Прелюдия холодной войны. Часть 1

«Когда смолкают пушки, кажется, что война заставила политиков поумнеть, и они говорят друг другу, что хотят жить в мире. Потом проходит немного времени, и, несмотря на все их заверения, вдруг вспыхивает новая война. Почему это? Да потому, что некоторые из них изменили свои позиции после достижения мира. Мы должны постараться, чтобы в будущем с нами такого не случилось». И. Сталин, 8 февраля 1945 года, Ялта.

«Концепция Рузвельта не могла быть воплощена на практике, поскольку в результате войны не возникло какого бы то ни было равновесия сил. Между победителями существовала непреодолимая идеологическая пропасть» Г. Киссинджер «Дипломатия» (1997 год).

Нам постоянно твердят, что «История не знает сослагательного наклонения», а «роль личности в истории не стоит преувеличивать…» Чью-то роль, несомненно, не стоит «преувеличивать», но и преуменьшать, тем паче игнорировать, действительно внёсших весомый вклад в развитие человечества - нельзя! Особенно таких представителей, как Сталин и Рузвельт! Заслуги последнего вынужден был признать даже такой его достаточно жёсткий критик, как легендарный патриарх «челночной дипломатии» Генри Киссинджер, написавший в своей книге: «Ни один из президентов, за исключением Авраама Линкольна, не сыграл столь решающей исторической роли в переменах в поведении Америки». Что же касается «сослагательного наклонения» в истории, не будем, конечно, гадать, как бы всё пошло, останься президент Америки Франклин Делано Рузвельт в живых в тот переломный момент, но то, что было бы по-другому, однозначно!

Почему же загадочная смерть Рузвельта (засекреченная, кстати сказать, на сто лет) повлияла на ход мировой истории, мы и попытаемся разобраться. А начнём с первых месяцев 1945 года.


Завязка интриги.

Именно тогда, в начале победного 1945 года, закрутилась политическая интрига завершения Второй Мировой и обустройства послевоенного мира. Случилось это на Ялтинской встрече глав государств-союзников, а продолжилось в Египте. (Незадолго до этого, 20 января того же года, прошла инаугурация Рузвельта на четвёртый срок президентских полномочий.) Об этой Конференции мы уже подробно писали в статье «Навстречу Победе», но здесь рассмотрим её с другого ракурса, с упором на видение именно самого Рузвельта, воспользовавшись для этого скрупулёзным исследованием американского историка Сьюзен Батлер «Сталин и Рузвельт».

Но до того, как дать слово Батлер, отметим вот что: кто-то считал Рузвельта циником, неподвластным ничьим влияниям, но его истинные «оппоненты» видели в нем идеалиста и небезобидного «мечтателя» (не отрицая, конечно, что он горячий патриот Америки). В частности, господин Киссинджер с сарказмом писал: «Вскоре после Ялты Рузвельт давал следующую характеристику Сталину на заседании кабинета: ” В нём есть ещё что-то, кроме революционного большевизма‘’. Эти особые качества в Сталине он усматривал и в том, что тот первоначально, в детстве, готовился пойти по священнической стезе. ‘’Я думаю, что его личность впитала в себя нечто, присущее поведению джентльмена-христианина ‘’». Однако, по мнению Киссинджера, Сталин был не джентльменом-христианином, а мастером применения принципов «Realpolitik» на практике. При этом: «Политика Рузвельта представляла собой возвышенную мешанину из традиционных представлений об американской исключительности и вильсоновского идеализма, проникшего в американскую душу, которая наградам и наказаниям предпочитала цели универсального характера». Так вот союз этих выдающихся людей, согласие «реалиста» Сталина и «мечтателя» Рузвельта действовать в послевоенном мире в связке были смертельно опасны компании предшественников Киссинджера, включая Британскую корону и её «министра войны» Черчилля. Напомним, что разногласия британской стороны и Сталина по основным вопросам были не просто глубокими, а непримиримыми. Показательно заявление Черчилля, проникнутое ненавистью, выражающее его антагонизм в отношении Сталина: «Поддерживать добрые отношения с коммунистом – всё равно что заигрывать с крокодилом. Не поймёшь, то ли пощекотать его под подбородком, то ли дать ему по голове»…

Предоставим слово С. Батлер: «Для всех, кто хорошо знал Рузвельта, причина была очевидна: он надеялся, что результатом конференции станет достижение его самой заветной мечты – рождение международной организации, которая будет иметь власть для удержания государств в пределах их собственных границ. Если это удастся, он войдёт в историю как руководитель и единственный архитектор мирового правительства. Возможно, он не думал об этом в таких пафосных терминах, это не было свойственно Рузвельту. Гораздо важнее для него было создать инструмент, который положит конец мировым войнам. А ещё это означало бы, что он добился успеха там, где потерпел поражение Вильсон. (…) Рузвельт не питал особых иллюзий в отношении кого-либо из партнёров по альянсу. Но именно с ними ему предстояло создать новый прекрасный мир, в центре которого будет возвышаться мощная миротворческая организация – ООН». («Сталин и Рузвельт»)

Американский президент был убеждён, что диктат и сохранение колониальных империй явились глубинной причиной возникновения Второй мировой войны. Так же считал и Сталин. Но Черчилль и его министр иностранных дел Иден такого не принимали. Сталин понимал видение Рузвельтом будущего как «сообщества независимых государств (кроме Британии и СССР), которые должны находиться под контролем Международной организации по безопасности, которая оберегала бы мир на планете». Но ни Черчилль, ни Иден этого понимать не хотели.

Ошибка «оптимиста» Рузвельта, желавшего сблизить двух лидеров, заключалась в том, что он не видел препятствий в отношениях Черчилля и Сталина, какие он не смог бы устранить в ходе конференции в Крыму. Его уверенность не поколебала даже личная встреча с Черчиллем на Мальте накануне конференции (2марта 1945 года). Тогда Черчилль поднялся на борт прибывшего крейсера «Куинси», чтобы встретиться с Рузвельтом за ланчем. «Черчилль, как и перед Тегеранской конференцией, пытался снова втянуть Рузвельта в обсуждение темы создания на переговорах единого англо-американского фронта против Сталина. Но президент США и на этот раз не дал втянуть себя в игру» (С. Батлер).

Как и в Тегеране, Рузвельт председательствовал на конференции в Ялте и всячески старался контролировать ситуацию. Что интересно, Франклин Рузвельт и Уинстон Черчилль встречались со Сталиным, каждый по отдельности. При этом друг с другом в частном порядке они встречались только за ланчем. Сталин симпатизировал Рузвельту, и они легко договаривались, к примеру, о разделе Германии на зоны влияния, послевоенной роли Франции, репарациях и т.п. Чего нельзя сказать о Черчилле, взаимная неприязнь которого со Сталиным проявлялась и в политике. Особенно категоричен Черчилль был в вопросе о репарациях и судьбе Польши.

Британский премьер всегда с подозрением относился к советскому лидеру, Сталин отвечал тем же, хотя всячески старался «не пугать» Черчилля. Но в полной мере неприязнь вождя к сэру Уинстону проявилась 6 февраля 1945 года. Тогда в ответ на очередную каверзу англичанина советский лидер не сдержался: «Какие ещё полномочия имеет в виду господин Черчилль, когда говорит о желании управлять миром … Он уверяет, что у Великобритании нет такого желания, нет его и у Соединённых Штатов, и остаётся только СССР… Это выглядит так, словно две великие державы уже приняли документ, который априорно исключает любые подобные обвинения, а вот есть третья, которая этот документ всё ещё не одобряет»…

Одним из важных вопросов для Рузвельта было получение согласия России на вступление в войну с Японией, потому что американцы «были в ужасе от сопротивления японцев» (в боях смертность японцев составляла 98 %, то есть стоять за родные острова японцы будут насмерть, что повлечёт для Америки неисчислимые жертвы). Достижение этой цели стало главным на совещании со Сталиным 8 февраля. С. Батлер написала по этому поводу: «Совещание двух руководителей выявило заинтересованность: США стремились обеспечить вступление России в войну против Японии для сохранения жизни американцев. Советский Союз же стремился вернуть территории, которые Япония захватила в 1905 году, а также Курильские острова. Что столь же важно, обе стороны стремились разрушить мечты Японии об империи. (…) Для военных стратегов США, да и для самого Рузвельта, вовлечение России в войну не было продиктовано острой стратегической необходимостью: это диктовалось исключительно стремлением снизить число потерь при вторжении на острова. Атомная бомба ещё не была готова, и её нельзя было принимать в расчёт. Оставалось только для спасения жизни американцев привлечь вооружённые силы России».

Когда договорённость была достигнута и об этом сообщили адмиралу Кингу, главнокомандующему военно-морскими силами США, он с облегчением произнёс: «Мы только что спасли жизни двум миллионам американцев».

Отметим, что союзники договорились о месте и времени проведения учредительной конференции ООН – Сан- Франциско, 25 апреля 1945 года.

Несмотря на то, что оставалось ещё множество нерешённых вопросов, Рузвельт 10 февраля засобирался домой: и так провёл здесь довольно долгое время, а «в Вашингтоне накопилось много дел», к тому же надо ещё встретиться с Ибн Саудом и двумя другими арабскими монархами. О своём решении он сообщил Сталину и Черчиллю вечером.

Через пару дней Рузвельт прибыл в Египет, где провёл переговоры с Ибн Саудом, Фаруком и Хайле Селассие. Особенно его интересовали новости из Палестины. После этого корабль с президентом Америки на борту взял курс на Вашингтон. А когда Черчиллю сообщили о состоявшейся встрече в Египте, он спешно выехал туда – «несомненно, с целью нейтрализовать те договорённости, которые Рузвельт мог заключить во время переговоров с тремя монархами». А через два месяца Рузвельта не стало…

Мы ещё вернёмся к встрече Рузвельта с арабскими монархами, а пока дадим оценку политики президента Америки от разных «оценщиков». Итак, начнём с министра иностранных дел в правительстве Черчилля - Энтони Идена, который увидел в итоге в Рузвельте «изворотливого и лицемерного человека». В своих мемуарах он писал: «Тем, кто полагает, что на некоторые решения Рузвельта оказала влияние болезнь, хочу напомнить, что, хотя работа на конференции изматывала силы даже такого энергичного человека, как Черчилль, Рузвельт находил время для тайных переговоров и заключения соглашения со Сталиным по Дальнему Востоку, даже не сообщив об этом своему британскому коллеге или китайскому союзнику».

Внутри самой Америки тех лет было немало противников Франклина Делано (как считалось, ставленника Б. Баруха). Вот что об этом написал Жак Пауэлс: «…несколько генералов в порыве откровенности жаловались, что Америка вступила в войну «на неверной стороне»; вину за этот промах возлагали на плечи лично президента Рузвельта, которого снисходительно называли «Франклином Д. Розенфельдом», почти так же, как его называл Гитлер. ''Мы должны были бороться с коммунистами, а не с Гитлером '', - таково было общее заключение» («США во Второй мировой войне»). Кстати, после поражения фашизма в Европе весной 1945 года, отмечает Пауэлс, создались условия для возрождения антикоммунизма в Америке. Причём в то время коммунизм становился ещё более ненавидимым врагом, потому что он остался единственным идеологическим конкурентом американской идеологии и был заклятым врагом «демократии», «личной свободы», «частной собственности» и международной «свободной торговли». Для коммунизма не предусматривалось места в том «прекрасном новом мире» под эгидой Америки, который должен был возникнуть (согласно планам «мировых архитекторов») из пепла Второй мировой войны. Поэтому жёсткая линия Черчилля – Трумэна (политика «палки») против Сталина считалась более перспективной, чем «мягкая» линия (политика «пряника») так вовремя перешедшего в лучший мир Рузвельта.

О последних годах правления Рузвельта весьма скептически отозвался старейший мастер «закулисных дел» Г. Киссинджер в книге «Дипломатия». К примеру, такая выдержка: «Рузвельт представлял себе послевоенный порядок таким образом, чтобы три победителя плюс Китай действовали в качестве всемирного совета директоров, силой обеспечивая мир и ограждая от посягательств любого потенциального злоумышленника, каким Рузвельт прежде всего считал Германию. Эта точка зрения стала известна как теория «четырёх полицейских». Сталинский подход отражал сплав коммунистической идеологии и традиционной российской внешней политики. Он стремился получить наличными за победу его страны и распространить русское влияние на Центральную Европу. И ещё он намеревался превратить страны, завоёванные советскими войсками, в буферные зоны для защиты России от любой будущей германской агрессии.

Рузвельт оказался значительно прозорливее собственного народа, предвидя, что победа Гитлера поставит под угрозу безопасность Америки. Но он был на уровне своего народа, когда отвергал традиционный мир европейской дипломатии. Настаивая на том, что нацистская победа будет угрожать Америке, он не имел в виду вовлечения Америки в войну ради восстановления Европейского равновесия сил. Для Рузвельта целью войны было устранение Гитлера, ибо последний являлся препятствием на пути к международному порядку, основанному на гармоничном сотрудничестве, а не на равновесии сил. Рузвельт поэтому истово придерживался общих мест, будто бы вытекающих из уроков истории. Он отвергал представление о том, что тотальное поражение Германии создаст вакуум, который, возможно, попытается заполнить победоносной Советский Союз. Он отказывался предусматривать контрмеры против возможного послевоенного соперничества между победителями, поскольку ради этого надо было восстанавливать равновесие сил, то есть то самое, что он хотел навеки разрушить. Мир, следовало сохранять посредством системы коллективной безопасности, поддерживаемой союзниками военных лет, действующих в форме «концерта». Предполагались добрая воля друг друга, а также постоянная бдительность.

Поскольку предполагалось поддерживать не равновесие сил, а всеобщий мир, Рузвельт решил, что после поражения Германии Соединённые Штаты должны будут отозвать свои вооружённые силы на родину. Рузвельт не имел ни малейшего желания держать американские войска в Европе, тем более в качестве противовеса Советам».

И ещё одна цитата из книги Киссинджера: «Рузвельтовская концепция «четырёх полицейских» разбилась о ту же преграду, о какую расшиблась более широкая концепция Вильсона относительно коллективной безопасности: «четверо полицейских» просто не воспринимали единообразно свои глобальные функции. Опаснейшая сталинская комбинация паранойи, коммунистической идеологии и русского империализма переводила представление о «четырёх полицейских», беспристрастно оберегающих мир во всём мире на базе общности ценностей, в плен либо советских возможностей, либо капиталистических ловушек. Сталин знал, что Великобритания как таковая не является противовесом Советскому Союзу, и это либо создаст гигантский вакуум у передовых российских рубежей, либо явится прелюдией к более поздней конфронтации с Соединёнными Штатами (как большевик первого поколения, Сталин, должно быть, считал это наиболее вероятным исходом).Обе эти гипотезы делали поступки Сталина чёткими и ясными: он постарался выдвинуть советскую мощь на запад как можно дальше либо для прикармливания добычи, либо для обеспечения себе наиболее благоприятной переговорной ситуации на случай более позднего дипломатического противостояния. С учётом всего этого, Америка оказалась неподготовленной к восприятию последствий реализации президентской идеи относительно «четырёх полицейских». Если бы эта концепция сработала, Америка должна была бы охотно противостоять любой угрозе мира. И всё же Рузвельт, не уставая, твердил своим друзьям-союзникам, что ни американские войска, ни американские ресурсы не будут привлекаться для восстановления Европы, а сохранение мира станет британской и русской задачей. В Ялте он заявил своим коллегам, что американские войска будут исполнять оккупационные обязанности не более двух лет. Если бы это было так, то Советский Союз неизбежно стал бы господствующей силой в Центральной Европе, оставив Великобритании неразрешимую проблему. С одной стороны, та сама по себе была уже не в состоянии поддерживать равновесие сил с Советским Союзом. С другой стороны, если бы Великобритания предприняла какого-то рода односторонние инициативы, она наверняка бы встретилась с традиционным возражением со стороны Америки» (Г. Киссинджер «Дипломатия»)

Итак, концепция послевоенного мироустройства от «идеалиста» Рузвельта оказалась «несостоятельной», по мнению «хозяев денег», а возможность превращения Советского Союза в «господствующую силу в Центральной Европе» - недопустимой ни в коем случае. Поэтому, судя по всему, президент Америки был обречён – «мавр сделал своё дело…»


Часть 2, Часть 3