Print 
PDF
В продолжение «нужна ли наука для популяризации науки?»
Резюме. Вторая часть очерка истории отечественной научно-популярной литературы Евгения Ваганова «Жанр, который мы потеряли». Автор показывает, что «интерес общества к науке слабо зависит от тиражей научно-популярной литературы. Именно промышленное развитие тянет за собой развитие системы научно-популярной периодики и литературы. Не наоборот».
«Почти идеальная синхронизация мощного индустриального и научно-технического развития с ростом тиражей научно-популярной литературы наблюдается в странах с совершенно разным политическим устройством. Совпадения между взрывным ростом интереса к научно-популярному жанру и уровнем промышленного и научно-технического развития в тех или иных странах настолько многочисленны и очевидны, что можно, пожалуй, говорить о некоей социальной закономерности. Эта социальная закономерность находит постоянные эмпирические подтверждения и в истории нашей страны». Поэтому первая часть публикации посвящена подъёму жанра в СССР в связи с индустриализацией и строительством социализма, вторая — в военные годы и акмэ в годы спокойного развития СССР, третья — спаду и деградации в современной РФ в связи с деиндустриализацией как одним из следствий «второго издания капитализма».
Железная логика «ревущих 30-х»
Содержание
Увы, Главной редакции юношеской и научно-популярной литературы ОНТИ это не помогло. Хотя поначалу казалось, что все идет по плану. Действительно, план ОНТИ на 1932 год только по 11 московским издательствам, без периодики, был запроектирован в 470 миллионов листов-оттисков (см. табл. 2.9).
По видам литературы книжная продукция, намеченная к выпуску в 1932 году издательствами ОНТИ, представлена в табл. 2.10.
Таблица 2.9. Намечаемый ОНТИ выпуск технической литературы в 1932 году по ведущим отраслям промышленности в сравнении с 1931 годом. Источник: Техническая пропаганда, 1932, № 5–6. С. 13.
И тем не менее,
«несмотря на значительное по сравнению с 1931 годом увеличение плана выпуска технической литературы, в 1932 году последняя все же не удовлетворяет полностью потребностей отдельных отраслей промышленности — черной металлургии, машиностроения, металлообработки, энергетики, химии и др.»166
Между прочим, отмеченное «значительное по сравнению с 1931 годом увеличение плана выпуска технической литературы» опять-таки не произошло само собой. Нужны были кадры, способные создавать такую литературу. В распоряжении государства был, по существу, единственный реальный ресурс для рекрутирования таких кадров. 31 декабря 1931 года Центральная контрольная комиссия ВКП(б) и Народный комиссариат рабоче-крестьянской инспекции СССР принимают постановление «о привлечении рабочих к созданию массовой технической книги».167 Чтобы обеспечить выполнение этого постановления, практически мгновенно создаются в большомколичестве методические руководства типа «Как рабочий-автор должен писать техническую книгу: Брошюра для автора».168 Причем это пособие, выпущенное Госхимтехиздатом, вышло в рамках целой серии рабочего-автора. Мало того, чтобы еще сильнее стимулировать авторов из рабочих, в 1933 году Культпроп ЦК ВКП(б) рассылает специальный циркуляр о предоставлении творческого отпуска рабочим-авторам.169
Таблица 2.10. Книжная продукция ОНТИ в 1932 году по видам литературы
В 1935 году издательствами ОНТИ было выпущено 46 названий научно-популярных книг (408 авторских листов); за восемь месяцев 1936 года — 37 названий (322 авторских листа, 41% плана).170 В итоге к концу 1936 года Главной редакцией было выпущено 56 названий научно-популярных книг общим тиражом 1752 тыс. экземпляров.171
Но первый звоночек для издательства уже прозвучал.
«…ОНТИ не выполнило полностью и в срок задания о выпуске 253 названий учебников для курсов техминимума общим тиражом в 1 900 000 экземпляров».172
Заметим, что все-таки было выпущено 1 200 000 экземпляров учебников.
А в 1937 году происходит самая настоящая катастрофа.
«Главная редакция научно-популярной литературы ОНТИ к концу 1937 года пришла с мало отрадными результатами, выпустив 14 названий книг вместо запланированных 62, — отмечает некто, подписавшийся «М», в журнале «Техническая книга». — Издательство не выполнило даже четверти своего годового плана, к тому же несколько раз сокращавшегося и с 800 листов доведенного до 560 листов».173
В 1937 году Главная редакция юношеской и научно-популярной книги ОНТИ выпустила в четыре раза меньше книг, чем в предыдущем; общий их тираж составил «всего» 415 тысяч экземпляров… Финал вполне предсказуем: в конце 1937 года Главная редакция юношеской и научно-популярной книги ОНТИ была закрыта.
В середине тридцатых годов выпуском научно-популярной литературы в СССР, кроме ОНТИ, занимались еще три крупных издательства (не считая спорадические попытки издавать научпоп в нескольких десятках других). Но и там дела обстояли не блестяще. По крайней мере, так считалось официально.
«Молодая гвардия», вопреки ее прямому назначению, в текущем <1936> году выпустила всего несколько названий, да и то главным образом из области фантастики: Жюля Верна “Приключения капитана Гаттераса”, Уэллса “Человек-невидимка”, Поля де-Кюри “Борьба со смертью” и Конан-Дойля “Потерянный мир”, — отмечает руководитель группы детской литературы главной конторы КОГИЗ (Книготорговое объединение государственных издательств) И. Старцев. — Кроме того, выпущено всего две книжки советских авторов: Рюмина “Занимательная химия” и Львова “Настоящее и прошлое Земли”, причем и та и другая книжка — повторные издания».174
Вообще-то приводимые выше И. Старцевым показатели издательской активности «Молодой гвардии» несколько удивительны. Дело в том, что еще в издательских планах на 1932 год «Молодая гвардия» намечала выпуск нескольких серий научно-популярных книг. «По мастерским советской науки и техники»:
«книги этой серии будут посвящены советской науке и ее работникам. Задача серии… в яркой очерковой форме показать жизнь советской науки, ее творцов, новые идеи, методы научного творчества, немыслимые в капиталистических странах»,
— отмечало руководство научно-популярного отдела издательства.
Отметим, что в качестве авторов серии издательством рассматривались «работники научно-исследовательских институтов и в первую очередь научная молодежь, квалифицированные журналисты».175 В качестве примера научно-популярный отдел «Молодой гвардии» приводил несколько титулов из этой серии: «Штурм атома», Институт им. Иоффе, 3 п. л., 15 000 экз.; «Путы зерна», Институт им. Вавилова, 3 п. л., 15 000 экз. Суммарный же тираж книг в этой серии, по моим подсчетам, должен был составить более 700 тысяч экземпляров (включая книги, изданные вне плана, и редакционный резерв).
Другая серия, планировавшаяся к выпуску в 1932 году отделом научно-популярной литературы «Молодой гвардии» — «Библиотека экспедиций и путешествий». Здесь уже делается несколько иной акцент в вопросе кадрового обеспечения этой серии:
«В методах подачи материала необходимо сочетать увлекательное и популярное изложение темы с действительным научным ее обоснованием, обеспечив теснейшую увязку в этой работе с научно-исследовательскими институтами, подбором соответствующих кадров авторов — высококвалифицированных журналистов».
Суммарный тираж книг этой серии приблизительно можно оценить в 290 тысяч экземпляров.
Наконец, еще одна научно-популярная серия издательства «Молодой гвардии» называлась «Библиотека научной беллетристики».
«В эту серию войдут романы и повести, которые в художественной форме, сюжетно будут разрабатывать те или иные проблемы науки. Задача этой серии — создание увлекательного чтения для молодежи по типу классических произведений такого рода, но на советском материале, с увязкой с текущими политико-экономическими вопросами».
Таким образом, издательская программа научно-популярной литературы только одной «Молодой гвардии» составляла в 1932 году более одного миллиона экземпляров книг и брошюр.
Что произошло с этими планами за четыре года — тема для специального исследования. Но и не верить данным И. Старцева, касающимся издания научно-популярной литературы в 1936 году, у нас тоже нет оснований. Впрочем, «Молодая гвардия» не была исключением.
Издательство «Сотрудник» выпускало серию пособий по детскому техническому творчеству.
«Большинство выпусков этой серии, несмотря на сравнительно небольшие тиражи (10 тыс. экз.) и невысокую цену, приобретается ребятами довольно неохотно, — отмечает все тот же И. Старцев. — Причина, очевидно, — дурное оформление серии (очень плохая бумага, нечеткие схемы), сравнительная сложность предлагаемых работ и чрезмерно краткое сухое текстовое сопровождение».
«Дайте хорошую научно-популярную книжку!»
— лозунг оставался актуальным и в середине тридцатых годов.176 План Детгиза на 1936 год: из общего числа в 215 названий на научпоп приходилось 64, в которые входили 45 названий книг по истории материальной культуры, техники и естествознания, остальные 19 — серии пособий по детской технической самодеятельности («Технико-конструктивная серия»). Но и эти планы были реализованы меньше, чем наполовину: за год было выпущено 28 названий книг. Однако в следующем, 1937 году Детгиз сумел отметиться только 18 названиями научно-популярных книг (кроме биологических и географических).177
«Издательства не сумели привлечь к работе лучших авторов и не работают над выращиванием новых кадров, — отмечалось в редакционной статье журнала «Техническая книга», главная тема 3-го номера которого за 1936 год была посвящена научно-популярной литературе для молодежи. — Книги пишутся нередко замкнутым кругом лиц сомнительной квалификации. Между тем созданием этого, по существу, нового вида советской литературы должны заняться лучшие научные работники, инженеры, писатели».178
Другой вопрос, где ж их было взять — «лучших научных работников, инженеров, писателей». На дворе ведь 1937 год, а не нэповская издательская вольница… Лучших уже взяли другие компетентные органы. Еще в 1934 году в интервью Герберту Уэллсу Сталин заявил:
«Инженер, организатор производства, работает не так, как ему хотелось бы, но так, как ему приказывают… Не следует думать, что техническая интеллигенция может играть независимую роль».179
Как управляться с инженерами — опыт уже имелся: в 1930 году с 25 ноября по 7 декабря состоялся так называемый процесс Промпартии — суд над восемью ведущими советскими инженерами, обвиненными в заговоре против советского правительства. Причем человек, признанный организатором этого заговора, выдающийся русский инженер Петр Пальчинский, к тому моменту уже был тайно казнен. По данным известного американского историка, специалиста по социальной истории российской науки Лорена Грэхэма, к тому моменту в СССР насчитывалось около 10 тысяч квалифицированных инженеров; 30% из них в итоге подверглись аресту.180
[Тут Грехем привирает; увы, не в первый раз при рассказах на подобные темы — «прогнулся под изменчивый мир» после 1991 г. И проходившие по делу Промпартии инженеры — не «советские», а бывшие, действовавшие в контакте с прежними владельцами производств. Хотя проблема во взаимоотношениях со «спецами» реально существовала — классовая ненависть хотя и законна, но слепа, и рабоче-крестьянская власть временами била именно по тем, кто её принял и вкладывался в восстановление производства.См. историю инженера Ольденборгера.
«Именно об этой неразвитости, недостатке культуры достаточно широких слоев рабочей массы Ленину напомнило событие, произошедшее как раз в эти дни. 3 января, когда Владимир Ильич уже заканчивал работу над тезисами, «Правда» опубликовала заметку о самоубийстве инженера В.В. Ольденборгера.
Владимир Васильевич Ольденборгер
Владимир Васильевич Ольденборгер принадлежал к числу тех инженеров, которые сразу после Октября стали честно сотрудничать с Советской властью. Будучи главным инженером Московского водопровода, он на протяжении всей Гражданской войны сумел обеспечивать его функционирование. И в большевистской среде его называли не иначе как «нашим комиссаром воды».
Но в 1921 году, с появлением на Мосводопроводе инспекторов РКП Семенова и Макарова, начались склоки, переросшие в травлю Ольденборгера, И все это — на глазах и при попустительстве комячейки и рабочего коллектива, который им же был создан. Дело кончилось доносом в ВЧК, обвинившим главного инженера в техническом расстройстве водопровода и причастности к «контрреволюционной организации».
Ознакомившись с информацией по этому делу, Ленин оценил его как позорное для партии и Советской власти и 4 января предложил Политбюро привлечь к суду всех повинных в травле Ольденборгера, широко («внушительно и гласно») освещая его ход в центральной печати. Помимо гражданского суда, Владимир Ильич счел необходимым создание особого партийного суда с приданием ему всей партячейки водопровода, не останавливаясь перед исключением ее членов из рядов РКП(б)»2 .
А в тезисах о задачах профсоюзов Ленин написал: «Мы еще не скоро сможем осуществить, но во что бы то ни стало должны осуществить то, чтобы спецам, как особой социальной прослойке,… жилось при социализме лучше, чем при капитализме, в отношении материальном и правовом, и в деле товарищеского сотрудничества с рабочими и крестьянами, и в отношении идейном, т.е. в отношении удовлетворения своей работой и сознания ее общественной пользы…»
Возвращаясь к делу Ольденборгера, Владимир Ильич заключает: «Если все наши руководящие учреждения, т.е. и Компартия, и Соввласть, и профсоюзы, не достигнут того, чтобы мы как зеницу ока берегли всякого спеца, работающего добросовестно, с знанием своего дела и с любовью к нему, хотя бы и совершенно чуждого коммунизму идейно, то ни о каких серьезных успехах в деле социалистического строительства не может быть и речи».
Что касается позорного случая с Ольденборгером, то «вина за такие явления ложится, конечно, в несравненно большей мере на Компартию и Соввласть, чем на профсоюзы. Но речь идет сейчас не об установлении меры политической вины, а об определенных политических выводах …»
В.Т.Логинов. Владимир Ленин. «Сим победиши». М.: Алгоритм, 2017.
Опять же, взяли органы «лучших» в 37-38 или нет — это вопрос дискуссионный; а вот то, что Советская власть подготовила следующее поколение ещё лучших, сделавших отсталую Россию промышленной сверхдержавой, по НТП с 1950-60-х гг. на равных конкурирующей с США — эмпирический факт, какой стоило бы отметить автору книги. Прим. публикатора.]
(Николай Бухарин приводил несколько иные данные: в 1929 году количество специалистов — инженеров и техников с высшим образованием — было 57 тысяч, со средним — 55 тысяч; в 1932 году — количество инженеров и техников с высшим образованием возросло до 216 тысяч, со средним — до 288 тысяч.181)
Именно Сталин выдвинул идею создания Беломорско-Балтийского канала (1931–1933 годы) силами заключенных. Некто Яков Рыкачев в 1934 году в брошюре «Инженеры Беломорстроя» настаивал:
«…вовсе не отдельные люди, не чекисты, не товарищи — план давит на него <инженера-заключенного> с огромной силой. План, неразрывной частью которого является его работа. План, неумолимый рабочий план, который постепенно становится высшим законом, которому в равной мере подчинены чекисты, инженеры, воры, бандиты, проститутки».182 Социальная лакуна, в которую были помещены потенциальные авторы и создатели «нового вида советской литературы», говорит сама за себя.
Впрочем, гуманитариям, «инженерам человеческих душ»1, приходилось ничуть не легче. Как раз в 1937 году, например, прекратила свое существование редакция ленинградского Детиздата. Некоторые ее сотрудники были уволены, другие — арестованы. «Кадровые» ножницы в середине тридцатых годов приобрели характер системного кризиса в развитии страны. И это закономерно.
Уже к 1936 году удельный вес продукции, полученной с новых и полностью реконструированных заводов, составил 75,4%, а в производстве средств производства — 87,4%. Весь парк тракторов, комбайнов и сельскохозяйственных машин был создан в годы первой и второй пятилеток. Из имевшегося на январь 1938 года парка металлорежущих станков более половины было произведено за годы второй пятилетки. В силовом оборудовании промышленности 79,5% всей мощности паровых турбин, 62,2% мощности дизелей и 77,2% электрогенераторов были установлены после 1929 года.183
На этом фоне абсолютно не случайно, например, один из лозунгов ЦК ВКП(б) к 19-й годовщине Великой Пролетарской революции в СССР звучал так:
«Поднимем культурно-технический уровень рабочего класса до уровня работников инженерно-технического труда!».
Но только призывами, даже самыми грозными, восстановить кадровый потенциал было невозможно — например, количество рабочих с высшим образованием в это время не превышало 1% от общей численности рабочих в стране.184 Да что там говорить о рабочих с высшим образованием, если в январе 1939 года, по данным советского историка Ф.А. Лукинского, в Сибири 84,4% рабочих не имели школьной подготовки (22,1% неграмотных, в том числе 30% — в Новосибирской области, и 62,3% грамотных, но без школьного образования).
Уровень образования остальных рабочих составлял от одного до шести классов школьного обучения. Только 4,8% рабочих гигантского региона имели 7 классов образования. Эти результаты были получены Лукинским в 1980 году на основе анализа засекреченных в то время данных Всесоюзной переписи населения 1939 года.185 В целом же, по подсчетам С.П. Постникова и М.А. Фельдмана, среди всех рабочих народного хозяйства СССР процент неграмотных колебался от 2 до 15.186
Культурная оболочка — вещь чрезвычайно тонкая, хрупкая. Содрать ее, в общем-то, ни большого труда, ни большого ума не требуется. А вот регенерируется она чрезвычайно медленно, если вообще поддается восстановлению. И это несмотря на действительные сверхусилия, которые прикладывали власти. В тридцатые годы в Советском Союзе очень быстро растет выпуск инженеров разных специальностей (табл. 2.11). По сравнению с 1926 годом, в 1939 году количество инженеров в СССР увеличилось в 7,7 раза.187
Табл. 2.11. Выпуск молодых специалистов из высших ученых
заведений за 1933–1938 годы
Таблица 2.12. Выпуск технических книг в СССР
Таблица 2.13. Распределение технической книги в СССР за 1937 год по читательским группам
Практически синхронно рос и выпуск технических книг (табл. 2.12). Но вот научно-популярной литературы в стране по-прежнему не хватало очень остро. В 1934 году из запланированных 200 названий листажом 15,4 миллиона оттисков вышло 129 названий (64,5%) листажом 12,5 миллиона оттисков (81,2%). В 1935 году — та же картина: из запланированных 136 названий листажом 9,7 миллиона оттисков вышло 87 названий (64%) листажом 9 миллионов оттисков (92%).188 Хотя в целом техническая литература в СССР в то время издавалось миллионными тиражами (табл. 2.13).
* * *
Но как раз в этот критический момент на рынке отечественного научпопа появляется очень сильный и целеустремленный субъект — Академия наук СССР. Именно в этой организации сохранились еще столь необходимые кадры и опыт для создания качественной научно-популярной литературы. Еще в 1935 году была создана Комиссия АН СССР по изданию научно-популярной литературы. С момента ее организации и до 1951 года председателем комиссии был С.И. Вавилов.
С 1930 года издательство Академии наук было переведено на хозрасчет, причем ему была передана и вся книжная продукция академии, начиная с 1728 года. (Правда, академик Алексей Крылов отмечал в 1945 году, что «условия передачи, условия расчета, расценка старых изданий и пр. вырабатывались неизвестно кем и как, но при падении ценности денег эта работа едва ли соответствует действительности».189) И этот субъект вполне отдавал себе отчет в сложившейся ситуации в области издания научпопа.
«В последние годы изданием научно-популярной литературы занимались многие издательства, но ни в одном из них это дело не было поставлено мало-мальски широко и серьезно. Подбор тем был довольно случаен. В результате одни темы дублировались, другие вовсе не освещались. Особенно плохо поставлена популяризация наук, на которых зиждется современная техника: физика, химия математика, электротехника и др., совершенно нет популярных трудов по многим гуманитарным наукам. Много литературы было издано Главной редакцией юношеской и научно-популярной литературы ОНТИ в 1936 году, но в 1937 году эта редакция была ликвидирована.
Другие издательства также почти прекратили работу в этом направлении. Исключение представляет лишь издательство Академии наук СССР, где в 1938 году значительно возрос выпуск научно-популярной литературы»,
— писал в 1939 году в большой программной статье «О научно-популярной литературе» Е.С. Лихтенштейн.190
Академики взялись за дело основательно и, что важно, вполне сообразуясь с политической конъюнктурой. Первое, что было сделано, — разработан проект тематического плана, рассчитанный на несколько лет, по серии «Академия наук — стахановцам». План состоял из восьми разделов, условно названных: «Передовая наука»; «Покорение природы»; «Новая техника»; «История народов СССР»; «Наша Родина»; «Культура народов»; «Произведения классиков науки»; «На темы дня».
Надо отметить, что инициатором создания этой серии была Надежда Константиновна Крупская. Именно она обратилась 10-11 января 1936 года с письмом к академикам А.П. Карпинскому, В.Л. Комарову, И.П. Павлову, А.Н. Баху, С.И. Вавилову. В письме она призывала Академию наук включиться в дело продвижения науки в массы и, в частности, принять участие в создании научно-популярной литературы рабочих-стахановцев. В письме к президенту АН СССР В.Л. Комарову она отмечала:
«Академия наук давно уже держит курс на то, чтобы продвинуть науку в массы. Сейчас в связи со стахановским движением тяга масс к научному знанию значительно повысилась. Хотят читать не только беллетристику, хотят читать научно-популярную литературу. Крепко надеюсь, что под Вашим председательством Академия наук, ее работники подымут это дело на необходимую высоту».191
Именно в ответ на это обращение Крупской президиум АН СССР тут же, в январе 1936 года, принимает решение создать научно-популярную серию «Академия наук СССР — стахановцам» под общей редакцией президента АН СССР Владимира Комарова.
При всей кажущейся очевидности и незамысловатости предпринятого академиками проекта, перед ними стояла задача отнюдь не тривиальная. Дело в том, что большинство из стахановцев были вчерашние неграмотные или малограмотные рабочие. Так, анализ биографий 500 наиболее известных стахановцев показал: 60,7% из них были выходцами из деревни, а половина имела стаж работы на производстве всего лишь 3–4 года.192
Но академики оказались людьми упорными и исполнительными. Для систематической (сегодня сказали бы — системной) пропаганды научных достижений в марте 1936 года президиум АН СССР создает отдел научной пропаганды. Задача — организация лекций и докладов, как для учащихся и широких народных масс, так и для самих ученых.
«Основной причиной отставания научно-популярной литературы и неупорядоченности ее тематики является то, что у нас нет издательства, которое выпускало бы основную массу этой литературы и отвечало бы за ее издание, — аккуратно подводит к ключевому положению своей статьи Лихтенштейн. — Таким издательством, нам кажется, должно стать издательство Академии наук СССР, не специализировавшееся в одной научно-технической области, а охватывающее весь цикл естественных, научно-технических и общественных дисциплин».
И это были уже не пустые декларации. Реализация амбициозной заявки на лидерство академического книгоиздания потребовала принятия и вполне жестких организационных решений. Скажем, 25 сентября 1937 года президиум АН СССР утверждает инструкцию о порядке печатания академических изданий. Согласно этой инструкции, опубликование работ в изданиях Академии наук или от ее имени производится не иначе, как по решению редакционно-издательского совета АН СССР.
В 1938 году в издании Академии наук начали печататься три научно-популярные серии. Про одну из них, «Академия наук СССР — стахановцам», мы уже говорили. Вторая научно-популярная серия, под общей редакцией академика С.И. Вавилова, предназначалась «для широкого круга советской интеллигенции — инженерно-технических работников, педагогов, врачей, студентов и т. д.». Третья серия, под общей редакцией академика Л.И. Прасолова, предполагала в качестве целевой аудитории агротехников и колхозный актив.
Но вся эта кипучая популяризаторская деятельность Академии наук СССР не обошлась, конечно, без руководящей и направляющей деятельности ВКП(б). Причем партия делала акцент, как всегда, на идеологической составляющей этой работы.
Так, в марте 1940 года главный редактор газеты «Правда», будущий академик П.Н. Поспелов, заместитель начальника пропаганды и агитации, заведующий Отделом печати ЦК ВКП(б) Т.И. Антропов и академик Г.Ф. Александров готовят записку в ЦК ВКП(б). В ней они предлагают поддержать инициативу академиков О.Ю. Шмидта и М.Б. Митина о том, чтобы
«…создать новый научно-популярный журнал “Научная мысль”. Журнал должен знакомить советскую интеллигенцию с основными результатами, достижениями всех областей знания. Серьезную роль в марксистско-ленинском воспитании советской интеллигенции должен сыграть отдел журнала — “Общественные науки”. Иметь такой журнал, специально рассчитанный на советскую интеллигенцию, крайне необходимо».193
Авторы записки предлагали для реализации задуманного реорганизовать в научно-популярный журнал уже существующее издание — «Советская наука». При этом публикацию официальных документов Комитета по делам высшей школы планировалось передать в специальный бюллетень. В итоге 25 марта 1940 года Оргбюро принимает решение:
«1. Реорганизовать с марта 1940 г. журнал «Советская наука» в научно-популярный журнал, орган Академии наук СССР и Комитета по делам высшей школы.
Основной задачей журнала считать ознакомление советской интеллигенции с основными достижениями всех областей знания.
2. Установить выход журнала один раз в месяц, объемом в 10 печатных листов, тиражом в 30 тысяч экземпляров.
3. Утвердить ответственным редактором журнала «Советская наука» академика А.Н. Баха…»
Не случайно также, что 10 декабря 1940 года президиум АН СССР постановил «начать издание серии научно-популярной литературы для советской интеллигенции».194
Между тем в 1938 году отечественную и переводную научно-популярную литературу в СССР издавали около 30 издательств! Продукция двенадцати из этой тридцатки составляла 82,4% названий и 88% тиража научпопа в стране.195 Но наиболее крупными издателями естественнонаучных популярных книг были три — ОНТИ и Детгиз (до своего расформирования) и Издательство Академии наук СССР. С печальной судьбой первых двух издательств мы уже отчасти знакомы. Издательство Академии наук СССР на этом фоне выглядело «островком стабильности». По-видимому, это осознавало и руководство академии и в полной мере ответственно взяло на себя роль локомотива научпопа в стране.
Комиссия Академии наук по изданию научно-популярной литературы признала даже необходимым разработать некоторую инструкцию авторам научно-популярных произведений.
«Разумеется, такая инструкция не может рассматриваться как рецепт составления научно-популярных книг», — спешит всех успокоить Е. Лихтенштейн. Но основные положения этой методической разработки заслуживают того, чтобы упомянуть их хотя бы кратко.
Итак.
«Популярная литература должна быть строго научной. Забота о простоте изложения не должна приводить к упрощению тех научных вопросов, о которых пишет автор. Упрощая сложные вопросы, выдавая гипотезу за нерушимую истину, описывая одну гипотезу, замалчивая другие, популяризатор воспитывает у читателя примитивность мышления…
Научно-популярные книги должны не только сообщать факты, но и знакомить читателя с идеями, обобщающими выводами науки, открывать перед ним широкие перспективы науки в условиях социализма…
В хорошей научно-популярной книге должны быть слиты некоторые черты, свойственные научной работе и литературному произведению. Живость и увлекательность изложения, удачные сравнения, позволяющие найти знакомое в неизвестном, значительно облегчают восприятие научного материала. Легче всего завладевает вниманием читателя та книга, в которой есть элемент действия. Очень благодарны в этом отношении темы из истории науки и биографии великих ученых и изобретателей. По этим же причинам географические знания лучше всего передаются в форме рассказа о путешествиях…
Популярная книга должна разбиваться на небольшие главы, отчетливо очерчивая звенья повествования. В начале глав желательно давать краткое содержание их, а в конце — краткое резюме. Большие главы бывает полезно разбить на части подзаголовками. Весьма затрудняют чтение большие периоды и отсутствие достаточного количества красных строк (абзацев)…
Весьма полезно в научно-популярной книге дать рекомендательный список книг по соответствующему вопросу…
…Передовой наукой может быть названа только та наука, которая, как говорит товарищ Сталин, “не отгораживается от народа, не содержит себя вдали от народа, а готова служить народу, готова передать народу все завоевания науки, которая обслуживает народ не по принуждению, а добровольно, с охотой”».196
Эти слова И.В. Сталина как бы завершают некий исторический цикл в отношении власти к популяризации науки в обществе. Цикл, начало которому положил В.И. Ленин, написав 5 мая 1920 года в письме к М.Н. Покровскому:
«т. Покровский! Мне случилось как-то беседовать с т. Луначарским о необходимости издания хорошего словаря русского языка. Не вроде Даля, а словаря для пользования (и учения) всех, словарь, так сказать, классического, современного русского языка (от Пушкина до Горького что ли, примерно). Засадить на паек человек 30 ученых или сколько надо, взяв, конечно, не годных на иное дело, — и пусть сделают… Ваш Ленин».197
Как бы там ни было, к 1941 году средний тираж одной научно-популярной книги достигал лишь 10 тысяч экземпляров. Не случайно, кстати, в инструкции «О расстановке книг в книжных магазинах» (утверждена дирекцией Книготоргового объединения государственных издательств, КОГИЗ, 13 июля 1938 года) рекомендуется следующая схема деления всего книжного ассортимента:
«п. 3. I. Массово-политическая и социально-экономическая литература. II. Военная литература. III. Литература по народному образованию (учебно-педагогическая литература). Физкультура и туризм. IV. Художественная литература. Литературоведение и критика. Языкознание. Искусство.V. Детская литература. VI. Сельскохозяйственная литература. VII. Научно-техническая литература. VIII. Литература по биологии и медицине. IX. Литература на языках народов СССР и иностранных языках.
п. 8. При определении принадлежности книги сборного характера к тому или иному отделу (подотделу, группе) за основу принимается тематика книги (т. е. ее преобладающее содержание)».198
В общем, научпоп опять, как и в начале века, оказывался «размазанным» по другим книжным отделам. Мало того, даже в детальной расшифровке ассортимента отдела научно-технической литературы, к которому было бы логичнее всего приписать и научно-популярную, не предусматривалось места для научпопа. Для книг по хладотехнике, дирижаблестроению, канализации, швейно-трикотажной промышленности, противопожарному делу, по гужевому транспорту и проч., и проч. предусматривалось, а для научно-популярной литературы — нет.
И все-таки в 1939 году общий тираж научпопа в СССР подобрался к 1,3 миллиона экземпляров (без учета справочной и учебной литературы). Это составило, по названиям, 0,9% от выпуска всей технической книги в стране и 2,5% от всего тиража технической книги.199 Научно-популярное книгоиздательство и периодика в СССР явно набирали обороты. В 1940 году суммарные тиражи научно-популярной литературы в СССР подскочили до 13 миллионов экземпляров.
Казанская Ньютониана — 1943
Перед Великой Отечественной войной в СССР насчитывалось 220 издательств и около 5 тысяч полиграфических предприятий. Увы, с началом войны на восток удалось эвакуировать лишь часть из них. Полностью были утрачены типографские мощности на Украине, в Белоруссии, в Прибалтике, на Орловщине. Почти на порядок сократилось производство бумаги: 730 тысяч тонн в 1941 году, 166 тысяч тонн — в 1942-м. Естественно, что издание газет сократилось на 4300 названий (т. е. почти в 2 раза), а журналов — на 1500 (в 5,6 раза).200 Впрочем, книгоиздание сократилось также в разы. В целом по стране выпуск книг упал с 45 830 названий в 1940 году до 15 899 — в 1943-м.201 Общепринятый в полиграфии параметр — объем произведенной продукции в печатных листах-оттисках — еще более показателен: в 1943 году он был в 4 раза меньше, чем в 1941-м.
Академическое книгоиздательство по названиям сократилось в 1943 году, по сравнению с 1941 г., в 2,6 раза (350 и 913 наименований соответственно).202 Динамика выпуска книг и журналов Академией наук в военные годы приведена в табл. 2.14. Для сравнения там же приведены данные по предвоенному и первому послевоенному году.
По некоторым годам есть данные по разделению общего объема печатной продукции на книги и журналы203: в 1941 году — 4945 и 2260 соответственно; в 1944 году — 1246 и 2500; в 1945-м — 3054 и 2500. То есть уже в 1946 году по числу наименований книжных изданий Академия наук СССР превзошла уровень первого военного года. А по числу периодических изданий этот уровень был превзойден и того раньше — в 1944 году.
«Поражает не только разнообразие тематических направлений — в массиве изданных работ были представлены все основные области науки и техники, — но и значительные для военных лет тиражи научнопопулярных трудов, — не скрывает своего удивления директор издательства «Наука», член-корреспондент Российской академии наук Владимир Васильев. — Так, 50-тысячными тиражами выпущены такие разные по целевому назначению издания, как книга Гамалея Н.Ф. “Грипп и борьба с ним” и Вейгелина К.Е. “Отец русской авиации — Н.Е. Жуковский”… Понятно, когда в 1942 году 25-тысячным тиражом издается “Очерк развития русского противогаза…”. Но таким же тиражом распространяются работы С.И. Вавилова (“Глаз и солнце…”) и… “История римской литературы” М.М. Покровского.И это в один из самых тяжелых периодов войны!»204
Таблица 2.14. Динамика выпуска книг и журналов
Академией наук СССР
Основываясь на данных, приведенных в цитированной выше работе В.И. Васильева, легко подсчитать, сколько книг из 75 наименований серии «Научно-популярная литература» было выпущено тиражом в 10 тысяч экземпляров и больше (т. е. тиражами средними для предвоенных показателей издания научпопа). Оказалось, что таковых книг 22 — почти 30%! И это во время войны. И это научно-популярная литература.
Вот эти титулы:
Бась К.Л., Шишаков В.А. «Луна» (1941, 10 тыс. экз.);Вавилов С.И. «Глаз и солнце. О свете, солнце и зрении» (1944, 20 тыс. экз.); Бублейников Ф.Д., Щербаков Д.И. «Замечательные геологические явления нашей страны» (1941, 10 тыс. экз.); Виноградов И.В. «Карты и атласы» (1941, 10 тыс. экз.); Анисимов С. «Путешествия П.А. Кропоткина» (1943, 10 тыс. экз.); Опарин А.И. «Возникновение жизни на Земле» (1941, 10 тыс. экз.);
Шмидт П.Ю. «Организм среди организмов. Жизнь и взаимные отношения живых существ» (1941, 10 тыс. экз.); Гамалея Н.Ф. «Грипп и борьба с ним» (1942, 50 тыс. экз.); Воронихин Н.П. «Растительный мир океана» (1945, 10 тыс. экз.); Шишкин Б.К. «Как составить гербарий» (1941, 10 тыс. экз.); Фигуровский Н.А. «Очерк развития противогаза во время империалистической войны 1914–1918 гг.» (1942, 25 тыс. экз.); Сеченов И.М. «Рефлексы головного мозга» (1942, 10 тыс. экз.); Вейгелин К.Е. «Отец русской авиации — Н.Е. Жуковский» (1942, 50 тыс. экз.); Ярославский Е.М. «Биография В.И. Ленина» (1942, 10 тыс. экз.); Ярославский Е.М. «О товарище Сталине» (1942, 10 тыс. экз.); Вавилов С.И. «Исаак Ньютон (1643–1727)» (1945, 10 тыс. экз.);
Лурье С.Я. «Архимед» (1945, 15 тыс. экз.); Хейфец Ф.А. «Первый Интернационал» (1941, 10 тыс. экз.); Греков Б.Д. «Борьба Руси за создание своего государства» (1945, 15 тыс. экз.); Покровский М.М. «История римской литературы» (1942, 20 тыс. экз.); Ковалевская С.В. «Воспоминания детства и автобиографические очерки» (1945, 10 тыс. экз.); Крылов А.Н. «Мои воспоминания» (1945, 12 тыс. экз.).
Но даже на фоне этого необъяснимого, казалось бы, влечения к научной популяризации в годы тяжелейшей войны несколько особняком стоит история с празднованием в Советском Союзе 300-летия со дня рождения Исаака Ньютона.
* * *
«Трудно сказать что-либо существенно новое вдали от родины Ньютона, не имея под руками подлинных документов и архивов о его жизни, после больших сочинений Брюстера, Био, Розенберга и Мора».205
Это отрывок из авторского предисловия к первому изданию книги академика С.И. Вавилова «Исаак Ньютон». Тем не менее, несмотря на такую самокритичность автора, книга эта стала классической научной биографией сэра Исаака Ньютона на русском языке и переиздавалась еще три раза: Вавилов С.И. Исаак Ньютон. — М.—Л.: Издательство Академии наук СССР, 1945. — 230 с. Второе издание, просмотренное и дополненное (1000 экз.); Вавилов С.И. Исаак Ньютон (Научная биография и статьи)/Академия наук СССР. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1961. — 294 с. (20 000 экз.); Вавилов С.И. Исаак Ньютон: 1643–1727. — 4-е изд., доп. — М.: Наука, 1989. — 271 с., ил. — (Научно-биографическая серия) + Гинзбург В.Л. Несколько замечаний к биографии Исаака Ньютона; Юшкевич А.П. Математика в рукописном наследии Исаака Ньютона; Вавилов С.И. Ньютон и современность (21 300 экз.). Издательство Академии наук СССР, Москва—Ленинград, 1943. — 216 с., 3000 экз.132
Эта же книга была помещена в третий том «Собрания сочинений» С.И. Вавилова (М.: Изд-во Академии наук СССР, 1956). А кроме того, вавиловская биография Ньютона семь раз переиздавалась за границей — была переведена на румынский (1947), венгерский (1948) и немецкий (Вена, 1948 и Берлин 1951) языки.
Но нас сейчас будут интересовать обстоятельства подготовки именного первого издания этой книги. Выдающийся советский историк математики А.П. Юшкевич напишет об этом издании так:
«В своей относительно небольшой книге… С.И. Вавилов с редким искусством сумел соединить utile dulci, увлекательность с серьезностью, популярность с научной глубиной. Его биография Ньютона — прекрасный образец научно-художественной прозы».206
Правда, Адольф Павлович в своей статье анализирует сущностный, содержательный аспект вавиловского труда и ничего не говорит об условиях, в которых он создавался. А они были очень нестандартными, порою даже драматичными.
«4 января 1943 года исполняется триста лет со дня рождения Исаака Ньютона, одного из величайших гениев точного естествознания, — с этих слов начинается предисловие к первому изданию вавиловской биографии Ньютона. — Направляя сейчас основные усилия на помощь нашей героической Красной Армии, Академия наук СССР не может пройти мимо знаменательной даты трехсотлетия со дня рождения одного из величайших творцов культуры — Исаака Ньютона. Академией наук создана особая комиссия по ознаменованию юбилея Ньютона. Настоящее жизнеописание составлено по предложению комиссии».
Во втором издании 1945 года, снабженным и новым предисловием, Сергей Иванович Вавилов дополнит сказанное:
«Первое издание этой книги было опубликовано в самом начале 1943 года… Книга составлялась в грозные дни сталинградской битвы, решавшей исход войны… с удовлетворением можно отметить, что на нашей родине, несмотря на напряжениеисторических сталинградских дней, решавших ее судьбы, юбилей Ньютона праздновался широко и с большим единодушием. Помимо многочисленных торжественных заседаний в научных институтах, университетах и других учреждениях по всей стране, в юбилейные дни в СССР было издано пять книг, посвященных Ньютону, и среди них большой том статей, всесторонне анализирующих наследство Ньютона».
Об этих книгах речь пойдет ниже. Сейчас же можно отметить одну деталь: воспроизведенное в этом издании предисловие к первому, 1943 года изданию заканчивается уточненным местом и временем написания: г. Йошкар-Ола. Ноябрь 1942 г. Самый тяжелый период Великой Отечественной войны, а страна «широко и с большим единодушием» празднует юбилей Ньютона! Издается целая библиотечка, посвященная великому англичанину. Чего это стоило в то время — отдельная тема.
* * *
Судьба академического книгоиздания во время войны очень плотно переплетена с Казанью. Уже 22 июля 1941 года в этот город были эвакуированы первые 11 академических институтов и две лаборатории из Москвы: Институт горючих ископаемых, Энергетический институт, Институт машиноведения, Институт химической физики, Институт органической химии, Институт общей и неорганической химии, Коллоидно-электрохимический институт, Биогеологическая лаборатория академика В.И. Вернадского, Институт теоретической геофизики… Также были эвакуированы и Институт физических проблем (ИФП, директор — академик Петр Леонидович Капица), и Физический институт (ФИАН, директор — академик Сергей Иванович Вавилов).
Расположились эвакуированные институты в помещении Казанского университета.
«Небольшой физический корпус был отведен под три института, — вспоминает Л.В. Лёвшин. — Первый этаж был передан Институту физических проблем, второй — Ленинградскому физико-техническому институту; помещение физического практикума на третьем этаже было отдано ФИАНу».207
Эмоциональное описание условий, в которых приходилось работать академическим ученым в Казани, дает письмо С.И. Вавилова одному из ведущих сотрудников ФИАНа — академику Л.И. Мандельштаму. Вместе с большой группой престарелых и слабых здоровьем академиков Леонид Исаакович Мандельштам 16 июля 1941 года был эвакуирован из Москвы на курорт Боровое в Северном Казахстане. Оторванный от лабораторий колебаний и оптики, созданных по его инициативе, Мандельштам высказывает в письме Вавилову свое пожелание переехать в Казань. Ответ С.И. Вавилова от 25 апреля 1942 года красноречив и однозначен:
«Казанские условия жизни и работы очень плачевные. ФИАН, расположенный в университете, почти не отапливается, работать приходится в шубах, в большой тесноте, с перебоями в воде и токе.
Н.Д. Папалекси2 не получил до сих пор даже фанерного угла… Для Вас же пребывание в Казани и работа в такой обстановке ничего хорошего не обещает. Квартирный вопрос и продовольственный находятся в Казани в состоянии, Вам, вероятно, известном».208
Но, судя по всему, и психологическая обстановка среди самих эвакуированных в Казань ученых была в то время не самая простая. По крайней мере С.И. Вавилов в том же письме к Мандельштаму специально отмечает:
«Кроме того, необычайная концентрация физиков и вообще академических людей, создавшаяся в Казани, невыносима (по крайней мере для меня). На этой почве сплетни, ссоры, борьба уязвленных самолюбий и проч. разрастаются до невиданных размеров. От одного этого можно сбежать из Казани».209
Впрочем, тяжело было всем. Можно себе представить, какая более чем серьезная нагрузка легла на Казанский университет. И все же в стенах его не прекращался учебный процесс, занимались студенты. Правда, с началом войны график обучения уплотнился существенно: Казанский университет перешел на трехлетнюю форму обучения, были отменены выходные и отпуска преподавательскому составу, нагрузка на преподавателя составила 42 часа в неделю.
Летние каникулы сократили до одного месяца, зимние — до одной недели.210 Не случайно 16 апреля 1942 года академик Сергей Иванович Вавилов внес в президиум АН СССР предложение об организации Комиссии содействия Казанскому государственному университету.211 Тем не менее только в 1946 году в университете был восстановлен восьмичасовой рабочий день, ежегодные оплачиваемые отпуска, воскресенье опять стало выходным днем.
В Казань же были переведены президиум Академии наук (30 сентября 1941 года там прошло его расширенное заседание) и академическое издательство. В 1941–1943 годах в Казани, на базе в основном Татполиграфа, Издательство АН СССР выпустило 46 изданий. И отдельная тема — казанская Ньютониана.
«Я вспоминаю зиму 1942/1943 года, когда наша страна начинала оживать после великой победы под Сталинградом, — напишет в 1951 году один из крупнейших отечественных специалистов в области теоретической астрономии и небесной механики, профессор Наум Ильич Идельсон; он также находился в эвакуации в Казани, где работал в Институте теоретической геофизики АН СССР и одновременно заведовал кафедрой геофизики Казанского университета. — А как раз тогда надвигался на нас, если можно так выразиться, ряд великих юбилеев: 400-летие смерти Коперника, 300-летие смерти Галилея и рождения Ньютона. Пройти мимо этих дат — значило бы признать, что мы все забыли, от всего отошли в годину войны. Но мы ничего не забыли и ни от чего не отошли.
Замечательное книгохранилище Казанского университета сыграло здесь самую существенную роль. Оно помогло нам организовать собрания, писать статьи и составлять сборники, посвященные памяти этих титанов прошлого. И как сейчас помню я слова Сергея Ивановича <Вавилова>: “Юбилеи пройдут — книги останутся”. Очевидно, он подразумевал под этим, что пока мысль не отображена окончательно в печатном выступлении, подлежащем широкой критике, до тех пор ничего еще не сделано вообще».212
Здесь, пожалуй, уже самое время привести библиографию этой Ньютонианы, о которой говорил академик Сергей Вавилов. Это, так сказать, каноническое пятикнижие, посвященное Ньютону:
1. Вавилов С.И. Исаак Ньютон. — М.—Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1943. — 216 с. Тираж 3000 экз. (Встречаются два варианта переплета: серый и темно-синий);
2. Акад. Крылов А.Н. Ньютон и его значение в мировой науке (1643–1943). — М.—Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1943. —40 с. Тираж 3000 экз.;
Забегая немного вперед, отмечу, что ко всем трем юбилеям были подготовлены и выпущены академические сборники, c тех пор ставшие уже классическими. Сначала, в 1943 году, последовательно выходят сборники: «Галилео Галилей. 1564-1642» (под ред. акад. А.М. Деборина, М.—Л., 1943); «Исаак Ньютон (1643–1727)» (под ред. акад. С.И. Вавилова, Изд-во АН СССР, М.—Л., 1943). Затем, уже после войны, — «Николай Коперник. 1473–1543» (отв. ред. чл.корр. АН СССР А.А. Михайлов, М.—Л., 1947). Интересно, что последний сборник открывает статья профессора Н.И. Идельсона «Жизнь и творчество Коперника»; этот текст выходил и отдельной брошюрой: Идельсон Н.И. Николай Коперник. — М.: Изд-во Академии наук СССР, 1943. Тираж 2000 экз. Естественно, что для сборника 1947 года статья была заново отредактирована и дополнена.
3. Исаак Ньютон (1643–1727). Сб. статей к трехсотлетию со дня рождения/ Под ред. акад. С.И. Вавилова. — М.—Л.: Изд-во АН СССР, 1943. — 440 с. Авторы статей: А.Н. Крылов, С.И. Вавилов, Н.Н. Лузин, С.Я. Лурье (2 статьи), Н.Г. Чеботарев, Г.Г. Слюсарев, И.А. Хвостиков, Н.И. Идельсон, Л.Н. Сретенский, А.Д. Дубяго, М.В. Кирпичев, Т.П. Кравец, Т.И. Райнов, А.М. Деборин, А.Д. Люблинская, Е.Г. Скржинская, П.М. Дульский. Тираж 3000 экз.;
4. Кудрявцев П.С. Исаак Ньютон/ Под ред. проф. А.К. Тимирязева. — М.: Гос. уч.-пед. изд-во Наркомпроса РСФСР, 1943. —144 с. Тираж 25 000 экз. (уменьшенный формат);
5. Исаак Ньютон (1643–1943). — Казань: Казанский авиационный ин-т, 1943. — 82 с. Тираж 350 экз. (меньший формат).
Как видим, три из пяти книг выпущены академическим издательством. Последняя работа заслуживает отдельного разговора. Во втором издании книги «Исаак Ньютон» (1945 год) в кратком аннотированном библиографическом указателе С.И. Вавилов напишет про этот сборник статей: «Небольшая книга с юбилейными докладами…», но это как раз тот случай, когда мал золотник, да дорог.
«Волнуясь, перелистываем мы сейчас книги времен <Великой Отечественной> войны. Они напечатаны на газетной бумаге, заключены в неокрашенные обложки, а часто вообще не имеют их. Строгое оформление ограничено средствами набора — заголовками, выделениями, иногда наборным орнаментом. Немудреные черно-белые рисунки на обложках воспроизводятся цинкографией, — отмечает один из самых авторитетных современных отечественных историков печатного дела и книговедов, профессор Евгений Немировский. — Основным элементом оформления книг военной порыстановится обложка. Иллюстрации в первые военные годы редки».213
Но вот этот аккуратный покетбук, как сказали бы сейчас, изданный крошечным тиражом в 350 экземпляров в Казани, в типографии Татполиграфа при НКМП ТАССР, — самый настоящий маленький шедевр полиграфического искусства (5 печатных листов). Несмотря на неизбежный при карманном формате мелкий кегль, издатели (ответственный редактор С.В. Румянцев, технический редактор А.Т. Тухватуллин) сделали все возможное, чтобы чтение книги было комфортным: достаточно большие поля, много «воздуха», ясный антиквенный шрифт3 (хотя местами и «побитый») и на удивление очень неплохого качества бумага. (Это чувствуется даже сегодня, спустя почти 70 лет после появления книги — стоит только взять ее в руки.)
Да, обложка и все типографские украшения книги — черно-белые. Но редакторы и тут нашли оригинальное решение сделать более привлекательный дизайн. Надпись на обратной стороне шмуц-титула сообщает: «Внешность издания, обложка и графические украшения на титуле и страницах 48 и 58 заимствованы из книги “Sir Isaac Newton, by V.E. Pullin, London, 1927”. Графика на страницах 7, 34, 35, 47, 58 и 82 принадлежат современнику И. Ньютона граверу E.I. Daudet». Это изысканный орнамент из миниатюрных арабесок.
Кроме того, книга содержит четыре миниатюрных портрета, вклеенных на отдельных листах: три — И. Ньютона (работы Дж. Торнхилла (1675–1734), Готфрида Кнеллера (1646–1723) и Дж. ван дер Бенка (1694–1739)) и портрет О. Кромвеля работы Питера Лели (1618–1680).
Не менее интересно не только книжное убранство этого издания, но и собственно содержание статей в нем. Надпись на шмуц-титуле вполне однозначно дает нам временную привязку: «Доклады, прочитанные на торжественном заседании, посвященном трехсотлетию со дня рождения великого английского ученого ИСААКА НЬЮТОНА в Казанском авиационном институте 9 апреля 1943 года» (сохранена графика оригинала. — А.В.). Среди авторов — профессор М.М. Кусаков, «Жизнь и деятельность Исаака Ньютона»; П.М. Дульский, «Иконография Исаака Ньютона»; Б.М. Столбов, «Оптические работы Исаака Ньютона»; Л.Ф. Ракушева, «Философские взгляды Исаака Ньютона».
Однако только доклад Л.Ф. Ракушевой не имеет какой-то дополнительной датировки, поэтому мы можем предположить, что он впервые был сделан именно 9 апреля 1943 года. Временные рамки доклада М.М. Кусакова чуть-чуть более размыты: текст датирован самим автором «апрель 1943 г.». Статья Б.М. Столбова имеет авторскую датировку — «март 1943 г.». Статья П.М. Дульского, как следует из подстраничной сноски, — это «доклад, прочитанный 25 февраля 1943 г. в научной сессии Академии наук Союза ССР, посвященной 300-летию со дня рождения И. Ньютона» (с. 35). А в конце статьи и вовсе третья датировка: «май 1943 год».
Так что статьи, помещенные в сборник, судя по всему, прошли тщательный и довольно длительный отбор. Интересную дополнительную информацию в этом отношении дает статья заслуженного деятеля искусств Татарской автономной ССР Петра Максимилиановича Дульского «Иконография Исаака Ньютона».
«В июне 1942 года я получил от юбилейной комиссии Академии наук Союза ССР по проведению празднования 300-летия со дня рождения Исаака Ньютона предложение выступить на сессии со специальным докладом, — пишет П.М. Дульский. — Темой моего доклада я избрал обзор портретов Исаака Ньютона, но как только я приступил к работе — обнаружилось, что в казанских библиотеках и художественных хранилищах материалов по данному вопросу не имеется. Мы предполагаем, что и в наших столичных библиотеках материалов тоже не найдется, так как он сосредоточен главным образом в Лондоне, в Кембридже и других крупнейших государственных и частных хранилищах Англии»…
Тут, заметим, П.М. Дульскому, возможно, просто чуть-чуть не повезло в его разысканиях в казанских библиотеках. Именно не повезло. Ведь Дульский был самым авторитетным знатоком не только творчества татарских живописцев и архитектуры Казани. В достаточно обширной библиографии Петра Максимилиановича есть исследования, специально посвященные книговедению в Татарии: Дульский П. Современная иллюстрация в детской книге// Труды и протоколы Педагогического общества при Казанском университете. Т. III. С. 156–158; Дульский П.М. Книга и ее художественная внешность (в связи с казанским книгопечатанием). — Казань: Библиогр. Кружок «Друзей книги», 1921; Дульский П.М. Оформление татарской книги за революционный период. — Казань: Тат. науч.-исслед. экон. ин-т. Кабинет искусств, 1930. Но, не повезло…
Повезло мне. Я при подготовке этой работы наткнулся на интересный экземпляр одной библиографической редкости — первой биографии Ньютона на русском языке, изданной отдельной книгой: Био Ж.Б. Биография Ньютона/ (С портретом); пер. с фр. В. Ассонова (посвящается К.И. Карлгофу). — М.: Тип. Т. Рисе, у Мясницких ворот, д. Воейкова, 1869. — 111 с. (тираж не указан).
Причем этот экземпляр находился именно в Казани.215 На титульном листе экслибрис: «Из библиотеки профессора Д.И. Дубяго» (Дмитрий Иванович Дубяго (1849–1919) — профессор астрономии в Казанском университете и директор обсерватории с 1905 года; до назначения на эту должность был ректором Казанского университета). Здесь же, на титуле, овальный штамп: «Энгельгардтовская обсерватория Императорского Казанского университета». На фронтисписе — хорошего качества гравюра, предположительно, выполненная с известного портрета Исаака Ньютона работы Дж. ван дер Бенка. (Этот же портрет, напомним, имеется и в сборнике Казанского авиационного института.)
Существовала и еще одна книга, которая, несомненно, присутствовала в то время в казанских книжных собраниях, — Парфентьев Н.Н. Значение творений Исаака Ньютона в истории развития математики, механики, физики, астрономии и философии наук. — Казань, 1927. Ее автора, Николая Николаевича Парфентьева, выдающегося математика, профессора, декана физико-математического факультета Казанского университета в двадцатые-тридцатые годы, считают одним из основателей казанской физико-математической школы в XX веке.216 По какой-то изощренной прихоти судьбы Николай Николаевич скончался от болезни сердца как раз 22 января 1943 года, в самый разгар юбилейных мероприятий памяти Ньютона.
Как бы там ни было, другой на месте Дульского, возможно, счел бы «миссию невыполнимой» да и неуместной, все-таки на дворе июнь 1942 года. Но советское академическое сообщество проявило действительно «большое единодушие» в своем стремлении достойно отметить юбилей выдающегося англичанина.
Надо думать, что не последнюю роль в этом сыграл тот факт, что председатель юбилейной комиссии АН СССР академик С.И. Вавилов был давним и страстным поклонником и знатоком творчества Ньютона. В 1935 году он проводил специальные разыскания в итальянских и французских архивах и библиотеках в связи с поручением редактировать русское издание сочинений сэра Исаака.217 Еще раньше, в 1927 году, в его переводе увидел свет один из главных трудов Ньютона — «Оптика или трактат об отражениях, преломлениях, изгибаниях и цветах света».218
Ничего удивительного, что Дульский отмечает: «Желая оказать содействие в моей работе, Академия наук Союза ССР обратилась в ВОКС <Всесоюзное общество культурной связи с заграницей> с просьбой снестись с Королевским обществом в Лондоне и просить его выслать фото с лучших портретов Исаака Ньютона. В ответ на наше предложение был прислан ряд книг, но почему-то иллюстративный материал не был доставлен. Таким образом, нам пришлось использовать только тот материал, который у нас оказался под руками, и в этом нам значительно помог академик Сергей Иванович Вавилов, которому мы приносим глубокую благодарность» (с. 35).
Если отбросить обстоятельства военного времени, то отсутствие иллюстративного материала от Королевского общества действительно выглядит несколько странно. Ведь, например, еще в сборнике, опубликованном в Лондоне в 1927 году в связи с 200-летием со дня смерти Ньютона, имелся обширный очерк Д. Смита «Портреты Исаака Ньютона». В нем было дано описание собранной автором коллекции гравированных портретов Ньютона — около 140 уникальных образцов. Как бы там ни было, статья Дульского стала первой отечественной публикацией, посвященной иконографии Исаака Ньютона.
Интересно, что статья П.М. Дульского была также включена в фундаментальный (27,5 печатных листа) том энциклопедического формата: Исаак Ньютон (1643–1727). Сб. статей к трехсотлетию со дня рождения/ Под ред. акад. С.И. Вавилова. — М.—Л.: Изд-во АН СССР, 1943. Правда, название статьи было при этом несколько изменено: «Портреты Исаака Ньютона» (с. 422–427). «Сборник дает почти всестороннее освещение научной деятельности Ньютона», — подчеркивал С.И. Вавилов.219
(Для этого сборника и сам Вавилов дал статью «Эфир, свет и вещество в физике Ньютона», с. 33–52. Она подготовлена на основе доклада, который Вавилов сделал 25 февраля 1943 года на торжественном заседании памяти Ньютона в Казанском университете.)
Этот коллективный труд был отмечен и на родине Ньютона — в Англии. «Выдающийся вклад в литературу о Ньютоне», — писал об этом издании авторитетный научный журнал «Nature» в 1945 году.220 Но в этом, академическом, варианте статьи уже отсутствует рассказ Дульского о предыстории ее создания. К тому же в отличие от покетбука Казанского авиационного института в статье из академического сборника дано только одно портретное изображение Исаака Ньютона. Правда, оно не повторяет портреты, приведенные в покетбуке: гравюра Ридинга с портрета Питера Лели.
Но это еще не все хитросплетения казанской Ньютонианы. Вспомним об экслибрисе на экземпляре книги Ж.Б. Био «Биография Ньютона» (Москва, 1869): «Из библиотеки профессора Д.И. Дубяго». А вот в юбилейный академический сборник статей «Исаак Ньютон, 1643–1727» включена статья сына профессора Д.И. Дубяго, тоже профессора — А.Д. Дубяго: «Кометы и их значение в общей системе ньютоновских “Начал”» (с. 235–263). Андрей Дмитриевич Дубяго (1903–1959) — известный советский астроном, основатель казанской кометной школы, уроженец Казани. Тут уж волей-неволей убеждаешься, что даже слепому случаю порою бывает присуще эстетическое чувство…
* * *
Читатель, наверное, уже обратил внимание, что в нашем рассказе о казанской Ньютониане очень часто возникает фигура академика С.И. Вавилова. Но в этом нет ничего удивительного. Сергей Иванович был настоящим библиофилом и занимался изучением трудов Ньютона более 20 лет.
«Исследования С.И. Вавилова были в основном посвящены оптическим работам Ньютона и перекликались с трудами академика А.Н. Крылова, в которых изучались работы Ньютона в области математики, механики и астрономии. А.Н. Крылов и С.И. Вавилов заложили основы нового направления исследований в области истории науки, которое может быть названо ньютоноведением», — отмечает Лёвшин.221
Ничего удивительного нет и в том, что академик С.И. Вавилов лично руководил эвакуацией в Казань Физического института. Именно по его настоянию в Казань была полностью перевезена богатейшая научная библиотека ФИАНа. В ее собрании имелись уникальные издания XVII–XIX веков, книги из личных библиотек с автографами известных ученых, прижизненные издания классиков физической науки и смежных наук, ценный рукописный фонд. Тогда это было крупнейшее в стране собрание литературы по физике.222
«Библиотека Физического института была единственной академической библиотекой, почти полностью эвакуированной и открытой для пользования всем академическим учреждениям. Она принесла трудно оценимую пользу академии в Казани»,
— напишет Вавилов в 1945 году.223
И это не преувеличение. Так, например, в конце августа — первых числах сентября 1941 года московская часть президиума АН СССР принимает решение эвакуировать из Ленинграда пять учреждений: Астрономический институт, Пулковскую обсерваторию, Архив, Типографию АН СССР (включая шрифты) и Библиотеку Академии наук (БАН). По подсчетам директора БАН Яковкина, «все намечаемые к вывозу коллекции… требуют до 10 вагонов».224
Только так называемый бронированный фонд изданий Академии наук — 13 000 библиографических единиц — занял 500 ящиков. Однако эвакуировать БАН так и не успели — город попал в полную блокаду. Так что научная библиотека ФИАНа, вывезенная в Казань, оказалась действительно незаменимой для ученых. (Не будем, однако, забывать о богатом книжном собрании самого Казанского университета.)
Впрочем, пользовались академической библиотекой не только сотрудники институтов. Сергей Петрович Капица вспоминает, как он, тогда еще подросток четырнадцати лет, находясь в эвакуации вместе с отцом в Казани, увлекся астрономией. И эта его страсть подпитывалась из мощного академического источника:
«В читальном зале Физического института Академии наук была масса журналов, которые мне были вполне доступны».225
Между прочим, в связи с нашей темой будет любопытно еще одно свидетельство, касающееся казанского периода жизни Сережи Капицы.
«Он удивительно серьезен и работоспособен, — сообщает в письме от 26 февраля 1943 года Ольга Алексеевна Стецкая, заместитель директора ИФП, Анне Алексеевне Капице, матери Сергея. — Он, например, самый аккуратный посетитель ньютоновской сессии. Так странно среди такой почтенной аудитории видеть серьезное детское личико, которое с неослабным вниманием слушает все доклады. Хотя некоторые доклады ему нравятся больше, другие меньше. Это не бойкость молодого человека, который чувствует, что ему, сыну крупного ученого, доступно все. Нет, это настоящий интерес. Поэтому он сидит скромненько, в последних рядах, немного нахмуренный, с опущенной от смущения головой».226
И, похоже, интерес к ньютоновской теме — это наследственное у Сережи Капицы. Ведь его дед, академик Алексей Николаевич Крылов, был автором первого перевода на русский язык ньютоновских «Математических начал натуральной философии» (1916 г.).227
Заметим, кстати, что 4 января 1943 года Академия наук отметила 300-летие со дня рождения Исаака Ньютона торжественным заседанием и в Московском доме ученых. Планировалось выступление с докладом и академика А.Н. Крылова — о значении Ньютона в мировой науке. Но в этот момент академик Крылов находился в Боровом и доклад читал другой академик — А.Ф. Иоффе.228 На том же заседании член-корреспондент АН СССР Торичан Павлович Кравец доложил о работе по изучению наследства Ньютона в России. А 16 января состоялось общее собрание академиков уже в Боровом, тоже посвященное ньютоновскому юбилею. На нем выступил с очень глубоким и в то же время доступным для понимания неспециалистами докладом «Оптические работы Ньютона» академик Леонид Исаакович Мандельштам.229 По сохранившимся отзывам, этот доклад был сделан «с огромным подъемом и увлечением и произвел большое впечатление на слушателей».230
Таким образом, в некотором роде Мандельштам отбирал «хлеб» у С.И. Вавилова, считавшегося главным специалистом по оптическим сочинениям Ньютона.231
Среди пяти книг, изданных в 1943 году в СССР к юбилею Исаака Ньютона, как мы помним, была и брошюра академика А.Н. Крылова «Ньютон и его значение в мировой науке (1643–1943)». Про нее тоже необходимо сказать несколько слов.
Сорокастраничное издание было подписано к печати 23 декабря 1942 года. Три тысячи экземпляров печатались в Казани, в типографии Татполиграфа при НКМП. Несмотря на свой скромный объем (2,5 п. л.) — это, по существу, синопсис двух важнейших работ Ньютона: «Математические начала натуральной философии» и «Оптика». А кроме того, академик Крылов умудряется дать краткий (кратчайший!) обзор развития работ по классической механике после Ньютона. Самая настоящая шпаргалка по истории науки, написанная академиком!
Но помимо всего прочего брошюра А.Н. Крылова дает повод сказать еще об одной замечательной особенности празднования ньютоновского юбилея в СССР в 1942–1943 годах. Особенность эта имеет отношение к характеристике всего научно-го сообщества Советского Союза в то время. Замечательно, что вся издательская программа, посвященная 300-летию Ньютона, не была работой просто ради галочки, публикация ради публикации. Так или иначе почти все изданные к юбилею Ньютона книги рецензировались и обсуждались (и не только в комплиментарном ключе) учеными. И это очень важный психологический аспект работы исследователя — установление обратной связи, это дает ощущение, что ты работаешь не в пустоту. Не успела брошюра Крылова выйти из печати, как на нее появляется рецензия А.С. Предводителева.232
«Небольшая книга акад. А.Н. Крылова читается легко и с большим интересом, — только некоторая конспективность ее оставляет известную неудовлетворенность у читателя, — пишет профессор Предводителев. — Недостаточно полно освещены труды Ньютона по оптике; в этой области, как известно, Ньютон сделал очень много, а его воззрения на природу света являются господствующими в современной физике».233
Предводителев, кстати, в своей рецензии на книгу А.Н. Крылова специально подчеркивает, что «биографический очерк в этой книге занимает примерно полторы страницы…».
Но зато в этой брошюре А.Н. Крылов умудряется ввести в оборот для русскоязычного читателя такие биографические подробности из жизни сэра Исаака, которые потом будут благополучно кочевать по многим советским биографиям Ньютона.
Вот, например, такая.
«С 1686 по 1696 год Ньютон по преимуществу занимался оптикой, а став начальником монетного двора, он говорил, что все его время есть “the king’s time”, и занимался наукой лишь урывками, главным образом теорией Луны. В 1712 году он потребовал от королевского астронома Фломстида его наблюдения Луны, а когда Фломстид отказался их выдать, Ньютон на заседании Королевского общества пришел в ярость и стал ругать Фломстида такими словами, которым позавидовали бы и лондонские докеры, виртуозы в этом деле. Единственные доступные для печати были “silly puppy” («глупый щенок»), хотя Фломстиду было в это время 69 лет, а Ньютону — 70. Видимо, будучи начальником монетного двора, он для “поднятия производительности” прибегал к энергичному языку своих мастеров и подмастерьев» (c. 4).
Остается только добавить, что этот текст академика А.Н. Крылова был впоследствии воспроизведен полностью в цитировавшемся уже нами академическом томе «Исаак Ньютон (1643–1727). Сборник статей к трехсотлетию со дня рождения». Статья Крылова и открывала этот сборник (c. 5–32).
Но вообще-то это не единственная книга Крылова казанского периода, посвященная великому англичанину.
«В то время он заканчивал работу над своими воспоминаниями и читал нам вслух только что написанное, — вспоминает С.П. Капица. — Часто не было электричества, только маленькие коптилки, при тусклом свете которых он, похожий на библейского старца, читал глуховатым голосом замечательную историю своей жизни, а мы сидели у его ног. Это было необычайно… Всю книгу он написал за три месяца. Рукопись до сих пор хранится у моего брата, написанная поразительно четким почерком. Прямо с этой рукописи, минуя машинописную копию, книга и набиралась тогда, в сорок третьем году в типографии Академии наук. “Мои воспоминания” — классический образец русской мемуарной литературы. Они написаны очень ясно, образно и живо».234
Первое издание мемуаров вышло в 1945 году. Нашлось в них место и эпизоду, относящемуся к работе над переводом с латыни на русский «Математических начал натуральной философии» в 1914–1916 годах.235 Выступая 26 сентября 1943 года на Общем собрании Академии наук СССР, академик Мандельштам дал очень образную характеристику А.Н. Крылову как историку науки. Цитата будет обширной, но, по-моему, она того заслуживает.
«В заключение я хотел бы совсем кратко коснуться астрономических работ Алексея Николаевича. Я позволю себе это сделать потому, что в них есть и физическая сторона, а также и потому, что они связаны с историей науки. К ним я причисляю и изумительный перевод «Математических начал натуральной философии» Ньютона, который потребовал у Алексея Николаевича двух лет упорного труда по 6 часов в день. И неудивительно. Это не простой перевод. Вряд ли можно назвать ученого в мировой литературе, который так глубоко изучил Ньютона, так проникся его творчеством, как Алексей Николаевич. Своими обширными комментариями к «Началам», представляющими как бы самостоятельный труд, Алексей Николаевич помогает и нам глубже проникнуть в гениальное творение Ньютона.
В истории астрономии, в истории физики Алексей Николаевич является основоположником нового направления, и не потому что он с исключительной глубиной изучил и усвоил великие творения Ньютона, Эйлера, Лапласа, Гаусса, и не потому что он обнаружил в ряде случаев ошибочность укоренившегося в науке понимания некоторых их высказываний, а благодаря какому-то особенному сплетению в его трудах исторического элемента с оригинальным творчеством. Тот, кто изучил его перевод с дополнениями сочинения Эйлера “Новая теория движения Луны”, кто знаком с исключительно интересной реставрацией работы Ньютона об астрономической рефракции, в которой Алексей Николаевич восстановил, пользуясь только теми математическими средствами, которые были доступны Ньютону, ход его мыслей, кто учтет, наконец, перевод “Начал”, тот, я думаю, согласится с тем, что Алексей Николаевич должен считаться новатором в истории науки».236
Существует и еще одна, малоизвестная сейчас, работа академика А.Н. Крылова, подготовленная им в Казани в 1943 году, в которой он обращается к творчеству Ньютона. Это сборник избранных лекций, читанных А.Н. Крыловым за 50 лет преподавания в Военно-морской академии, «Мысли и материалы о преподавании механики» (М.–Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1943. — 75 с. Тираж 5000 экз.). В этой небольшой книжке две главы посвящены разбору математических работ Ньютона: «О началах динамики» (глава IV, с. 38–49) и «О силах инерции и начале Даламбера» (глава V, с. 49–61). Причем последняя глава — это доклад, прочитанный академиком Крыловым в Математическом институте Академии наук СССР 26 декабря 1936 года (к 250-летию появления «Начал» Ньютона).
«Главная задача этих “Мыслей”, — пишет Н.И. Идельсон, — в том, чтобы убедить современного преподавателя механики, что не существует более простого и в то же время более глубокого подхода к изложению основ теоретической механики, как насыщение этого изложения подлинными определениями, аксиомами, следствиями, законами, как они даны были Ньютоном, — не изменив в них, как сказано А.Н. Крыловым в другом месте, “ни единого слова, ни единой буквы”».237
Наконец, надо сказать несколько слов относительно еще одной книжки в нашей Ньютониане — Кудрявцев П.С. Исаак Ньютон (М., 1943). Автор этого покетбука — Павел Степанович Кудрявцев (1904–1975), один из самых известных советских специалистов по истории физики. Уже после войны, будучи заведующим кафедрой теоретической физики в Тамбовском педагогическом институте, он организовал курс истории физики. А за биографию Ньютона в 1944 году ему была присуждена ученая степень кандидата физико-математических наук.
* * *
В 1942–1943 годах Казань стала неформальным интеллектуальным эпицентром ньютоновских торжеств. Такой концентрации исследований, посвященных жизни и творчеству Исаака Ньютона, не было, пожалуй, нигде в мире.
«Невиданная война заставила ограничить ньютоновские торжества в Англии, США и других странах, как можно судить теперь по дошедшим до нас иностранным журналам, — писал академик С.И. Вавилов. — Не появилось ни одной книги, посвященной Ньютону, юбилей был отмечен лишь немногими собраниями и небольшими журнальными и газетными статьями».238
В Советском же Союзе, даже из блокадного Ленинграда, через линию фронта, транспортировались ценные издания для выставки, посвященной 300-летию со дня рождения Исаака Ньютона: осенью 1942 года в Москву эти книги сопровождали ученый секретарь БАН СССР К.И. Шафрановский и сотрудник библиотеки Э.П. Файдель.239 Кстати, в предисловии к первому изданию книги «Исаак Ньютон» (1943) Сергей Вавилов отмечал:
«Настоящая книга могла осуществиться только благодаря помощи М.И. Радовского, доставившего мне для работы необходимые книги из Ленинграда, Москвы и других мест. В наше сложное время это граничит с подвигом».
Под юбилей Ньютона, или, точнее сказать, пользуясь юбилеем Ньютона как символом, старались приурочить и сугубо организационные, внутриакадемические мероприятия, например, выборы в Академию наук СССР. Так, 10 августа 1942 года Н.Д. Папалекси пишет из Казани в Боровое Л.И. Мандельштаму:
«По-видимому, в конце года отчасти в связи с юбилеем Ньютона предполагаются большие выборы в академию».240
Выборы и вправду состоятся, но только через год, в сентябре 1943 года, и пройдут уже в Москве. Но, возможно, самое поразительное, что все эти юбилейные Ньютоновские торжества действительно были всенародными, а не монотонной чередой сугубо академических мероприятий.
«Эту годовщину в тот тяжелый год войны, 1943-й, в СССР — в России отмечали широко, — свидетельствует выдающийся отечественный семиотик и лингвист, академик Вячеслав Всеволодович Иванов. — Школьником 7-го и 8-го классов я вместе с одноклассниками в Ташкенте, а потом в Москве, готовил доклады, сделанные на уроках физики о Ньютоне; мне в моих занятиях Ньютоном начиная с тех школьных лет и много позднее постоянно помогал друживший со мной физик М.Л. Левин, увлекавшийся историей науки и имевший в своей домашней библиотеке подобранные им книги о Ньютоне».241
Интересно, что 1 июля 1944 года на имя С.И. Вавилова поступила телеграмма Дальневосточного управления Морского флота с просьбой выслать все свои печатные работы о Ньютоне.
«Просим возможности незамедлительно прислать указанием возврата либо без такового виде книг статей оттисков всех ваших оригинальных переводных редакционных работ Ньютоне особенно переписка Ньютона его биография оптику оптические лекции мемуар… Письмом сообщите подготовке выходе остальных сочинений переписки Ньютона предварительно послали двести (рублей. — А.В.) расходы пересылке сердечные пожелания здоровья Строчков», — телеграфировал в Москву, в ФИАН, руководитель Дальневосточного управления Морского флота.242
В чем была такая спешность, какие мероприятия на Дальнем Востоке задумывались в связи с именем великого англичанина — бог весть. Однако цитата из сборника, изданного Казанским авиационным институтом, судя по всему, действительно отражала реальное состояние общественного сознания в ту пору:
«Советский народ всегда высоко чтил передовых представителей мировой культуры, лучшим из которых является Ньютон… работы Ньютона с особым вниманием изучаются в России. Все наиболее крупные сочинения Ньютона переведены на русский язык и таким образом стали доступными самым широким читательским кругам. Можно с уверенностью сказать, что ни в одной стране, не исключая даже, быть может, и родины Ньютона, не сделано столько для популяризации работ Ньютона, сколько сделано у нас в СССР».243
Между прочим, сегодня можно доказать, что эти слова С.И. Вавилова не просто эмоциональное высказывание, но математически доказанный факт. Современные методы статистического анализа полностью подтверждают правоту академика. Основание так говорить дает интереснейшее исследование группы ученых из Гарварда, Кембриджа и Массачусетского технологического института (MIT). Авторы этого исследования отобрали из 15 миллионов оцифрованных на 2009 год во всем мире книг — это, кстати, около 4% всех когда-либо напечатанных книг, — 5,2 миллиона изданий на английском, французском, испанском, немецком, китайском и русском языках. Затем на платформе самой мощной на сегодняшний день поисковой системы Google, была создана база слов Ngrams, включающая в себя около 500 миллиардов отдельных слов. Статистический анализ этого оцифрованного корпуса текстов проводится на основе алгоритмов Google. Временные рамки, доступные для статистической обработки, — 1800 — 2000-е годы.
Новый инструмент, получивший название Books Ngram Viewer, позволяет, например, проследить, как изменялась частота использования тех или иных слов, понятий, терминов; определить моменты их возникновения, распространения и затухания интереса к ним в обществе. Авторы исследования говорят даже о рождении новой науки — культуромики (culturomics), по аналогии с эконометрикой.244 Используя программу Books Ngram Viewer, легко определить, например, что скачок в частоте использования слова «Ньютон» в русскоязычных изданиях приходится как раз на 1940-е годы — 0,001% (рис. 2). Этот статистический пик выглядит как настоящая Джомолунгма! В англоязычном мире, наоборот, именно во время войны отмечается хоть и небольшой, но провал в частоте употребления слова «Newton» — меньше 0,0008% (рис. 3).
Внимательный читатель может заметить, что сам С.И. Вавилов в предисловии к творческой биографии «Исаак Ньютон» ставит местом написания другой город — Йошкар-Ола. Делов том, что в Йошкар-Олу был эвакуирован из Ленинграда еще один институт, которым также руководил Вавилов, — Государственный оптический институт (ГОИ). Фактически Вавилов жил в это время «на два дома»: по воспоминаниям сотрудников ФИАНа, один-два раза в неделю он обязательно бывал в Казани.
«Его ничто не могло остановить: ни переполненные вагоны, в которых нередко всю ночь приходилось стоять, ни томительные ожидания поезда, редко ходившего по расписанию и часами простаивающего на станциях или даже между ними, “набирая пары”».245
140 километров от Йошкар-Олы до Казани поезд проходил за 12 часов. Вавилов часто не мог из-за проблем с сердцем выдержать духоты в вагоне и весь путь проводил в тамбуре, где воздух был более свежим.
«Работа над биографией Ньютона, проходившая в “свободное время”, была, насколько я понимаю, работой для души, — вспоминал академик, будущий нобелевский лауреат по физике Виталий Гинзбург; в 1943 году он, сотрудник ФИАНа, также находился в эвакуации в Казани. — Чувства и мысли С.И. Вавилова нашли, несомненно, отражение в самой книге, но особенно ясно они, по-видимому, выражены в предисловиях к первому и второму изданиям».246
Как бы там ни было, очевидно, что вся предпечатная подготовка рукописей делалась именно в Казани, куда, как мы помним, было эвакуировано и издательство АН СССР. «Так благодаря С.И. Вавилову мы наполняли нашу жизнь в Казани глубоким смыслом и разнообразным содержанием. Именно в силу этого годы казанской эвакуации, несмотря на очевидные тяготы, запечатлелись во мне как одни из самых полноценных в моей жизни», — признается Наум Идельсон.247
Рис. 2. Частота употребления слов «Ньютон» в русскоязычных изданиях
Но уже 19 марта 1943 года «в связи с разгромом немецко-фашистских войск под Сталинградом и коренным переломом на фронтах Отечественной войны президиум АН постановил реэвакуировать институты и учреждения Академии наук в Москву».248 А к 11 ноября реэвакуация институтов и учреждений АН СССР в Москву завершилась. (Всего во второй половине 1943 года обратно в Москву было реэвакуировано 61 учреждение, в том числе 40 институтов и отдельных лабораторий.) Одним из первых, в ноябре, был переведен Физический институт; в мае 1945-го возвратился в Ленинград из Йошкар-Олы и Государственный оптический институт.
И все же феномен «казанской Ньютонианы» 1942–1943 годов до сих пор остается удивительным примером, если можно так сказать, интеллектуального сопротивления энтропии войны. Но этому удивлению, хотя бы отчасти, находится свое рациональное объяснение.
Рис. 3. Частота употребления слова «Newton» в англоязычных изданиях
Война и научно-популярная политика
Большинство исследователей относят сознательное, юридически оформленное выделение государственной научно-технической политики в самостоятельную специфическую отрасль управления национальным хозяйством именно к периоду окончания Второй мировой войны. Это вполне очевидно. Но не менее очевидно, что культурная матрица техногенной цивилизации стала отчетливо определять политическое поведение государств еще в начале XX века.
* * *
Согласно технологической версии возникновения Первой мировой войны, ее причиной послужило то, что дипломаты и руководители европейских государств не учитывали невероятную сложность мобилизационного расписания. Они вели свою дипломатическую игру, надеясь на то, что приготовления к войне обратимы. Но это не соответствовало действительности. Война фактически началась, когда были запущены графики и расписания перевозок военного времени. Поломать их, остановить, вернуть в исходное состояние было уже нельзя. Техногенная матрица воспроизводила совершенно необратимо первоначально заданные условия развития событий. Та сторона, которая захотела бы остановить начатую мобилизацию, оказалась бы пе
Свежие комментарии