Хлопок, рабство, Новая история капитализма

Print PDF

Алан Олмстед, Пол Род

Резюме. Американские рабы, собиравшие хлопок-сырец, обеспечили развитие промышленному капитализму. Это ключевая идея концепции “Новой истории капитализма”. В концепцию обычно включают три современные монографии: “Империю хлопка” Свена Беккерта, “Реку Темных снов” Уолтера Джонсона и «Половина никогда не рассказывала» Эдварда Баптиста. Каждая из монографий пестрит ошибками — их авторы ошибочно интерпретируют документальные свидетельства и важные исторические события. Причем  для исследования авторы выбрали методы, которые влияют на их — и транслируемое читателям — понимание природы рабства и устройства работы плантаций. Искаженные представления и неверные интерпретации ведут к неверному определению значимости хлопка и рабства, как “источников” Промышленной революции и развития мировой экономики.

[От публикатора: это отличный пример, что нельзя играть в шахматы с помощью добрых намерений (злых тоже). Действуя вроде бы из благих побуждений — стигматизировать рабовладельческий Юг, чьё общество и государство в нынешних США глорифицируется разного рода правой сволочью (а отчасти пригвоздить и капитализм в целом), данные авторы подгоняют реальность к собственной схеме и искажают прошлое так, что даваемая ими картина истории оказывается ложной и/или лживой.

Это не единственный такой пример: систематическому искажению у нынешних («демократических») левых и леволибералов подвергается всё прошлое, от событий раннего Нового времени до дней сегодняшних. Тем самым они предают собственную идеологию, в основе которой — научный подход вместо мифов и социальный прогресс вместо чисто «эмоционального разделения чувств» угнетённых и политики идентичности, строящейся на преследовании за «оскорбления чувств» (политкорректность). Однако эти чувства обманывают, ибо порождены тем самым обществом, которое угнетает женщин, бедняков, рабочих и пр. группы: уязвимость у каждой своя, обусловленная разнообразием культуры и положения, а вот механизм её задействования ради выгод системы общий.

Они разворачивают угнетённых и их левых/леволиберальных симпатиков в сторону, удобную и выгодную системе, заставляя их совершать вредные для себя действия, выпускать пар в свисток и дискредитировать собственные теории предпочтением мифов науке.

Мне здесь всего жальче марксизм, который данные гг.проституируют, также как Просвещение, хотя должны быть наследниками того и другого. И самих угнетенных: им такая политика несомненно вредит, также как просвещению масс (см.тред).

И обратите внимание: при сугубо научном подходе, беспристрастном рассмотрении всех относящихся к делу фактов капитализм выглядит более страшной и гибельной для миллионов людей формацией, неспособной ни «запуститься» без рабства, ни избавиться от него даже сегодня, в эпоху ООН и прав человека, чем в приводимом далее искажении (ошибки которого ещё и легко обнаруживаются, выставляя авторов на посмешище). Поэтому стоит оставить мифы правым, Фергюссонам, Пинкерам и Латыниным. Их теории принципиально неотделимы от этого рода «плохой науки», а марксисты и коммунисты от строго научного подхода только выигрывают, что в истории, что в других дисциплинах.

Введение

Рабство — предмет особого интереса, по понятным причинам. От института рабства Штаты “унаследовали” нищету, неравенство и сложные межрасовые отношения. Рабство и завершившаяся война Севера и Юга привели к обнищанию Южных штатов^[3]. Здесь — в экономически неразвитых, преимущественно сельских округах, с зачастую враждебно настроенными белыми — освобожденные черные мужчины и женщины, без образования и без капитала, должны было начать новую жизнь.

Долгое время в историографии и в общественном мнении господствовал южный, ревизионистский взгляд: на рабство, на причины Гражданской войны, на последующую политику “белого превосходства”, проводимую правительствами Южных штатов. Публичные места на Юге заняли символы Конфедерации — символы, напоминавшие и прославлявшие в том числе и борьбу за сохранение рабства.

Дискуссии о причинах и последствиях рабства и войны не ограничились только публичным и политическим пространствами. Недавний вал исследований, получивших название «Новой истории капитализма» (здесь и далее NHC) — которые тоже можно считать продолжением дискуссии о рабстве — объединяет названная выше идея: рост промышленного капитализма стал возможен только благодаря эксплуатации рабов. Ключевыми работами концепции NHC считают три: “Империю хлопка” Свена Беккерта (Beckert 2014а), “Реку Тёмных снов” Уолтера Джонсона (Johnson 2013) и “Половина никогда не рассказывала” Эдварда Баптиста (Baptist 2014а). Три монографии роднит одно утверждение — о сборе хлопка-сырца рабами, как необходимом условии современного экономического роста^[4].

Авторы NHC взялись за большое количество вопросов. Джонсон изучил документы американского Юга, документы о попытках американских флибустьеров насадить рабство в других странах. Баптист концентрируется на изучении рабства в Соединенных Штатах, и на влиянии рабства на британскую Промышленную революцию. Наконец, Беккерт наиболее амбициозен — он попытался создать глобальное исследование рабства, экономики рабства и долгой “жизни” хлопка .

Авторы NHC предлагают читателям “смещенный” взгляд на экономическое развитие в девятнадцатом веке. От “тяжелой” промышленности, от угля, железа и огня, историки обратились к текстильным фабрикам и сельскохозяйственной периферии, к тем “инновациям”, которые обеспечили производителей растущим в объеме сырьём. Слово Беккерту:

“рабство стало ядром, центром самого динамичного производственного комплекса в истории человечества, развитого и устремленного в будущее” (Beckert 2014, p. 244).

В истории, рассказанной историками NHC, хлопковые капиталисты Великобритании и других государств создали для себя сельскохозяйственную периферию и управляли ей, чтобы удовлетворить растущий промышленный спрос.

NHC это варварская история. Ключевой товар в этой истории — хлопок. Хлопок добывали на землях, отнятых у коренных народов. Хлопок добывали рабы, похищенные на родине, доставленные на новые земли. Хлопок добывали, используя, как “стимулы”, страшные условия жизни и жестокие наказания. Хлопок добывали и культивировали хищнически, с ущербом экологии, что только побуждало распространить жуткую систему на новые земли.

NHC противопоставлена её творцами привычному образу Промышленной революции — изобилию изобретений, техническим “новинкам”, распространившимся по миру. Вместо этого в NHC рассказывают “правду” о Промышленной революции, об истинных причинах зарождения и развития, эксплуатации украденного труда и земли (Beckert 2014a, pp. xv, 95).

Есть много в этом обширном полотне интерпретаций, с чем можно согласиться. Но эти многочисленные печальные факты в повествовании NHC, правильные и не вызывающие нареканий интерпретации, уже давно введены в научный оборот. Нет сомнений, что некоторые процессы и явления европейского “завоевания” мира, такие как уничтожение цивилизаций и порабощение миллионов — это зло. В историографии за злом закрепилось наименование меркантилизма, но Беккерт именует его “военным капитализмом”.

Однако согласие в том, что рабство  это жуткое зло, которое имело значение для экономики, вовсе не означает согласия с тем, что рабство стало важнейшим из факторов Промышленной революции, или важнейшим фактором американского процветания. Нельзя даже согласиться с тем, что рабство было “ядром” выращивания хлопка в самих Соединенных Штатах.

В монографиях NHC, увы, сделаны захватывающие, но безосновательные утверждения. Интерпретации авторов часто ошибочны и пестрят множеством фактических неточностей. Хуже того — ошибки, допущенные историками NHC, затем воспроизводятся в других работах и статьях, распространяясь подобно эпидемии. Это распространение дополнительно снижает полезный вклад NHC-работ в историографию.

Работы NHC явственно связаны с давно начатыми дебатами о рабстве, и концептуальных “отцов” NHC надо искать среди новых экономических историков, клиометриков. С ними, со всей историографией, от истоков до современных статей в клиометрических и экономических журналах, мы сопоставили утверждения и интерпретации NHC^[5]. Получившаяся аналитическо-историографическая перспектива ставит под сомнение многие и многие утверждения историков NHC. Нас это не радует — ведь от правильной интерпретации данных, использованных авторами NHC, зависит наше понимание прошлого, того, как в действительности работала система рабских плантаций, и как она способствовала экономическому росту.

Мы начнем с анализа “Империи хлопка”, уделив внимание тем же темам, которые выделил Беккерт: хлопковые капиталисты, их доминирование в мировой политике и необходимость принуждения для производства хлопка-сырца.

Далее обратимся к работе Джонсона, о рабстве и развитии Южных штатов и к работе и исследовательским методам Эдварда Баптиста. Последний, в “Половина никогда не рассказывала”, утверждает, что рост хлопковой экономики Юга стал возможен благодаря созданию эффективной системы пыток. Мы покажем, что утверждение Баптиста (Baptist 2014a, p. 130), о количественном росте пыток, как о

“главной причине значимого увеличения производства высококачественного дешевого хлопка: абсолютно необходимого увеличения для того, чтобы западный мир наконец вырвался из десяти-тысячелетней мальтузианской аграрной ловушки” [курсив добавлен нами]… Неверно.  Это утверждение ошибочно.

Наконец, мы докажем, что проблем во всех трех монографиях NHC можно было избежать, если бы авторы уделили больше времени вдумчивому изучению историографии экономической истории рабства.

“Империя хлопка” Беккерта

Согласно “Империи хлопка” Свена Беккерта, хлопковые капиталисты и их политические союзники создали b управляли мировой системой хлопковой экономики. По необходимости хлопковые капиталисты неоднократно “реформировали” систему, чтобы увеличить предложение дешевого хлопка-сырца. Хлопковые владыки стремились расширить территории под выращивание и сбор обогатившего их растения, поощряли рабство и усиливали принуждение и наказания для угнетенных рабочих. Принуждение в “Империи хлопка” — необходимое условие для выращивания и торговли хлопком. По Беккерту, британское правительство отстаивало интересы хлопковых капиталистов, даже когда действия хлопковых владык противоречили интересам империи. Даже когда это усиливало враждебные Британии страны.

“Империя хлопка” — грандиозная история, впечатлившая многих рецензентов. Увы, она разваливается, при более пристальном чтении. Беккерт допускает слишком много фактических ошибок в своем рассказе. Ниже мы приведем ошибки Беккерта и порассуждаем, почему их так много. Так, автор рассказал излишне причудливую историю финансирования покупки Луизианы (Louisiana Purchase). Исследователь преувеличил важность территориальной экспансии для хлопководства в США до Гражданской войны и неверно интерпретировал “американское” направление британской политики. Правительство Британии девятнадцатого века враждебно относилось к рабствую Да и нарисованная Беккертом британская политика в восточной Индии просто не могла существовать. Также в “Империи” Беккерт дал ошибочную интерпретация причин увеличения экспорта индийского хлопка во время Гражданской войны США. И он ничуть не меньше ошибся, описывая якобы имеющиеся у Южных штатов сравнительные преимущества в производстве хлопка.

2.1. Хлопковые капиталисты и государственная политика

Начнем с утверждения Беккерта о ключевом вкладе хлопка-сырца в рост и развитие текстильной промышленности, ведущей отрасли Промышленной революции. Этот вклад, в количественном измерении, зависел от увеличения поставок хлопка. Поставки, в свою очередь, зависели от глобальных сборов и распределения. Которые, наконец, зависели от принудительного труда и его распространения^[6]. Беккерт изображает перед читателями нисходящую систему. Это история, где на самом верху, в зените почти-всемогущества, восседают «хлопковые капиталисты», манипулирующие миром. Более того, в “Империи” капиталисты выступают единым фронтом — хотя обычно компании конкурируют друг с другом и редко приходят к согласию. Увы, Беккерт слишком часто описывает поступки реальных людей в соответствии с созданными образами, а не в соответствии с фактами из документов.

Процитируем исследователя:

“Европейские капиталисты были важны для мировой хлопковой системы не из-за новых изобретений или превосходных технологий, а из-за их способности перестраивать систему и доминировать в глобальных сетях выращивания и распределения хлопка” (Beckert 2014, p. 30). “Сердцем этой новой системы стало рабство” (Beckert 2014, p. 37). “Государственное вмешательство имело решающее значение,а “военный капитализм” обеспечил “фундамент” для капитализма промышленного (Beckert 2014, pp. Xv-xvi, 79).

По Беккерту, владельцы текстильных фабрик и финансисты, державшие текстильные “портфели”,  диктовали британскому правительству его политику. Пусть даже эта политика иногда противоречила политическим и военным интересам Британии. Хлопковые владыки алкали расширения территорий под хлопководство и расширения рабовладельческих систем. В случае, если рабства ввести не удалось — распространялся хотя бы тяжкий кабальный труд. Негуманность и тирания в “Империи” выступают сутью хлопковой экономики. Также хлопковые капиталисты успешно сговорились и добились  революционного развития в районах сбора хлопка по всему миру, “подгадав” к отмене рабства в Соединенных Штатах.

Как мы упоминали выше, интерпретации Беккерта противоречат фактам. В особенности ярко ошибки и преувеличения исследователя видны на фоне реальной британской политики девятнадцатого века, отношения парламента и правительства к “рабству”, на фоне борьбы с трансатлантической работорговлей. В качестве одного из примеров деятельности “военных капиталистов” Беккерт предлагает свою версию истории о покупке Луизианы. Слово историку:

“Британский банкир Томас Бэринг, один из крупнейших торговцев хлопком […] сыграл важную роль в расширении хлопковой империи. Баринг и финансировал покупку французских земель, и вел переговоры с политиками и бизнесменами, и продавал облигации на сделку покупки Луизианы. Но прежде чем сделать всё это, Бэринг получил одобрение британского правительства … [выделено мной]” (Beckert 2014, p. 106).

По Беккерту (Beckert 2014а, pp. 106-07), Томас Бэринг записал для себя впечатления от встречи с правительством и его одобрение. И мы можем найти в его архивах запись о встрече с премьер-министром Великобритании Генри Эддингтоном.  И в этой записи Эддингтон

“подумал, что было бы разумно, если бы эта страна [Британия] заплатила миллион фунтов стерлингов за передачу Луизианы от Франции Америке, и что он не увидел в нашем поведении [связанном с покупкой] ничего предосудительного. Похоже, он считает Луизиану в руках Америки более предпочтительной, чем во владении Франции, и считает её дополнительным направлением для [увеличившегося] выпуска наших производителей»^[7].

Два рецензента (Hochschild 2014; Blackburn 2015, p. 154) “Империи хлопка” акцентировали внимание на этой увлекательной истории: вот оно, свидетельство союза между торговцами хлопком (Томас Бэринг), могущественными финансистами (принадлежащий семье Бэрингов Baring Bank) и британским правительством! Эти страшные люди готовы были перекроить весь мир, лишь бы увеличить предложение хлопка.

Красивая история. Но давайте не будем так поспешны. Томас Бэринг, чья деятельность хлопкового капиталиста описана в “Империи хлопка” (pp. 106-07, 122, 219-20, 227), не сыграл никакой значимой роли в покупке Луизианы. Да и как бы он мог? В 1803-м Томасу еще не исполнилось четырех лет^[8]. С Эддингтоном встречался — и оставил заметку о встрече — Фрэнсис Бэринг, патриарх семьи и фирмы Бэрингов. А во Франции о поставках и финансировании договаривался сын Фрэнсиса, Александр (Ziegler 1988, pp. 50, 70-72, 390)^[9].

Что более важно, Беккерт искажает последовательность событий. Встреча 19 июня 1803 года между Фрэнсисом Бэрингом и премьер-министром Эддингтоном никоим образом не предшествовала чему-либо, никаких “но прежде чем сделать всё это” не было. Как писал еще Филипп Зиглер (Ziegler 1988, p. 71), Бэринг запросил одобрение правительства «с опозданием». Бэринги, Baring company, и их голландский партнер, Hope & Company, вели переговоры о кредите на финансирование покупки Луизианы по крайней мере с января 1803 года. Александр Бэринг вел переговоры в Париже с апреля. Baring и Hope подписали соглашение о финансировании 3 мая 1803 года, за шесть недель до встречи с премьер-министром Эддингтоном (Winston 1929). В мае 1803-го, с 22-го числа, началась следующая война между Великобританией и Францией (Fedorak 2002, pp. 156-57).

А 16 декабря 1803 года Эддингтон попросил Фрэнсиса Бэринга отказаться от сделки — вырученные от покупки Луизианы средства могли помочь Наполеону профинансировать запланированное вторжение в Великобританию. Бэринг патриотических чувств не проявил —  семья Бэрингов продолжила продавать облигации на покупку Луизианы, а голландцы из Hope & Co обрабатывали денежные переводы.

Ключевые события этого исторического эпизода хорошо задокументированы^[10]. Беккерт добавляет интересную деталь: Эддингтон, как следует из записи Бэринга-патриарха, видел пользу в покупке Луизианы для расширения экспортного рынка британского производства. Но он не упомянул об увеличении поставок хлопка-сырца.

Истинный ход событий противоречит нарисованной Беккертом картине, о едином фронте торговцев хлопком, финансистов и государства, в расширении хлопковой империи. Могущественный купец был трехлетним ребенком, финансисты работали вопреки мнению Эддингтона. А премьер-министр, в свою очередь, никак не высказывался о необходимости ввести в оборот новые хлопковые земли^[11]. Последние, видимо, не играли значимой роли в решении о покупке Луизианы.

В дополнение к неверному рассказу о махинациях вокруг покупки Луизианы, Беккерт ошибочно описывает значимость новых земель для хлопководства. Чтобы подчеркнуть важность территориальной экспансии после 1800 г., Беккерт (Beckert 2014а, pp. 105-06) утверждает, что

“к 1850 году 67% американского хлопка росло на землях, которые не были частью Соединенных Штатов полвека назад”.

Это не совсем верное утверждение. Фактически, хлопководческие Штаты и земли, присоединенные после 1800 года — такие, как Луизиана, Арканзас, Миссури, Техас и Флорида — дали чуть менее 15 процентов прироста к сбору американского хлопка в 1850 году^[12], см.:

2.2. Американские поставки хлопка и политика Британии

Американский Юг стал последним крупным регионом, вовлеченным в мировое производство и торговлю хлопком. На мировых рынках южане проявили себя с  середины 1790-х годов (см. График 0 ниже). Мало кто ожидал значимого роста хлопковых сборов в Соединенных Штатах, о чем свидетельствует ратификация сенатом США “договора Джея”, в 1795 году. Англо-американский договор о дружбе, торговле и мореплавании, еще раньше подписали Джон Джей, особый уполномоченный США и лорд Гренвил, британский министр иностранных дел, 19 ноября 1794 года.

Британское правительство больше интересовала защита торгового флота, который доставлял западно-индийский хлопок. Поощрять будущие поставки хлопка из Соединенных Штатов пока еще никто не собирался (Ellison 1886, p. 85). Американский хлопок не играл значимой роли в начале Промышленной революции, которая шла за десятилетия до первой поставки южного хлопка в британские доки (Donnell 1872, p. 43).

Объем и значимость американского Юга для мирового рынка хлопка изменились очень быстро. Беккерт пишет (Beckert 2014a, p. 104), что уже к 1802 году Соединенные Штаты стали лидирующим поставщиком хлопка-сырца в Великобританию. Но эти поставки не отличались стабильностью. Британская империя, её хлопковые владыки, почему-то “допускали” перерывы в торговле, начиная с эмбарго Джефферсона (декабрь 1807 г.) и до конца “войны 1812 года” (февраль 1815 г.). Если хлопковые капиталисты диктовали британскому правительству внешнюю политику, то представляется странным, что они позволили бы отношениям между странами настолько быстро ухудшаться.

Есть и другие вопросы и загадки, которые возникают после чтения утверждений Беккерта. Почему Британия стала пионером в мировом аболиционистском движении? [Всё же после другой активной работорговой державы — Дании. Прим.публикатора] Почему Британия предпринимала активные попытки уничтожить международную работорговлю? Почему Британия “держалась в стороне” в годы Гражданской войны в Америке и не вмешалась, чтобы защитить столь важный источник хлопка-сырца?

Британская политика в отношении Техаса также взывает к объяснению. Независимый Техас стал был новым, альтернативным источником хлопка из-за пределов США. В ноябре 1840 года Британия получила дипломатическое признание у молодой республики — но выдвинула условие, что работорговля в республике должна быть упразднена^[13].

В 1843-м году правительство Британии пыталось помочь урегулировать отношения между Мексикой и Техасом. Условиями помощи также была отмена рабства. Техасские плантаторы отказались от “услуг” Британии и решили рассмотреть вопрос объединения с США (Smith 1911, p. 382; Adams 1918). Эти действия британского правительства противоречат одному из  NHC, что хлопковые владыки считали рабство необходимым, неизбежным условием выращивания хлопка-сырца^[14].

2.3. Дешевый труд

В “Империи хлопка” (Beckert 2014a, p. 108) также встречаются утверждения, которые очень трудно объяснить — настолько они расходятся с данными историографии. Так, Беккерт пишет, что американские плантаторы “получили доступ к поставкам дешевой рабочей силы, которые были названы  “самым дешевым и доступным трудом в мире” в журнале American Cotton Planter^[15]. Это утверждение противоречит известному факту экономического развития США: Соединенные Штаты девятнадцатого века были экономикой изобильной земли и дефицитного труда. Рабы, разумеется, не могли “зафиксировать” прибыль своего дефицитного труда — но это не означает его дешевизны^[16].

Беккерт утверждает, что Индия и Малая Азии обладали более дорогим трудом, чем на американском Юге. Данные говорят об обратном. Сельскохозяйственный рабочий на севере Индии получал за 300 рабочих дней в году, приблизительный эквивалент 15,80 долларов США^[17]. Рабы стоили намного дороже. Индийская годовая заработная плата составляла от четверти до половины годовой стоимости продовольствия, жилья, медицинского обслуживания и одежды, потребляемых американскими рабами. Оценки годовых расходов на содержание рабов около 1850 г. варьируются от примерно 30 долларов (Vedder 1975, p. 455) до 61 доллара (Lebergott 1984, pp. 218–23)^[18]. Аболиционист Джеймс Кроппер не делал явного сравнения с уровнем жизни американских рабов (Cropper 1823, p. 29), но отмечал, для себя:

“В густонаселенном регионе, таком, как Бенгалия, где заработная плата сведена к поддержанию самого низкого уровня жизни, к грани существования — откуда взяться мотиву к рабству, к идее извлечения прибыли из рабства?”^[19]

В сравнении Беккертом труда также не учтены альтернативные издержки — какую прибыль американские плантаторы могли получить, проинвестировав не в рабов, а в альтернативные проекты. Один из способов измерить эти издержки — изучить ставку на аренду рабов. Фогель и Энгерман (Fogel and Engerman 1974, Vol. II, p. 73) показывают, что средняя годовая арендная ставка в 1850-м, на Нижнем Юге, составляла 168 долларов. В дополнение к ставке аренды, человек, арендующий раба, тратился на содержание раба, включая “страховку”. Добавим сюда расходы на личное потребление рабов, по нижней границе, в 30 долларов США. Получим, что ежегодная стоимость использования рабов на Нижнем Юге составляла до 198 долларов США: примерно в десять раз больше стоимости труда в Индии^[20].

Признание высокой стоимости рабского труда влияет на наше понимание источников сравнительных преимуществ Америки в выращивании хлопка. Но дешевой рабочей силой здесь и не пахло.

2.4. Хлопковые капиталисты и британская политика в восточной Индии

Одна из сильных сторон работы Беккерта — глобальный взгляд, исследование мировых рынков. Исходя из глобальной перспективы, Беккерт утверждает, что в период Гражданской войны 1861-65 годов в США британцы, столкнувшись с перебоями поставок хлопка, увеличили поставки хлопка из своих колониальных владений в Индии. Для этого им оказалось достаточно увеличить принуждение к труду. Индийский эпизод, по мысли Беккерта, должен поддержать идею, что хлопковые капиталисты диктовали британскому правительству его политику. И что выращивание хлопка было невозможно без насилия и принуждения.

Беккерт утверждает, что британские производители хлопка лихорадочно лоббировали изменения в индийском законодательстве. Они требовали от правительства пересмотреть индийское договорное право (contract law): нарушения сельскохозяйственных трудовых соглашений и соглашений о выращиваемых культурах должны были попадать под уголовную, а не гражданскую ответственность. Слово историку:

“В конечном счете они преуспели; [правительство] приняло новые законы договорного права”.

С обновленным “принудительным” законодательством британские хлопковые капиталисты увеличили экспорт хлопка из Индии в начале 1860-х (Beckert 2014a, pp. 251-53 и Beckert 2004, pp. 1411-13)^[21]. Беккерт (Beckert 2014a, p. 255) предполагает, что сэр Чарльз Вуд, министр по делам Индии, согласился с необходимостью ужесточить “государственное принуждение”, чтобы увеличить сбор хлопка, поскольку

“индийские аграрии… предпочитали досуг накоплению, что приводит к снижению сбора [хлопка] при высоких ценах”.

Но в реальной истории Вуд, напротив, блокировал идеи пересмотреть индийское контрактное право. И, в общем, либерал Вуд находился в плохих отношениях с хлопковыми производителями. Робин Мур в книге об индийской политике Вуда (Moore 1966, pp. 77-85, 178-203, 252-53) подробно описывает  взгляды чиновника:

“Между 1860 годом и его отъездом из Управления Индии [в начале 1866 года] Вуд не раз получал предложениями изменить законы, регулирующие нарушения договора … Он отказался от этих предложений …” (Moore 1966, p. 77).

Вуд считал, что предлагаемые изменения ухудшат положение индийских крестьян , что противоречило его управленческим принципам. Мур указывает, что “последним крупным [законодательным] актом” Вуда, перед отставкой в феврале 1866-го стало

“предотвращение пересмотра правительством кодекса [Контрактного] права” (Moore 1966, p. 85) .

И даже вторичные источники, которые цитирует Беккерт, опровергают его интерпретации: Двиджендра Трипати ( Dwijendra Tripathi 1967, p. 262), Питер Харнетти (Peter Harnetty 1966, pp. 85-86, 91), Артур Сильвер (Arthur Silver 1966, pp. 158-224), В. О. Хендерсон (W. O. Henderson 1969, pp. 35-41), и Артур Редфорд (Arthur Redford 1956, pp. 13-20) — все описывают неудачу хлопковых капиталистов Манчестера в “борьбе” за желаемое изменение индийского законодательства.

Вуд неоднократно рассуждал, что увеличить предложение хлопка можно через рост цен — и отчеты со всех уголков Индии подтверждали его рассуждение (см., например, Wood Collection, Wood to Elgin, 25 Oct. 1862, no. 2, letter book 11, p. 228). В парламентских дебатах 3 июля 1863 года Вуд ответил своим оппонентам текстом, в котором утверждал:

“Я убежден в том, что адекватный спрос, засвидетельствованный в росте цен, обеспечит адекватное предложение [индийского хлопка]. Я придерживаюсь этих [либеральных] принципов всю мою политическую жизнь с непоколебимой уверенностью …”^[22].

Ключевые журналисты и авторы колонок в прессе высмеяли корыстные интересы Манчестера и встали на сторону Вуда, поддержав его призыв опираться на ценовой механизм (см., например, Economist, 24 Jan. 1863, p. 90). Экспорт хлопка из Индии вырос более, чем в два раза, между 1860 и 1863 годами (Henderson 1934, p. 34). Президент Торгово-промышленной палаты Манчестера так объяснял рост экспорта:

“к одобрению собравшихся” Генрих Эшворт в январе 1864 года отметил, что увеличение “не стало следствием каких-либо изменений политики, а было волшебным эффектом цены” (Manchester Guardian, 26 Jan. 1864, p. 6).

Достоверная история индийского хлопка в годы Гражданской войны в США — это, прежде всего, история крестьян, прореагировавших на стимулы, а не зловещая история ужесточения законодательства. Британское правительство не работало рука об руку с хлопковыми капиталистами — что в годы дефицита хлопка, что при финансировании покупки Луизианы.

2.5. Экономическое развитие после Гражданской войны

Для концепции Беккерта рабство играет ключевую роль в американском хлопководстве, для всего довоенного периода. Но… США продолжали экспортировать хлопок и после Гражданской войны. Спустя всего пять лет после окончания войны сбор хлопка приблизился к пиковым сборам до военного лихолетья. А в 1891-м в США собрали вдвое больше хлопка, чем до войны (Carter et al., 2006, Da756).

В условиях хаоса послевоенной эпохи вольноотпущенники и землевладельцы должны были найти новые способы взаимодействия. Этот поиск привел к быстрому распространению издольщины, в сочетании с политикой властей, штата и местных, к внедрению принудительного труда. Политика принуждения включала законы о бродяжничестве, о залоговом удержании урожаев — неблагоприятные для бедноты — законы о борьбе с фальсификатом и т. п. Но любая попытка приравнять эту политику к рабству — медвежья услуга памяти о страданиях рабов. Как подчеркивает Гэвин Райт (Wright 1986, pp. 84-107, особенно pp. 93-94), высокая мобильности белых и черных издольщиков и арендаторов опровергает любые представления, что издольщики и арендаторы сотрудничали с землевладельцами против воли.

История распространения издольщины довольно хорошо описана^[23]. В попытке избавиться от противоречий, Беккерт пытается представить процесс многочисленных локальных экспериментов, как некий единый мировой процесс:

“… хлопковые капиталисты искали новые способы мобилизации хлопководства” (Beckert 2014а, p. 267) и “освобождение рабов принудило хлопковых капиталистов к собственной революции, к неистовому поиску новых способов организации хлопководческого труда в мире” (Beckert 2014а, p. 275).

“Повсюду, в Европе и США, экономические и политические элиты согласились с тем, что бывшие рабы по-прежнему должны выращивать хлопок” (Beckert 2014а, p. 281) и “… к 1870-м годам, с точки зрения хлопковых капиталистов, кризис империи хлопка был преодолен” (Beckert 2014а, p. 311). Хлопковые владыки создали новую модель, которая “трансформировала глобальную хлопководческую экономику…” (Beckert 2014а, p. 311 и p. 343).

Беккерт постоянно создает ложное представление о всемогуществе неких кукловодов, которые из офисов в Лондоне, Манчестере и Ливерпуле дергали за ниточки, управляя событиями в далеких краях. Но реальная история не очень похожа на мифическую централизованно управляемую экономику Беккерта. Издыхание рабства значимо расширило потенциальное предложение хлопка — в новых условиях много белых бедняков отправилось на хлопковые поля Юга, за лучшей долей. По подсчетам Роджера Рэнсома и Ричарда Сатча (Ransom and Sutch 1977, pp. 84, 104-105) в пяти крупнейших хлопководческих штатах к 1880 году 40 процентов односемейных фермерских хозяйств управлялись белыми.

Белые фермерские хозяйства стали постоянным фактором местных экономик. В Джорджии белых издольщиков и арендаторов в 1910 году было больше, чем чернокожих издольщиков и арендаторов (Alston and Kauffman 2001, p. 183). В Пидмонте белые фермеры способствовали распространению хлопководства, во время реконструкции (Weiman 1985, pp. 71-93, Harris 1994, pp. 526-42, Temin 1983, pp. 661-74). Хлопководство развивалось во многих областях, “обойденных стороной” транспортными и коммерческими “предприятиями” довоенной “аристократической” экономики. Южане могли выращивать и собирать хлопок и без рабства.

В целом, расчеты и рассуждения Беккерта преувеличивают власть хлопковых элит и их способность  определять британскую политику. Нарратив о покупке Луизианы, о британской индийской политике в годы хлопкового дефицита, о роли хлопка в развитии американской экономики — в лучшем случае вводит в заблуждение. Беккерт “смешивает” изложение этих исторических эпизодов со своими идеями, с акцентом на необходимости принуждения и бессилии рыночных сил.

Кроме того, исследователь отказывается признавать один из фундаментальных факторов американской экономической истории — труд, свободный или рабский, в Америке был дефицитным и дорогим. И чтобы оправдать свои утверждения о необходимости рабства, Беккерт изобретает собственную, новую и ошибочную, историю трудовых отношений после войны.

Кошмары на реке темных снов

В “Реке Темных Снов” Уолтер Джонсон изображает довоенную экономику Юга как часть современной капиталистической системы. По Беккерту (Beckert 2014b) “Джонсон видит рабство не только как неотъемлемую часть американского капитализма, но и как самую его суть”. Джонсон рисует картину безумной, спекулятивной, растущей рабовладельческой экономики, где в погоне за наживой с легкостью разбазаривают земли и жизни. Однако Джонсон искажает реальную историю технологических процессов и экономики южного хлопка. Исследователь приписывает плантаторам некую мистическую целевую функцию и ошибочно интерпретирует данные по плантациям.

Автор почему-то утверждает, что  плантации не были самодостаточны, не выращивали достаточно еды для рабов. Отрицание самодостаточности Юга приводит Джонсона к выводу, что плантаторские штаты зависели от поставок питания со Среднего Запада. Поставок, которых вообще не было в довоенный период. Джонсон мог бы избежать большинства проблем в своем повествовании, если бы внимательнее изучил историографию вопроса, созданную экономическими историками.

3.1. Цели плантаторов, сорта хлопка

Джонсон (Johnson 2013, p. 13) утверждает, что

“сбор хлопка определяла грубая арифметическая пропорция: численность рабов и собранные ими тюки хлопка, в пересчете на акр”.

Исследователь (Johnson 2013, p. 53) далее пишет, что “тюки на руку на акр” (bales per hand per acre) были “правящим триномиалом” (трехчленом) Юга. Как верно заметил Гевин Райт (Wright 2014, pp. 27-29), у “правящего” трехчлена нет ни математического, ни экономического смысла, ни исторических доказательств^[24]. Добавляя путаницы, Джонсон иногда называет трехчлен “тюками на руки на акр” (bales per hand per acre, Johnson 2013 pp. 153, 177, 197), а иногда “тюками на акр на руки” (bales per acre per hand, Johnson 2013, pp. 217, 246-47, 254).

Оба соотношения  также не имеют смысла. Джонсон не предоставляет доказательств, что хлопковые плантаторы когда-либо пользовались такими трехчленами. Мы, изучив архивные записи с сотен плантаций, также не видели ни одного упоминания триномиала. Дурной пример заразителен — многие ученые, в том числе Робин Эйнхорн (Einhorn 2014), отправили свои работы в печать, восприняв фиктивный трехчлен Джонсона, как некое реальное явление, определяющее экономику Юга^[25].

Джонсон также искажает историю культивации и распространения улучшенных сортов хлопка^[26]. Эта тема знакома нам — в нескольких статьях мы рассказываем, как культивация новых сортов способствовала росту производительности и экономическому росту на Юге (Olmstead and Rhode 2008, 2008a). Джонсон фокусирует внимание читателей на гибридном сорте Petit Gulf, который вывели в начале 1830-х годов. И ошибается практически в каждом утверждении. Сперва Джонсон путает Petit Gulf с мексиканским хлопком и его историей. Которая началась за десятилетия до Petit Gulf, но Джонсон приписывает “достижения” мексиканского хлопка гибриду. Автор (Johnson 2013, pp. 8, 9, 151) также почему-то считает, что Petit Gulf похож на сорт G. barbadense, который выращивали на Си Айленде (остров и территория округа Глинн, в Джорджии). Это неверно — Petit Gulf это гибрид G. hirsutum, который выращивали на Верхнем Юге (Upland). Сорта с Си Айланда и Верхнего Юга сильно отличаются по характеристикам. Наконец, Джонсон (Johnson 2013, pp. 8, 152) утверждает, что Petit Gulf “запатентовали в 1820 году”. Однако законодательство США об интеллектуальной собственности позволит “патентовать” сорта хлопка только с 1970 года, см. Plant Variety Protection Act of 1970 (7 U.S.C. §§ 321-2582).

3.2. Специализация и торговля

По Джонсону (Johnson 2013, p. 177), плантаторы “специализировали” свои хозяйства исключительно на сборе хлопка. “Безумные хлопковые плантаторы” выращивали только товарные культуры. Причем их “безумие” окрепло настолько, что Юг даже не обеспечивал себя едой — алчные плантаторы не выращивали продовольствия для собственных нужд.

“Весь довоенный период в низинах Миссисипи импортировали большую часть пшеницы, кукурузы, говядины и свинины, которые закупали на Среднем Западе и  с полей Огайо. Вся [южная] экономика, сосредоточенная на земледелии, не могла прокормить себя” (Johnson 2013, p. 176; также см. pp. 8, 12, 156, 177–78, 285–86).

Правда, предполагаемая иррациональность “сумасшедших” рабовладельцев начинает запинаться и буксовать перед фактом, что экономика Юга после Гражданской войны… Стала еще больше специализироваться на хлопке^[27].

Но даже в довоенной рабской системе обращали внимание на перекосы и, по возможности, снижали специализацию на хлопке. Как показали Ральф Андерсон и Роберт Галман еще сорок лет назад, плантаторы оценивали прибыль от товаров и работу плантаций по фиксированным, а не переменным издержкам. Движимые “стимулом” основного капитала, плантаторы определяли работу плантаций вокруг круглогодичного цикла и использовали рабский труд и в “межсезонье” хлопковых урожаев. В месяцы, когда рабы не выращивали хлопок — они выращивали продовольственные культуры. У “безумных” плантаторов было меньше стимулов вводить специализацию в рабской экономике, в сравнении с экономикой свободного труда.

3.3 Безумствующий Юг

Для Джонсона пароходы, курсирующие по рекам Среднего Запада —  важный аргумент в его концепции. Реки связывают рабский Юг и свободный Север.  Реки олицетворяют безответственное поведение, эндемичное для Юга^[28]. В условиях необузданного капитализма жадные кораблевладельцы плевали на правила безопасности, что стало причиной бойни на реках. Поэтому Джонсон считает, что допустимо сравнивать их с плантаторами, которые бездумно растрачивали жизни своих рабов. Джонсон (Johnson 2013, p. 5-8, 87) прав, когда пишет, что пароходы на западных реках регулярно попадали в аварии, с большим количеством жертв и ущербом капиталу. Джонсон также пишет, что “к середине 1840-х годов экономика речного пароходства достигла границ роста”, лимита по обслуживаемым территориям и количеству операторов. Поэтому кораблевладельцы

“все чаще … пытались выжать прибыль из речной торговли, управляя своими суднами так, что  груз и пассажиры кораблей постоянно находились в смертельной опасности” (Johnson 2013, pp. 7-8).

Образовавшиеся на реках заторы, ночные сплавы, увеличившаяся скорость, плохая конструкция кораблей и двигателей, найм “некомпетентных лиц” на ключевые должности — только ухудшили ситуацию (Johnson 2013, pp. 98-99, 120-24). Джонсон приводит цитату в подтверждение, родом из 1851 года:

“история пароходства западных рек — это история массовых намеренных убийств и непреднамеренных самоубийств…” (Johnson 2013, p. 13).

Количество аварий на реках действительно выросло. Но, как показывают данные историографии, пароходный трафик вырос еще больше (Denault 1993; Paskoff 2007, pp. 1, 19-22, 38-39, 171-79, 214-15) и риск на одну пассажиро-милю снизился. Количество смертей из-за взрывов упало с 0,196 на миллион пассажиро-миль в 1825-29 годах до 0,071 в 1840-44 годах и до 0,026 в 1855-59 годах (Denault 1993, pp. 91, 183). Последнее значение примерно сопоставимо с уровнем смертности в автоавариях в 1970-м, в пересчете на миллион пассажиро-миль. И это всего 13% от смертности на реках в 1820-м году (Mak and Walton 1972 , p. 627).

Рост числа аварий — отнюдь не самое значимое изменение в экономике западных рек. Джонсон даже указывает это изменение (Johnson 2013, pp. 107–25) , хотя и без деталей. Изменением стало удешевление тарифов на транспортировку грузов, в 25 раз, между 1815 и 1860. Что и повлекло за собой проблемы с безопасностью на реках^[29]. Как мы отмечаем ниже, в пятой части статьи, проблемы Джонсона с интерпретациями — один из многих примеров, когда историки NHC только выиграли бы от более глубокого изучения уже написанных работ по экономической истории.

Стимулирование экономического роста пытками

Эдвард Баптист, пожалуй, наиболее известен тезисом, что нововведения в пытках, в тщательном подборе мучений, стали причиной экономического развития, южных штатов и мира. Пытки позволили роду человеческому вырваться из нищеты и разжать челюсти мальтузианской ловушки. В “Половина никогда не рассказывала” Баптист использует наши — авторов статьи, Олмстеда и Рода — расчеты, показывающие, что количество хлопка, собранного в пересчете на раба за день, выросло в четыре раза за 1800-1860 года (Olmstead and Rhode 2008, 2008a и 2011). Мы, опираясь на свидетельства современников, работы по ботанике, работы наших коллег-историков, утверждали, что важнейшую роль в увеличении сбора хлопка сыграли улучшенные сорта хлопка и их распространение.

Баптист наши утверждения проигнорировал  и взял только статистику. Для него рост производительности — следствие исключительно мастерства надсмотрщиков, которые все эффективнее мучали рабов и “извлекали” из них все больше труда. Эта постоянно развивающаяся “пыточная машина” объясняет для Баптиста рост сборов хлопка. Южане, рабы и их мучители, регулярно учились новым «секретным» методам, которые увеличивали объем собранного хлопка (Baptist 2014a, pp. 111-44, esp. pp. 126-28, 134).

К “секретам” добавлялись особые знания рабовладельцев: калибровка пыток стала тем

“секретом, который вел к постоянному увеличению в эффективности сбора хлопка” (Baptist 2014a, p. 131). “Инновации в насилии, по сути, стали фундаментом широко распространившейся системы подталкивания” (pushing system) (Baptist 2014a, p.117).

“Новая система … извлекала из рабов больше труда, используя комбинацию из деспотического надзора и пыток,  постоянно углублявшихся и выходивших на новые уровни …” (Baptist 2014a, p.121).

По Баптисту (Baptist 2014a, p. 133), на

“хлопковом фронтире каждому рабу начисляли индивидуальную квоту, уникальную и подобранную исключительно под него, а не некий лимит, общий для всех” [выделение добавлено]^[30].

После взвешивания хлопка, собранного к концу дня, рабовладелец записывал итог мелом, на грифельной доске (Baptist 2014a, p. 134), после чего

“вписывал чернилами данные в бухгалтерскую книгу. Затем стирал запись на доске и писал мелом новую — с более высокими минимумами [которые теперь надо собрать]” (Baptist 2014a, p. 136).

“Минимумы росли все время” (Baptist 2014a, p. 136).

Если раб не собирал свой индивидуальный минимум — следовало наказание, скорое и жестокое. Квоты-минимумы рабов непрерывно росли, никогда не падали, и за 60 лет дали кумулятивный эффект четырехкратного увеличения собранного хлопка на одного раба в день (Baptist 2014a, pp. 271, 395).

В эссе на веб-сайте The Junto, Баптист (Baptist, 2015b) дает выжимку своих аргументов:

“В моей книге я продемонстрировал, что в новых районах, вдали от нижних земель (low country) [побережье Южной Каролины, старый Юг], рабовладельцы заставляли рабов собирать определенный минимум фунтов хлопка до темноты. Если раб не добирал минимум — его пытали. Если раб перевыполнял минимум — ему увеличивали минимум”.

В подтверждение своих слов Баптист ссылается на небольшое количество свидетельств (единицы из тысяч) бывших рабов, записи их воспоминаний. Самое известное такое воспоминание — книга Соломона Нортупа (Northup 1853) “Двенадцать лет рабства”, которая послужила источником вдохновения для кинофильма 2013 года.

Книгу Баптиста хорошо встретили и хорошо раскупили. Баптиста хвалили в популярной прессе и в профессиональных журналах^[31]. Во многих рецензиях и обзорах на книгу подчеркивали “найденную Баптистом причинно-следственную связь между пытками и ростом производительности”. В качестве примера: Джордж Йенси и Ноам Хомски (Yancy and Chomsky 2015) пишут, что плантации США

“были очень эффективны. Их производительность росла даже быстрее, чем в промышленности, благодаря технологии кнута и пистолета, благодаря жестоким пыткам, как показывает Эдвард Баптист …”.

Беккерт (Beckert 2014а, p. 116) одобрительно цитирует Баптиста:

“пытка … это корень, причина, по которой американские плантаторы собирали все больше хлопка”.

В следующих двух разделах мы покажем, что Баптист плохо работает с данными. Многие примеры, которые он приводит — это свидетельства рабов, но новичков в деле сбора хлопка. Как следствие, они правда могли видеть, что плантаторы требовали все большей отдачи, после первоначального привыкания к работе^[32]. Но такие свидетельства не репрезентативны для большинства рабов. Что важнее, Баптист вообще проигнорировал хорошо обоснованное утверждение, что сбор хлопка, во-многом, вырос из-за культивации улучшенных сортов хлопка и новаций в агротехнике выращивания.

Как мы покажем, широко распространенная “система подталкивания” (pushing system), про которую пишет Баптист — это его собственное изобретение. Нет никаких доказательств, что современники рабовладельческого Юга хоть когда-то использовали этот термин, или что такая система существовала. Мы также ставим под сомнение интерпретации Баптистом воспоминаний бывших рабов. Точное прочтение этих воспоминаний, использование фактов из них, слабо поддерживают аргументы историка NHC.

4.1. Сотворение “системы подталкивания”

В Publisher Weekly Баптист (Baptist 2014b) увязывает рабство с современными методами управления:

“Если вы работаете в офисе, вы, вероятно, найдете знакомой методику управления, которую менеджер-надзиратель, мистер Белфер [правильное написание фамилии, кстати, Беллфер] (Mr. Belfer [the correct spelling is Bellfer]), когда-то применял к юному Израэлю Кэмпбеллу. Белфер установил метрики, адаптированные к прогрессу Кэмпбелла в обучении и производительности. Если Кэмпбелл не выполнял “метрики” по количеству собранного, Белфер оценивал усилия юноши отрицательно. Если Кэмпбелл выполнял метрики — Белфер повышал их. И так они повторяли весь процесс, пока не приходили к  невозможности выполнить метрику … Белфер изобрел эту методику управления еще в 1825 году, в рабском лагере в Миссисипи …. Если на закате в “мешке” Кэмпбелла не было, по крайней мере, 100 фунтов хлопка, который он собирал с рассвета … Белфер наказывал его: рассекающий кожу и мышцы хлыст-кровопийца из бычьей кожи проходился по спине Кэмпбелла, по одному удару за каждый не собранный фунт”.

Баптист добавляет, что

“Белфер установил цели, которые были бы недостижимы, если бы Кэмпбелл не придумал новые, более быстрые способы перемещения по хлопковым полям”.

Владелец Исраэля Кэмпбелла перевез его из Кентукки в Миссисипи и отправил работать на плантации под управлением Беллфера. Слово Баптисту (Baptist 2014a, p. 134):

“после того, как Израэль Кэмпбелл справился со своей квотой, Белфер повысил её, до 175 фунтов в день”.

Но в повествовании самого Кэмпбелла (Campbell 1861, pp. 33-39) нет прямых упоминаний о Беллфере, или о надзирателе, повышающем для него квоту. Более того, Кэмпбелл отработал на плантациях под управлением Беллфера всего один сезон.

История, которую Баптист рассказывает для Кэмпбелла — это история с другим плантатором, мистером Гарнером. История, которая случилась в другой сезон, в другом месте, в других условиях. Гарнер действительно установил Кэмпбеллу квоту в 175 фунтов хлопка. Вот только Гарнер договорился с Кэмпбеллом — о чем пишет сам Кэмпбелл — о квоте заранее. И после того, как Кэмпбелл справился с заданием — Гарнер выплатил ему премию, за дополнительный сбор (Campbell 1861, pp. 39, 56). Кэмпбелл регулярно собирал хлопка больше, чем установленная квота, чтобы заработать деньги; в его воспоминаниях мы не найдем квоты, которую кто-то поднял сразу после ее выполнения. Из мемуара Кэмпбелла, и других данных по его биографии, также ничего нельзя узнать о новаторском изобретении Беллфера в 1825 году. Кэмпбелл в двадцать пятом году жил в Кентукки, не в Миссисипи  (Campbell 1861, pp. 16-24)^[33].

А еще утверждение Баптиста в Publisher’s Weekly — что “мистер Белфер” изобрел систему подталкивания в Миссисипи в 1825 году — противоречит его последующим утверждениям. В сборнике “Slate” 2015 года Баптист рассказывает историю Чарльза Болла, работавшего на хлопковых полях Южной Каролины в начале 1800-х годов. Баптист (Baptist 2015а) пишет:

“Мы не знаем, кто изобрел распространенную систему подталкивания: систему, которая позволяла извлечь больше труда, благодаря сочетанию деспотичного надзора и пыток, которые постоянно росли. Но эта система уже существовала в 180-м году, когда Болл прибыл на реку Конгари в 1805 году. Инновации в насилии стали фундаментом системы подталкивания. Порабощенные в Африке рабы на просторах американских полей быстро узнавали, что случится, если они попробуют отстать [в квотах] или сопротивляться”.

Здесь Баптист уже считает, что “система подталкивания” существовала уже “в начале 1800 годов”^[34]. В обзоре на “Половина никогда не рассказывала” известный историк Эрик Фонер (Foner 2014) утверждает, что и сами плантаторы называли эти методы управления “системой подталкивания”. Но поиск в довоенной сельскохозяйственной прессе или в записях с хлопковых плантаций такого термина станет напрасной тратой времени. Мы не находили. А вот Баптист (Baptist 2014a, p. 116) пишет, что не, что рабовладельцы — сами рабы так называли свой режим работы, “системой подталкивания”. Опять же, поиск в воспоминаниях и интервью бывших рабов упоминания такого термина — будет тщетен. Все, что можно найти — это несколько заметок современников, критически описывающих работу “системы подталкивания”… в выращивании сахара в Вест-Индии (то есть на Карибском архипелаге).

Но критике подвергалась куда как более жестокая система организации труда: при которой рабы умирали от пыток и изнеможениям, при которой хищнической эксплуатацией уничтожали землю. И с измельчением трансатлантической работорговли,  на Карибских островах от этой системы отказались — ведь рабы становились всё дороже. Разумеется, нет никаких упоминаний, что в Вест-Индии система куда-то расширялась (Stewart 1823, p. 186; Riland 1827, p. 138)^[35].

Баптист (Baptist 2009), похоже ошибочно принял за термин использование рабом из Флориды слова “подталкивание” (pushing). Раб обмолвился “подталкиванием” в, предположительно, случайном разговоре с Филемоном Блиссом, северным аболиционистом, в 1834 или 1835 году. Неназываемый по имени раб жаловался на своего назойливого мастера-надзирателя, который хотел увеличить для раба список задач, не связанных с уборкой урожая. У Блисса также есть упоминание об одном плантаторе, который иногда повышал требования для своих рабов — в случае, если они заканчивали работу раньше^[36].

“Подталкивание” есть и у Эйвери Крейвена (Avery Craven 1942, p. 114), который писал:

“В новых, еще не освоенных районах, жизнь и труд рабов были гораздо более суровыми, чем в старых. Потому что хозяин, пытающийся разбогатеть на новых землях, был более настойчив, подталкивал их к большему количеству труда”.

Крейвен ничего не писал о “системе” и, в отличие от Баптиста, утверждал, что условия труда были тяжелее в ранний период американского рабовладения, а не в конце предвоенного периода^[37].

4.2. Баптист и интерпретации воспоминаний рабов

Ошибочное цитирование Баптистом текста Израэля Кэмпбелла — большая проблема. Рассмотрим еще одну манипуляцию с цитатами в книге. Баптист пишет:

“Белые южане иногда сами признавали, что рабовладельцы использовали терминологию бухгалтерского, кредитового и дебетового, учета, для определения собранного [рабами] и пыток. Так, в 1835-м году доктор Натчез описывал конец  рабочего дня для рабов: “Надзиратель встречает рабочих у весов для измерения, с фонарем и кнутом в руках. Каждая корзина тщательно взвешивается, нетто вес собранного записывается на грифельную доску, напротив имени сборщика … [И]ногда на лице отдельного бездельника можно увидеть горечь”: “Слишком много фунтов не хватает” — кричит надзиратель, и берется за кнут, продолжая ругань, “ступай сюда, ты, проклятый ленивый негодяй”, или “Мало фунтов, сука ты” 39”. (Baptist 2014а, p. 133).

“39” здесь — номер постраничной сноски-примечания у Баптиста.

Мы подчеркнули текст в цитате, потому что это ведь должен быть текст, принадлежащий перу доктора Натчеза. Ведь на него Баптист ссылается. … Подчеркнутый текст взят из известного отчета доктора Дж. У. Монетта из Миссисипи. Отчет, в качестве приложения, был опубликован Джозефом Холтом Ингрэмом (Ingraham 1836) в его книге “На Юго-Западе, у Янки” (The South-West, By a Yankee). А текст, выделенный в цитате курсивом — отсутствует в воспоминаниях, которые Баптист перечисляет в постраничной сноске за номером 39^[38]. Но вообще, такой текст существует — выделенный курсивом отрывок это подредактированная версия рассказа преподобного Фрэнсиса Хоули, из книги Теодора Дуайта Уэлда “Американское рабство, как оно есть: показания тысячи свидетелей”. Книгу опубликовало американское общество по борьбе с рабством в 1839 году.

На 96 странице, Хоули пишет: “Слишком много фунтов не хватает!” — кричит надзиратель и берется за кнут, восклицая: “ступай сюда, ты, ленивый негодяй”, или “сука”. “Американское рабство, как оно есть” указано в списке источников Баптиста, но вместо того, чтобы ссылаться на Хоули, в примечании, он приписывает цитату Натчезу^[39].

В следующем абзаце Баптист (Baptist 2014а, p. 133) пишет: “Первоначальная квота Чарльза Болла на грифельной доске стала новым минимумом, напротив его имени. Болл понял, что если на следующий день он не соберет этот минимум, тридцать восемь фунтов, то “мне будет тяжко … я знал, что плеть надсмотрщика познакомится с моей спиной”. Но в смысловом контексте текст Болла не заканчивается этим рассуждением и содержит чуть больше слов. Баптист “режет” текст Болла так, чтобы он соответствовал идеям Баптиста. Болл, если цитировать его корректно, пишет “я знал, что плеть надсмотрщика скоро познакомится с моей спиной, если я не выполню столько работы, сколько выполняет любой другой юноша” (Ball 1837, pp. 215–16). Болл, для точности, имеет в виду двух конкретных юношей, которых упоминает в тексте. Они собрали 58 и 59 фунтов хлопка за день, в то время как Болл собрал только 38 фунтов. А еще “грифельной доски” (slate) и “минимума”, о которых пишет Баптист, применительно к Боллу, нет нигде в повествовании самого Болла.

В обсуждаемом отрывке Болл пишет, что его труд оценивают в сравнении с трудом других работников. По Баптисту же труд Болла оценивали в сравнении с его собственными результатами в прошлом. Также Болл пишет, что надсмотрщик, с кнутом в руках, правда, проверял рабочих —  чтобы установить общий “стандарт на сезон” и отранжировать по нему нормы труда. Болл сообщает, что на следующей неделе надсмотрщик “установил дневную работу в размере пятидесяти фунтов; и всем, кто соберет больше, заплатят по центу за фунт лишка” (Ball 1837, p. 217).

Итого, поставленная задача по сбору была ниже, чем результат, который показали два молодых раба. Надсмотрщик ставил меньшие задачи перед стариками и женщинами с детьми. И Болл нигде не упоминает, что ему увеличили бы квоту, если он набрал больше пятидесяти фунтов. На 212-й странице Болл суммирует:

“во всех поместьях дневная работа устанавливается надсмотрщиком в соответствии с качеством хлопка; и если раб собирает больше хлопка, то он получает за это деньги; но если … нужное количество хлопка не собрано, то провинившийся [delinquent] сборщик обязательно будет выпорот” (Ball 1837, p. 212).

Квоты в воспоминаниях Болла исключительно малы, в сравнении с более поздними свидетельствами о сборах. Это связано с тем, что Болл описывает свой опыт работы в Южной Каролине, около 1805 года, задолго до внедрения более урожайных и легких в сборе мексиканских сортов хлопка. Отметим, что Болл указывает на то, что квоты менялись в зависимости от условий работы на поле, от качества хлопка. Что прямо противоречит идее Баптиста о беспрестанно растущих квотах для рабов.

Далее. Баптист пишет:

“На хлопковом фронтире каждому человеку устанавливали ​​уникальную индивидуальную квоту, а не некий предел работы, установленный по общему обычаю [выделение полужирным кеглем наше]”.

В следующем параграфе автор ссылается на свидетельство Сары Уэллс (Baptist 2014a, p. 133). В коллекции документов Управления по общественным работам США, посвященных рабству (WPA Slave Narratives), Сара Уэллс из Литтл-Рока, в Арканзасе, со слов Сары записано:

“Некоторые из рабов собирали по пятьсот фунтов хлопка в день, некоторые — по триста фунтов, некоторые только сотню. Но ЕСЛИ ТЫ НЕ СОБЕРЕШЬ ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ ФУНТОВ ОНИ НАКАЖУТ ТЕБЯ, закуют в колодки”^[40].

Как Баптист пересказывает слова Сары (Baptist 2014a, p. 133)?

“Сара Уэллс вспоминала, что в округе Уоррен, штат Миссисипи, где она выросла, некоторые рабы собирали по 100 фунтов в день, некоторые 300 и некоторые 500. Но если тебе установили квоту в 250 фунтов, и однажды ты не собрал ее, “они накажут тебя, закуют в колодки и изобьют”.

В воспоминаниях Уэллс нет упоминания об индивидуально устанавливаемых квотах, как предполагает идея Баптиста о “системе подталкивания”. Уэллс описывает единую 250-фунтовую “квоту”. Баптист также зачем-то добавляет к воспоминаниям Уэллс фразу “и изобьют”^[41].

Здесь даже нельзя сказать, что это ситуация, когда исследователь читает между строк, заполняет пробелы, на основе других воспоминаний, или очищает язык [повествования], чтобы избежать недоразумений. Нет, это ситуация ложной атрибуции и запутывания читателей. Это ситуация, когда исследователь отказывается использовать воспоминания свидетелей, или изменяет их значение таким образом, чтобы они вписывались в нужную Баптисту концепцию. Проблема цитирования, которое существенно отличается от первоисточника, а также неточных, неполных и вводящих в заблуждение цитат не ограничивается примерами выше — две ложных цитаты на одну 133-ю страницу. По понятным причинам не ограничивается — чтение воспоминаний рабов и буквальное их цитирование опровергает идеи Баптиста^[42].

Кроме того, концепция Баптиста, которую он пытается “подтвердить” цитатами из воспоминаний, не согласуется с огромным массивом данных из бухгалтерских записей плантаций (Olmstead and Rhode, 2008a). Пример утверждений Баптиста выше уже дан: квоты для рабов только росли и никогда не падали. Но данные по урожаям показывают, что, год за годом, в сезон сбора урожая ставки по сбору хлопка для рабов сперва растут, а затем падают. Если бы концепция Баптиста была реальна — почти каждого раба жестоко избивали бы каждый день, всю последнюю треть сезона сбора. Даже в избирательно цитируемых Баптистом воспоминаниях рабов таких ужасов не найти.

Мы критикуем Баптиста не только за его нарушение даже самых элементарных исторических стандартов, неверное цитирование и искажение фактов. Помимо искажения существующей истории, Баптист пытается обосновать существование  “системы подталкивания”, никогда не существовавшего метода организации труда, и ошибочно утверждает, что сами рабы использовали этот термин. У рабовладельцев хватало стимулов к разработке новых форм организации труда, которые помогли бы повысить продуктивность “живого” имущества. И работ с более тщательным изучением управления и производственных практик на плантациях, работ о причинах увеличения производительности — пока не хватает. Вероятно, одним из таких методов, которые мы и многие другие ученые отмечали ранее, стал улучшенный учет: собранного, работ, расходов (Rosenthal 2013). Развитие капитала, его улучшения (больше тяглового скота, закупка лучших пород, использование сельскохозяйственной техники, и так далее), внедрение новых, более урожайных сортов хлопка, внедрение новых методов культивации — также помогли увеличить общую производительность и производительность на одного рабочего.

Ужесточение пыток могло увеличить производительность. Но Баптист не смог достоверно, с опорой на документы, подтвердить этот тезис, что “качество”, количество и тяжесть пыток резко возросли. И он тем более не приводит никаких доказательств, что существовала некая полувековое развитие пыточных инноваций. Книгу Баптиста даже нельзя использовать, как контраргумент тезису многих историков, что со со временем жестокость пыток, вероятно, снижалась. Его данные о пытках — это, в основном, выборочное цитирование воспоминаний жертв. По воспоминаниям можно узнать, что пытки были широко распространены. Но в этих воспоминаниях нет ничего о количественном росте и инновациях в пытках — нет тех данных, которые подтвердили бы идеи Баптиста^[43].

Дебаты о рабстве в экономической истории

Из анализа выше очевидно, что историки NHC слабо знакомы с библиографией, с трудами по экономической истории рабства. Попробуем, с пользой для дела, взять те результаты из литературы по экономической истории, которые пересекаются с идеями, излагаемыми в NHC. Авторы NHC зазывают читателей утверждениями о рабстве, как о прибыльном экономическом институте. О рабовладельцах-капит