Нет ничего более противоположного, чем данные понятия. Любовь – это райский шалаш теплых межличностных интенций. Есть еще чистилище холодного делового объективизма: бизнес и ничего личного. И есть ад жгучей политической ненависти, когда политики ненавидят своих избирателей с самого начала процесса, а те – ближе к концу. Но бывают и исключения. Я лично знаю уже целых три.
Так случилось, что мы с моим другом известным тангеросом Мартином Леонардо Серрано вместе праздновали у меня два почти совпавших праздника – скромный столетний юбилей культовой аргентинской дивы Эвиты Перон 7 мая и великий семьдесят четвертый День Победы 9 мая. Когда маэстро Мартин рассказывал о некогда первой леди, у него, бывшего спецназовца и боксера, наворачивались слезы. Он все время звонил через пол земного шара в Аргентину маме Марии-Ольге, которая вместе с коллегами по профсоюзному движу как раз открывала к юбилею памятник «Несущей надежду». И мама плакала. Плакали все. Да, Эва стала политическим феноменом, дико влюбившим в себя навечно целую нацию.
Мне приходилось близко сталкиваться со многими политиками. В частности, украинскими. Почти никто из них не претендовал на любовь. Помнится, Кравчук хотел, чтобы его понимали (был близок еще к советским фильмам с их рефреном – «счастье, это когда тебя понимают»). Кучма мечтал, чтоб его уважали. Ющенко – чтоб жалели. Янукович – боялись. Порошенко – завидовали. Ни у кого не сбылось, но и любви они не требовали от «своих людей».
Помню был такой анекдот. Гусар одевается в парижском будуаре, а его дама сердца с постели робко спрашивает: «А деньги? » Тот через плечо гордо отвечает: «Гусары за любовь денег не берут!» Украинские лидеры не были гусарами, но не понимали, как на любви избирателей заработать. Поэтому занимались любовью не со своими близкими, а с соседями и спереди, и сзади – то с Востока, то с Запада – и за хорошие деньги.
Эвита была, наверное, первой, кто полюбила именно свою нацию и влюбила в себя. В чем её секрет? Не знаю. Может быть, в пергаментно-бледной коже лица, оставшейся после детского страшного ожога. Или в её ненависти к богатым, коренившейся в нищем происхождении и «пониженной социальной ответственности» в девичьи годы. Она, войдя во власть и во вкус, разоряла их бизнес, облагала данью фирмы, кошмарила банки. Мстила театрам, не разглядевшим в ней великую актрису и грациозную танцовщицу. Громила нелояльную прессу. Боготворила мужа – президента Хуана Доминго Перона...
Еще были у нее три тысячи элегантных платьев, поскольку она на свидание с народом выходила как на рандеву с любовником – всегда в новом прикиде. И конечно, школы, библиотеки, приюты, больницы, жилье, которые она бессчетно строила неимущим, изымая средства у «финансовых мешков». Она наконец ответила на вечный вопрос: что сильнее – власть или деньги? Власть! Если она обожаемая. А деньги – презираемы. Я любовался когда-то её громадным портретом на Министерстве социальной защиты в Буэнос-Айресе, где она больше похожа на Мадонну, чем кинозвезда на свою героиню в знаменитом биографическом фильме...
Короче, такую нельзя было не любить. Я много думал, как правильнее назвать тот режим, который «Мать нации» настойчиво и неуклонно строила. Вспомнил, что венгерскую политическую кадаровскую систему еще во времена «товарища Эвы» называли «гуляш-социализм». Вроде марксистский стоицизм и пуританизм, но сытный и обильный, как наваристая мясная похлебка. Эвита создала «танго-социализм»! При ней жесткость цензуры, госконтроль бизнеса и ущемления олигархов разворачивались элегантно, стильно и зрелищно – в ритме аргентинского танго.
Хорошие танцоры – те, которым не мешают «яйца Фаберже»! Поклоняйтесь не золотому тельцу, а бледнолицей «Маме» и все у вас будет хорошо... Сто лет исполнилось «Возглавляющей смиренных»! Памятник, память, любовь...
Когда-то я думал, что это уникальный в политике случай. Неповторимый. Но однажды одна моя хорошая знакомая, начинающий тогда политик…
Полностью читать ЗДЕСЬ
Свежие комментарии