 (PatMoynihan), заболевание мозга». Remarks on the Nomination of Gil Kerlikowske, Office of the Vice President, March 1 1, 2009, the White House. См. также: National Council on Alcoholism and Drug Dependence, «Addiction Is а Disease, Not а Moral Failure: Kerlikowske«, June 12, 2012. ОвниманииСМИкмоделизаболеваниямозгасм.: Addiction, DVD, производство John Hoffman and Susan Froemke (НВО, 2007) ; Tim Russert and Bill Moyers, «Bill Moyers, Journalist, Discusses His Upcoming PBS Special on Drug Abuse and Addiction», Meet the Press, NBC News, aired March 29, 1998, transcript, LexisNexis; Charlie Rose and Nora Volkow, «Тhе Charlie Rose Brain Series, Year 2″, The Charlie Rose Show, PBS, aired August 13, 2012, transcript, LexisNexis; Dick Wolf and Dawn DeNoon, «Hammered», Law and Order: Special Victims Unit, NBC (New York: NBC, October 14, 2009) ; Drew Pinsky, «Addiction: Do You Need Help?«, WebMD Live Events Transcript, MedicineNet.com, November 6, 2003; Strictly Dr. Drew: Addictions A-Z, DVD, directed bу Christopher Bavelles and Jos Colomer (Silver Spring, MD: Discovery Health, 2006) ; Michael D. Lemonick, «How We Get Addicted«, Time, July 5, 2007; и Jeneen Interlandi, «What Addicts Need«, Newsweek, February 23, 2008.
(5) «Вокруг алкоголизма ведутся вековые споры: это проблема головы алкоголика – нечто что можно преодолеть силой воли, духовностью или путем психотерапии, – либо это соматическое заболевание, требующее продолжительного медицинского лечения, как, скажем, при диабете или эпилепсии?» D. Quenqua, «Rethinking Addiction’s Roots, and Its Treatment», New York Times, July 10, 2011, Al.
(6) Не существует формального определения термина «заболевание мозга». Обычно медицинские специалисты используют этот термин для обозначения нарушений функционирования нервной системы, которые
(1) являются первичными, как при болезни Паркинсона, опухолях мозга, шизофрении, аутизме или рассеянном склерозе (то есть проблемы, которые не являются результатом произвольного поведения, например использования наркотиков; чтобы зависимость была первичной проблемой, изменения в нервной системе должны быть причиной регулярного употребления наркотиков, а не его следствием) или
(2) не могут быть обращены вспять коррекцией поведения. В таком ракурсе курение не может быть заболеванием мозга, а рак легких, вызванный курением, есть заболевание легких, но не потому, что легочные клетки начали первичное деление («по собственной воле») – на самом деле их подтолкнуло к этому многолетнее воздействие сигаретного дыма, – а потому, что как только появилось злокачественное образование, развитие болезни не может быть остановлено изменениями поведения, которые инициировал сам пациент. Купирование ракового заболевания требует хирургии, радиации, химиотерапии и других видов вмешательства. То же самое относится к циррозу печени, вызванному алкоголизмом: когда заболевание печени развилось, оно развивается автономно. Зависимость по своей сути не отвечает ни первому, ни второму критерию.
Примечательно, что не все первичные заболевания мозга (например, шизофрения) требуют только медикаментов. Когда наиболее экстремальные проявления взяты под контроль с помощью медикаментов, становятся важны изменения в стиле жизни (социализация, психотерапия). Фактически, как только симптомы стабилизируются на некоторое время, интенсивность медикаментозного лечения может быть снижена, а для некоторых пациентов оно может быть прекращено, если пациент становится способным выдерживать некоторую степень стресса. Для получения обзорного представления о нейробиологии зависимости см.: Alfred J. Roblson and Eric J. Nestler, «TranscriptionalandEpigeneticMechanismsofAddiction«, NatureReviewsNeuroscience 12 (201 1): 623-637. См. также: Steven Е. Hyman, «The Neurobiology of Addiction: Implications for Voluntary Control of Behaviour», вТhе Oxford Handbook of Neuroethics, ed. Judy Illes and В. J. Sahakian (Oxford: Oxford University Press, 201 1), 203-218.
(7) Кristina Fiore, «Doctor’s Orders: Brain’s Wiring Makes Change Hard«, MedPage Today, January 30, 2010; Leshner, «Addiction Is а Brain Disease, and It Matters», 46. «Щелчокнейрохимического «выключателя«» – ещеоднараспространеннаяметафора. См., например, Jim Schnabel, «Flipping the Addiction Switch«, Dana Foundation, August 26, 2008, . Сенатор Майк Энзи (MikeEnzi) от штата Вайоминг, высокопоставленный миноритарный представитель в Комитете сената по проблемам здоровья, образования, труда и пенсий, тоже использует метафору «выключателя»:
«Наука показала нам, что зависимость от алкоголя или любого другого наркотика является заболеванием… Хотя изначальное решение употребить наркотики – это свободный выбор, приходит время, когда продолжительное употребление поворачивает в мозге выключатель зависимости». «EnziSaysHELPCommitteeApprovesBilltoRecognizeAddictionas а Disease«, pressrelease, OfficeofU.S. SenatorMikeEnzi, June 27, 2007. Лешнер процитирован в «FightingAddiction«, February 4, 2001. См. также: «Воздержание от курения может быть свободным выбором не больше чем восстановление метастазирующих клеток легкого» в Jack Е. Henningfield, Leslie М. Schuh, andMurray Е. Jarvik, «Pathophysiologyof Тоbассо Dependence«, inNeuropsychopharmacology-TheFourthGenerationofProgress, ed. Floyd Е. Bloom and David J. Kupfer et al. (New York: Raven Press, 1995), 1715-1729, at 1715.
(8) Anna Rose Childress, «Prelude to Passion: Limbic Activation bу ‘Unseen’ Drug and Sexual Cues», PLoS One 3 (2008): е 1506. Даже едва различимые сенсорные ощущения, слабый запах наркотика в воздухе может спровоцировать тягу.
(9) Rita Z. Goldstein and Nora D. Volkow, «Drug Addiction and Its Underlying Neurobiological Basis: Neuroimaging Evidence for the Involvement of the Frontal Cortex», American Journal of Psychiatry 159, no. 10 (2002) :1642-1652.
(10) Edward Рrеblе and John J. Casey, «Taking Care of Business: The Heroin User’s Life on the Street», International Journal of the Addictions 4, no. 1 (1969): 1-24. См. также: Bill Hanson, Life with Heroin: Voices from the Inner City (Lexington, МА: Lexington Books, 1985); Charles Е. Faupel and Carl В. Klockars, «Drugs-Crime Connections: Elaborations from the Life Histories of Hard-Core Heroin Addicts», So
Свежие комментарии