Некоторые параллели легенде о призвании варягов

В статье определяются ближайшие аналогии легенде о призвании варягов, переданной «Повестью временных лет» в записях под 6367 (859) и 6370 (862) гг.

Легенды об иноземцах, ставших правителями по приглашению аборигенов, или в результате самовольного переселения на их земли, известны как у европейских народов, так и у обитателей других частей света (1). Действующими лицами таких повествований могут быть не только герои-одиночки, но и несколько братьев, а иногда и более внушительные группы лиц, не обязательно связанных родством. К примеру, на Филиппинах носителями начал государственности предстают 10 князей из Брунея, переселившиеся в XIII в. на остров Панай [Левинсон Г.И., 1974, стб. 95; Левтонова Ю.О., 1979, с. 13; Берзин Э.О., 1982, с. 315, 316].(2) Заметим, что не все чужеземные «устроители и основатели» оказались лицами
мужского пола: карачаевцы создание своей крепости Мамия-Кала приписывают «карачаевской царице» Тамар [Цулая Г.В., 1997, с. 78], в которой несложно угадать известную средневековую грузинскую правительницу, и пришла она, по понятным географическим причинам, «из-за гор».

Приглашённые правители не обязательно являются издалека, да и чужеземцами оказываются не всегда: случается, что говорят они на том же языке, что и обретённые ими подданные и происходят из проживающего по соседству племени. Так, в одном из исторических преданий цикла «Дни арабов» («Аййам алараб»)(3)  рассказывается о том, как к предводителю киндидов(4) ал-Харису ибн ‘Амру, в период, когда его власть распространялась и на Хиру – столицу династии Лахмидов(5), прибыли посланцы североаравийских низаритских племён, у которых в то время «расстроились отношения». «Мы все покорны тебе, – сказали они, – но боимся, что доведём друг друга до гибели в этих наших распрях. Пошли к нам своих сыновей, чтобы они жили с нами и удерживали нас от взаимной вражды» [Аравийская старина…, с. 100]. И ал-Харис, а это, надо заметить, историческая личность, а не фольклорный герой, отправил сыновей, как сказано в цитированном источнике, «править арабскими племенами».(6)


С территории Аравийского полуострова происходит ещё один подобный рассказ – о поисках в чужих землях правителя для союза племён бакритов. В нём обнаружилась нужда, так как «бакриты потеряли разум, и над ними возобладали глупцы; началась смута. Чтобы покончить с ней, разумные люди из бакритов решили поставить над этими племенами царя. При этом они не хотели, чтобы царём стал кто-то из своих: предпочтение одному из племён или родов наверняка вызвало бы междоусобицу. Поэтому бакриты обратились к царю Йемена» [Мишин Д.Е., 2017, с. 107, 108]. Тот назначил их правителем (данные по ономастике и хронологии разнятся) или уже известного читателю этой статьи киндита ал-Хариса ибн ‘Амра, или же его деда, имя которого можно читать и как Худжр, и как Хаджар [там же, с. 108].

Оба аравийских примера имеют некоторое сюжетное сходство с летописной легендой о призвании варягов, хотя обычно и не привлекают внимания исследователей: во всех трёх случаях поиски правителя-чужеземца ведутся в ходе вспыхнувших в землях приглашающей стороны междоусобиц и беспорядков. Вместе с тем, рассказы из «Дней арабов» не могут считаться близкими параллелями тексту из ПВЛ, что очевидно любому, кто знаком с содержанием статей 6367 (859) и 6370 (862) гг.

Летописный Рюрик, подобно многим другим легендарным устроителям государства, является, в отличие от своих «коллег» из доисламской Аравии, из-за моря, призванный несколькими разноэтничными племенами, не ведающими как установить порядок в своей земле, обильной и богатой. Не названная (безымянная) заморская территория при этом географически не персонифицирована (это не конкретная страна, область или город) и предстаёт единым нерасчленённым пространством(7), в котором и отыскивается князь – источник умиротворяющей власти и права. Отметим и некоторую неопределённость во времени (в смысле принадлежности к определённому поколению) образа обретённого правителя: не
названы его родители или более отдалённые предки(8).

Наше дальнейшее повествование будет посвящено выявлению таких фольклорных и литературных рассказов, которые покажут наибольшую степень «родства» с записью, оставленной древнерусским летописцем. Эта задача облегчается тем, что к теме параллелей «варяжской» легенде учёные обращались уже неоднократно(9), указав, кажется, все возможные варианты [Барац Г.М., 1913, с. 40 –48; Тиандер К., 1915; Петрухин В.Я., 1995, с. 118 – 121; 2014, с. 157 – 159; Николаев Д.С., 2012, с. 184 – 199; Стефанович П.С., 2012].

Обзор свидетельств имеющихся источников начнём с самого древнего из них, обнаруживающегося в ветхозаветной I Книге Царств. Воспроизводимый ниже текст Г.М. Барац считал тем образцом, которому следовала летописная легенда о призвании варягов [Барац Г.М., 1913, с. с. 40, 45]. Состарившийся пророк Самуил «поставил сыновей своих судьями над Израилем. <...> Но сыновья его не ходили путями его, а уклонились в корысть и брали подарки, и судили превратно. И собрались все старейшины Израиля, и пришли к Самуилу в Раму, и сказали ему: вот, ты состарился, а сыновья твои не ходят путями твоими; итак поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов» [1-я Царств, 8. 1 – 5].

Библейское сказание имеет заметную черту сходства с более поздними аравийскими: между приглашающими себе правителей сообществами и кандидатами на царство в каждом случае оказывается посредник, который играет ключевую роль – он определяет, кто займёт престол. В арабских примерах такими посредниками выступают предводитель киндидов ал-Харис ибн ‘Амр и не названный по имени йеменский царь, а в I Книге Царств говорится о божественном вмешательстве (не иносказательном, а непосредственном). Обратимся к источнику: «И молился Самуил Господу. <...> И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе <...> и поставь им царя. <...> Я пришлю к тебе человека из земли Вениаминовой, и ты помажь его в правителя народу Моему – Израилю <...> Когда Самуил увидел Саула, то Господь сказал ему: вот человек, о котором Я говорил тебе; он будет управлять народом Моим» [там же, 8. 6, 7, 22; 9. 16, 17]. И Саул был помазан на царство пророком.(10)

Летописный текст не знает посредников в выборе князя: послы племён непосредственно обращаются к варягам, из числа которых «избрашася три брата». Точно также, к саксам, а не к кому-то из них персонально, обращаются послы бриттов, ища у тех поддержки против своих врагов.

Здесь мы переходим к литературе средневековой Англии, в произведениях которой сохранилось несколько рассказов, в какой-то степени близких легенде из ПВЛ. Все они посвящены одному событию – приглашению вождём бриттов Вортигерном братьев-саксов Хенгиста и Хорсы. Повествование об этом в сочинении Видукинда Корвейского некоторыми специалистами считается ближайшей параллелью нашему сказанию. На самом деле, это кажущаяся близость и рассказы о саксах и руси существенно разнятся, ведь первых не приглашали для управления. Суммируя эти различия, Д.С. Николаев пишет: «Нигде в источниках, рассказывающих о появлении англо-саксов в Великобритании, мы не видим указаний на призвание правителя: и у Гильды Премудрого, и у Беды Достопочтенного, и у Ненния, и у Видукинда Корвейского, и у Гальфрида Монмутского речь идет о призвании военного отряда для защиты от разбойников. Более того, <...> нет указания на то, что захватчики основали новую законную династию» [Николаев Д.С., 2012, с. 186]. Да и факт наличия у бриттов своего правителя (он-то и приглашал саксов) не согласуется с содержанием летописной легенды.

Для наглядности обратимся к иллюстрирующим тему фрагментам сочинений, расположив тексты в хронологическом порядке.

Гильда Премудрый, историк бриттов, живший в VI в., сообщает следующее: «<...> дичайшие, нечестивого имени саксы, были введены, словно волки в овчарню, на остров для сдерживания северных народов. <...>, вырвавшись из логова варварской львицы, свора детенышей, на трёх, как они на своем языке выражаются, киулах, а по-нашему – на длинных кораблях <...> впустила ужасные свои когти сначала в восточную часть острова, якобы собираясь сражаться за Отечество, а на самом деле, скорее, намереваясь сражаться с ним. Вышеупомянутая же «родительница», узнав, что первое её войско имело успех, подослала ещё более обширную партию сообщников и псов, которая приплыла на барках с подложными “боевыми товарищами”» [Гильда Премудрый. 22, 23 (с. 264 – 266)]. Заметим, что произошло «призвание» по решению местного правителя и его советников, т. е. безвластия и междоусобиц не наблюдалось.

У Беды Достопочтенного, завершившего свой трактат «Церковная история народа англов» к началу 730-х годов, читаем: «В год от воплощения Господа 449-й <...>. В это время народ англов или саксов, приглашенный Вортигерном, приплыл в Британию на трёх кораблях и получил место для поселения в восточной части острова, будто бы собираясь защищать страну, хотя их истинным намерением было завоевать ее. Сначала саксы сразились с врагами, нападавшими с севера, и одержали победу. Известия об этом вместе со слухами о плодородии
острова и о слабости бриттов достигли их родины, и вскоре оттуда отплыл много больший флот со множеством воинов, которые соединились с теми, кто уже был на острове, в непобедимую армию. Новоприбывшие получили от бриттов земли по соседству с ними на условиях, что они будут сражаться против врагов страны ради ее мира и спокойствия и получать за это плату. <...> Говорят, что первыми их предводителями были два брата, Хенгист и Хорза» [I. XV].

В рассказе Ненния (VIII – IX вв.) первому появлению саксов в Британии приглашение вообще не предшествовало: «В Британии царствовал тогда Гвортигирн и, пока царствовал, трепетал пред пиктами и скоттами <...> Между тем прибыли три циулы с находящимися на них изгнанниками из Германии, среди коих были два брата, Хорс и Хенгист <...>. Гвортигирн принял их благосклонно и отдал им во владение остров, который на их языке называется Танет, а на языке бриттов Руим. <...> король Гворитгирн пообещал вдосталь снабжать их съестными припасами и одеждой. И им это пришлось по душе, и они обязались храбро сражаться с его врагами» [Ненний. 31, 36 (с. 179, 180)].

Теперь обратимся к хронике, составление которой началось в конце IX века. В ней также обнаруживается запись об интересующем нас событии. «449. <...> В то время англы, приглашенные королем Вортигерном, явились в Британию на трёх ладьях и высадились у Иппинесфлита. Король Вортигерн дал им земли на юге-востоке своих владений с условием, чтобы они сражались против пиктов. Они сделали это и повсюду одержали победу. Тогда они послали к англам за помощью, сообщив о негодности бриттов и о богатстве земли. Скоро оттуда на помощь им прибыло большое войско <...>. Вождями их были два брата, Хенгист и Хорза, которые были сыновьями Виктгильса. Сперва они перебили или прогнали
врагов короля, но потом обратились против короля и всех бриттов, истребляя их огнем и острием меча» [Из «Англосаксонских хроник»…, с. 224].

Завершим экскурс в литературу средневековой Англии фрагментами из написанной Гальфридом Монмутским (ок. 1100 – 1154 / 1155) «Истории бриттов» [98 (с. 66, 67)]. Появление саксов обрисовано так: «<...> к побережью Кантии подошли три циулы <...> полные вооруженных воинов, над которыми начальствовали два брата, Хорс и Хенгист. Вортигерн находился тогда в Доробернии <...>. Когда ему доложили о прибытии на больших кораблях неизвестных ему мужей высокого роста, он даровал им мир и велел привести к нему». Сцена «призвания» чужеземцев в этом сочинении имеет место после прибытия тех в страну, куда они явились по своей воле и без приглашения. Вортигерн обратился к ним со словами «<...> меня отовсюду теснят мои недруги, и если вы разделите со мной тяготы битв, я удержу вас в моем государстве, окружу вас почетом и пожалую всевозможными дарами и пашнями». Саксы «подчинились ему и, скрепив соглашение договором, остались при королевском дворе».

Отметим чётко обозначенную тему договора с иноземцами, столь любимую комментаторами летописной легенды, пребывающими в уверенности, что варяги Рюрика обустраивались в славянских лесах «по ряду». Достойно внимания и сохранение отголосков наиболее древнего пласта германских переселенческих сказаний (в рассказе саксов о своём народе): «Обычай у нас таков: что когда обнаруживается избыток жителей, <...> собираются вместе правители и велят, чтобы юноши предстали перед ними. Затем по жребию отбирают наиболее крепких и мужественных, дабы те отправились на чужбину и там добывали себе пропитание».(11) Для сопоставительного анализа призвания саксов у Гальфрида Мон-мутского и других авторов важен факт ясно у него обозначенного мотива двух волн иноземцев-переселенцев (впервые он отмечен уже у Гильды Премудрого). Первую представляют прибывшие на трёх упомянутых циулах, но будет и другая более внушительная – уже на 18-ти судах «полных отборными воинами» [100 (с.68)]. Это Вортегирн, по наущению Хенгиста, решил заметно увеличить число своих защитников-чужеземцев.

Теперь обратимся к наиболее упоминаемому в нашей литературе в связи с темой параллелей летописному тексту сочинению Видукинда Корвейского – германского (саксонского) автора X в. «И вот, когда распространилась молва о победоносных деяниях саксов, [жители Британии] послали к ним смиренное посольство с просьбой о помощи <...>. Затем в Британию было послано обещанное войско [саксов] <...>. Враждебными бриттам были племена скоттов и пиктов, и саксы против них повели войну, получив от бриттов всё необходимое для жизни. <...> Но когда предводители войска увидели, что земля [эта] обширна и плодородна, а жители ленивы в деле ведения войны <...> тогда они послали [гонцов], чтобы отозвать большую часть войска, заключили мир со скоттами и пиктами и сообща с последними выступив против бриттов, изгнали их из страны, а самую страну подчинили своей власти» [Видукинд Корвейский. I. 8 (с. 128, 129)].

Особая близость этого фрагмента летописной легенде исследователям видится в текстуальной схожести описаний мест обитания народов, приглашающих иноземцев: «Земля наша велика и обилна, а наряда в неи нѣтъ» (в ПВЛ) и «Обширную, бескрайную свою страну, изобилующую разными благами, [бритты] готовы вручить вашей власти» (из обращения послов к саксам).

Комментируя явную схожесть этих описаний, И.Н. Данилевский пишет: «Такое совпадение довольно любопытно. Дело в том, что автор Повести временных лет, скорее всего, не знал о труде Видукинда. Естественно, и сам Видукинд не мог пользоваться Повестью, хотя бы потому, что писал «Деяния» почти на столетие раньше. В то же время, трудно представить себе, что подобная параллель возникла случайно. Когда мы сталкиваемся с такими дублировками, речь чаще всего идет о каком-то литературном источнике, на который опирались авторы обоих упомянутых текстов» [Данилевский И.Н., 2004, с. 119].

Однако отмечаемая исследователями высокая степень схожести двух сравниваемых текстов на самом деле не простирается далее реплик послов, а о плодородии острова и богатстве земли писали и предшественники Видукинда Корвейского, касавшиеся темы призвания иноплеменников. Имеет место и сюжетная близость в начальной части легенд, передаваемых «Повестью» и «Деяниями саксов», – отправка посольства к иноземцам с целью приглашения их в свою страну, и позитивный отклик тех, подкреплённый появлением на территории просителей
контингента призываемых. Отличия двух повествований кажутся более существенными. Во-первых, разнятся цели призвания, что уже отмечалось нами с ис-пользованием выводов Д.С. Николаева. Во-вторых, Видукиндом Корвейским излагается типичное германское переселенческое сказание, а характерными чертами этого жанра являются не только описания приобретения новых земель, но и неприменное упоминание битв с врагами. Во всех рассказах о саксах (начиная с сочинения Гильды Премудрого) они сражаются (иногда не только с противниками пригласивших их бриттов, но и с самими хозяевами «изобилующей разными благами» страны).

В летописной легенде, которая может быть причислена к такого рода сказаниям [Тиандер К., 1915, с. 176], ничего подобного не наблюдается. Не для защиты от врагов зовут заморских варягов словене, кривичи и другие племена. Они просят «княжитъ и володѣти» ими. Вся миграционная составляющая рассказа сведена к фразе «И изъбрашася 3 братья с роды своими, пояша по собѣ всю русь, и придоша» [ПВЛ, с. 13], а героики в тексте вообще нет. Возглавляющий приглашённых пришельцев Рюрик не замечен в войнах. Он или «раздая мужемъ своимъ грады» [там же], или строит новые (пришедшие с ним «срубили» Ладогу, а затем – Новгород) [ПСРЛ. Т. II, стб. 14]. Словом, ни один из вариантов истории о Вортигерне и братьях-саксах Хенгисте и Хорсе, записанных в VI – XII вв., не может считаться параллелью рассказу древнерусского книжника.

В средневековой литературе западно- и южнославянских народов нет ничего сопоставимого с текстом сказания в ПВЛ. Доказано, что «ни центральный мотив “Сказания” – приглашение иноэтничных правителей управлять на определенных условиях, – ни частные эпизоды не находят никаких аналогий» [Лукин П.В., Стефанович П.С., 2010, с. 72]. Так, вошедшее в наиболее раннее польское историческое сочинение – Хронику Галла Анонима (XII в.) – повествование о князе Попеле и Пясте, сыне бедного пахаря Котышко [Галл Аноним, I, 1 – 3 (с. 28 – 30)], являет собой «рассказ о потере власти первым и обретении её вторым» с классическим сюжетом «о гибели “злого” правителя и приходе нового, благодатного государя» [Щавелёв А.С., 2007, с. 132]. Обнаруживается здесь и божественное вмешательство12, которое нами отмечалось лишь в древнейшем тексте о происхождении царской власти из I Книги Царств. Ни в аравийских сказаниях, ни в повествованиях о Хенгисте и Хорсе, ни в летописной легенде оно не фиксируется. В повествовании о Попеле и Пясте находится место и описанию чуда.(13)

В легенде об избрании князя из «Чешской хроники» Козьмы Пражского, созданной в первой четверти XII в., власть тоже обретает пахарь [I, 3 – 8 (с. 35 – 42)]. Когда умер предводитель чехов Крок, который «при рассмотрении тяжб вёл себя рассудительно», власть перешла к его младшей дочери Либуше, так как у него не было сына. Однако соплеменники потребовали, чтобы правил мужчина, и тогда она указала им, где искать того, кто взойдет на престол и будет её мужем: «Вон за теми горами <...> расположена деревня <...>. А в ней имеется пашня в 12 шагов длиной и во столько же шагов шириной. <...> На этой пашне на двух пёстрых волах пашет ваш князь; <...> приведите его себе в князья, а мне в супруги. Имя же этому человеку Пржемысл».

Согласимся с тем, что сюжет этого повествования имеет «скорее сказочномифологический, чем эпико-исторический колорит» [Николаев Д.С., 2012, с. 186]. Да и нет здесь никаких чужеземцев и переселенцев. Тот, кто будет править, происходит из того же социума, а не является извне (как и в польском рассказе). У Козьмы Пражского история Либуше и Пржемысла отражает «эндогенность власти, возвышение местных правителей, моноэтничность политических организмов» [Щавелёв А.С., 2007, с. 166, 167]. Ещё в ней заметно влияние библейских образцов, и в этой связи исследователями непременно отмечается эпизод с внезапно процветшей ветвью – знаком избранности [Петрухин В.Я., 2019, с. 396; Мельников Г.П., Петрухин В.Я., 2020, с. 12]. Палку, которой погонял волов будущий первый князь, он воткнул в землю, когда к нему явились послы, и она дала побеги с плодами ореха. У чешского автора описание этой сцены восходит к тексту из Книги Чисел: «И сказал Господь Моисею, говоря: скажи сынам Израилевым и возьми у них по жезлу от колена, от всех начальников их по коленам, двенадцать жезлов, и каждого имя напиши на жезле его; <...> и положи их в скинии собрания, пред ковчегом откровения, где являюсь Я вам; и кого Я изберу, того жезл расцветет <...>. И положил Моисей жезлы пред лицем Господа в скинии откровения. На другой день <...> жезл Ааронов, от дома Левиина, расцвёл, пустил
почки, дал цвет и принес миндали» [Числ. 17. 1 − 5, 7, 8].

Упомянем также о важной роли числа 12 в библейской нумерологии (надеемся, читатель помнит размеры пашни Пржемыслом) и тот факт, что в «Чешской хронике» княжеской власти (монархии) предшествует своеобразная эпоха судей (ещё раз вспомним Крока, рассудительного «при рассмотрении тяжб»), которая, без сомнения, является литературным отражением (подражанием) одной из специфических черт истории древнего Израиля.

Усматривается и влияние античной литературы. А.С. Щавелёв считает полной структурной аналогией легенды о Пржемысле и Либуше сказание о происхождении власти во Фригии [Щавелёв А.С., 2007, с. с. 150, прим. 215]. Оно сохранилось (с расхождениями в изложении) в трудах авторов I – II вв. – Помпея Трога, Курция Руфа, Плутарха, Арриана – в составе их рассказов о посещении Александром Македонским этой страны зимой 333 г. до н.э. и Гордиевом узле. Сведения о создателе этого узла и отце Мидаса в самом кратком изложении таковы: «Сначала Гордий был простым земледельцем, однажды во время пахоты орёл сел на ярмо его быков. Это было истолковано как знамение, предвещающее <...> царскую власть(14). Вскоре фригийцы лишились царя. Оракул, к которому они обратились за советом, приказал избрать того, кого они первым встретят едущим к храму Зевса на повозке. Этим человеком оказался Гордий» [Мифы…, с. 316].

А.С. Щавелёв отмечает, что царём Фригии становится пахарь, который, как и в «Чешской хронике», женится на прорицательнице [Щавелёв А.С., 2007, с. 150, прим. 215]. Эта бесспорная параллель нуждается в комментарии из фригийской истории. По замечанию Т.А. Моисеевой, «тот факт, что будущий носитель царской власти занимается пахотой, лишь в позднейшей интерпретации мог оправдываться крестьянским происхождением Гордия» [Моисеева Т.А., 1997, с. 632]. Исследовательница, ссылаясь на находки изображения быков и погонщика на фрагменте резной мебели (кресла или трона) из сооружения, определяемого археологами как «дворец», и деревянной фигурки вола с ярмом на шее в погребальной камере захоронения ребёнка из «царской» семьи, допускала существование ритуала сакральной пахоты у фригийских монархов, «как и у их хеттских
предшественников и анатолийских современников», и считала возможным видеть его отражение в начальной части предания о происхождении фригийской династии [там же].

Столь «прозрачных» заимствований из библейских текстов или сочинений античных авторов, как у Козьмы Пражского, не наблюдается в летописной легенде. Применительно к ней определённо можно говорить лишь об использовании автором ПВЛ отдельных слов или речевых оборотов из древнеславянских переводов византийских хроник, являвшихся образцами для него. Так, фраза «и быша в них усобицѣ» из статьи 6370 (862) г. [ПВЛ, с. 13] созвучна описанию сцены из римской истории в сочинении Иоанна Малалы: «оубиенъ быс от Рома Римъ <...>
и народи мястися начяша и быс в нихъ оусобица» [Вілкул Т.Л., 2015, с. 159, 160]. Изучение западнославянских (польского и чешского) сказаний о происхождении правящих династий позволяет сделать вывод о том, что главной мифологемой, воплощённой в образе, присущего им, правителя-пахаря, является концепт плодородия, благополучия, достатка пищи [Щавелёв А.С., 2007, с. 132]. (15) Это даёт повод ещё раз подчернуть, теперь уже под другим углом зрения, их несопоставимость с летописной легендой.

В средневековой литературе славянского мира точки соприкосновения с рассказом о Рюрике и его братьях обнаруживает только начальная часть «Летописи попа Дуклянина». Это латиноязычный исторический нарратив жанра «деяния королей», созданный в середине или второй половине XII столетия в г. Бар в сербском княжестве Дукля, располагавшемся в границах современной Черногории [Алимов Д.Е., 2017, с. 517]. В нём рассказывается, как «<...>извергся из северной страны некий народ, который именовался готы, народ дерзкий и неукротимый, князьями над коим были три брата, сыновья короля Сенубальда, имена которых были следующие: первый Брус, второй Тотила, третий Остроил» [I. (с. 48)]. Случилось это, как утверждается в «Летописи», в правление византийского императора Анастасия (491 – 518 гг.). Далее повествуется о деяниях братьев: «<...> Брус, который из всех был старшим, по смерти отца воссел на его место и правил вместо него в родной своей земле. Тотила же и Остроил, дабы имена свои сделать великими, по совету и воле первородного брата, совокупив весьма великое и могучее войско, вышли из своей земли <...>. Тотила, пройдя со своим войском Истрию и Аквилею, ворвался в Италию <...>. Остроил же, брат его, со своим войском вступив в Иллирийскую провинцию, учинил жестокую войну, в коей никто не мог ему противостоять, овладел всей Далмацией и приморскими областями» [II (с. 48, 49)].

Тотила – фигура историческая. Так звался король остготов, занимавший престол в 541 – 552 гг. Не он завоёвывал Италию16, это остготы сделали ещё в 489 г. под предводительством Теодориха, и деятельность его приходится на годы правления Юстиниана I (527 – 565), а не Анастасия. Имена двух других сыновей Сенубальда, да и самого его, представляются плодами авторского вымысла.

Пришелец Остроил стал, подобно Рюрику, основателем правящей династии, деяния которой описываются в этом сочинении. Дуклянский рассказ сближают с летописной легендой также мотив трёх братьев и наличие элементов переселенческого сказания, но в нём напрочь отсутствует какой-либо намёк на призвание готов жителями Далмации или других балканских областей.

После южных и западных славян, предстающих в своих сказаниях о миграциях и происхождении княжеских династий исключительно сухопутными народами, обратимся (не расставаясь с готской темой) к этносу, первый этап расселения которого, по данным Иордана, был связан с морем. В своём сочинении «О происхождении и деяниях гетов» (VI в.) он дважды пишет об использовании готами кораблей при расселении из Скандзы, указывая число судов лишь во втором случае. В начале он сообщает: «С этого самого острова Скандзы, как бы из мастерской, [изготовляющей] племена, или, вернее, как бы из утробы, [порождающей] племена, по преданию вышли некогда готы с королем своим по имени Бериг. Лишь только, сойдя с кораблей, они ступили на землю, как сразу же дали прозвание тому месту. Говорят, что до сего дня оно так и называется Готискандза» [Иордан. 25, 26 (с. 65)]. В другом месте он пишет о том, что «готы вышли из недр Скандзы со своим королем Беригом, вытащив всего только три корабля на берег по эту сторону океана, т. е. в Готискандзу» [там же. 94, 95 (с. 80)].17

В рассказе Иордана впервые обнаруживается мотив трёх кораблей переселенцев, который позже не раз обозначался средневековыми авторами, писавшими о Вортигерне и саксах. Собственно, упоминание числа «три» в описании миграции – единственное что сближает готское сказание с древнерусским, правда, в летописи в таком количестве предстают братья-предводители пришедшей с ними руси, а не суда для перевозки людей. Впрочем, можно видеть объединяющий элемент и в самом факте переселения, с той лишь оговоркой, что готы отправляются на поиск новых земель незванными, их не приглашают другие племена и народы для защиты или управления.

Известные из сочинения Иордана две фазы миграции готов (в правление их королей Берига и Филимера) дают нам повод вновь обратиться к обозначенному в рассказах о саксах мотиву двух волн иноземных переселенцев, осваивающих новую для них страну. Он обнаруживается в литературе средневековой Италии.

Арнульф Миланский, написавший на латыни в 70-е годы XI в. «Историю миланских архиепископов», так рассказывает о событиях, имевших место в начале того столетия: «В эти дни произошло первое прибытие норманнов в Апулию, призванных по совету князей этой страны, ибо греки угнетали её бесчисленными притеснениями. Подчинив их и выгнав за море, норманны, видя вялость апулийцев, а также изобилие края во всём, хоть и немногочисленные, отчасти захватывают эту провинцию. Итак, отправив на родину гонцов, призвавших к этому остальных, они, когда их число постепенно возросло, наполнили всю Апулию и, владея ею затем как бы по праву собственности, стали беспощаднее греков и наглее сарацин; мало того, изгнав первых, они сами поднялись как князья» [Арнульф Миланский…, I. 17 (с. 50)]. Этот рассказ до деталей схож с другими, из числа уже рассмотренных в этой статье, что повествовали о появлении саксов во владениях бриттов. Здесь имеет место и призвание иноземцев для защиты от врагов, и две волны переселенцев, и схожее с саксонским поведение приглашённых, устанавливающих свою власть. Самое существенное различие – иная этническая принадлежность призванных. Это норманны.


Продолжение следует...