К вопросу о дате Чёрной Могилы

© 2019 г. В.Г. Лушин

В статье рассмотрены вопросы хронологии крупнейшего в Восточной Европесредневекового кургана и прижизненного статуса погребённых в нём лиц.

Информация о тестовом радиоуглеродном АМS-датировании образцов кальцинированных костей и угля из кургана Чёрная Могила [Шишлина Н.И. идр., 2017, с. 398] вряд ли бы заслуживала пристального внимания, не имейистория изучения этого грандиозного широко известного памятника некоторых специфических особенностей. Можно было бы даже счесть такое исследование неоправданной тратой сил и средств, ведь ожидать получения узкой даты непозволяют возможности метода, куда более приемлемого для эпох много древнее средневековья или каких-то групп погребальных памятников этой эпохи,напрочь лишённых поддающегося датированию инвентаря. Однако, хорошоизвестно, что Чёрная Могила вовсе не тот комплекс, хронологию которогоможно установить только датировкой по 14С костей и углей. Это очень богатыйпогребальный памятник с разнообразным инвентарём, которому можно найтиуверенно датируемые аналогии.

Теперь назовём те особенности изучения комплекса, которые в некоторойстепени оправдывают попытку определения времени его возведения по 14C. Начнём с того, что по прошествии множества лет (курган был раскопан Д.Я.Самоквасовым в 1872 –1873 годах) вопрос о составе и точном научном описании выявленного тогда инвентаря решается до сих пор, что объясняется как его сохранностью (предметы спеклись в огне погребального костра), так и несовершенством ранее применявшихся методов очистки и реставрации. Кпримеру, лишь с 1996 г. стало возможным говорить о сожжении в ладье, так какименно тогда удалось обнаружить ладейные заклёпки. Недавняя расчисткаотдельных предметов выявила уникальные типы наконечников стрел, позволила поставить вопрос о переатрибутации «большого» меча другому типу. То, что до недавнего времени интерпретировалось как скрамасакс, может оказаться жезлом скандинавского происхождения, в какой-то степени схожим с находками нашведском острове Эланд и в Гнёздове. На предметах, казалось бы, давно ихорошо знакомых, новые этапы реставрации выявляют ранее невидимые детали как это случилось, например, с фигуркой «идола» (1) [Мурашева В.В. и др., 2019, с. 73]. Современные рентгенографические исследования также позволяют уточнять состав комплекса и обнаруживают некоторые ошибки, допущенные при реставрации предметов, а нейтронная томографическая съёмка позволяет различать знаки (клейма) на поверхности клинка.


Если в изучении вещевого материала из Чёрной Могилы в последнее время наблюдается заметный прогресс, то в вопросе датировки кургана господствуют давно сложившиеся представления, покоящиеся на авторитете Б.А. Рыбакова. Онотнёс возведение погребального комплекса к 960-м годам [Рыбаков Б.А., 1949, с.29], положив в основу своего хронологического расчёта фрагмент монеты, чеканенной от имени византийских императоров Константина VII и Романа II, тоесть не позднее 959 г. В подавляющем числе публикаций, как-то затрагивающих Чёрную Могилу, обнаруживается эта, «Рыбаковская», дата в вариациях «960-е»,«960-е–970-е» или «960–980-е годы». К примеру, две последние использованыв цитируемых в этой статье недавних публикациях: 960 –970 гг. у В.В.Мурашёвой и её соавторов [Мурашева В.В. и др., 2019, с. 73], 60–80-е годы X в.у С.Ю. Каинова и А.С. Щавелёва [Каинов С.Ю., Щавелев А.С., 2005, с. 83 (прим.1), с. 86]. Множить подобные примеры мы здесь не станем, ибо в том нетнеобходимости: читатель и без того вспомнит, что не единожды встречал внаучных текстах такие даты Чёрной Могилы. Да и журить или, наоборот,хвалить кого-то за использование «устоявшихся» хронологических данных мы нев праве и не собираемся: каждый пишущий на археологические темы используетте, уже введённые в научный оборот даты событий, которые считает наиболее обоснованными и заслуживающими доверия. Скажем лишь, что опираясь на то,что сейчас кажется незыблемо правильным, стоит, хотя бы в сносках, упоминать альтернативные датировки, порождённые анализом археологических данных, выполненным квалифицированными специалистами.

О более позднем в сравнении с предложенным Б.А. Рыбаковым временивозведения Чёрной Могилы высказывался Д.А. Мачинский. Он датировал курганне ранее 970-х гг., считая более вероятными хронологические рамки 990-х гг., не исключая и 1000 г. [Мачинський Д.О., 1988, с. 16]. Не ранее рубежа X –XI вв.определяли сооружение комплекса Т.Г. Новик и Ю.Ю. Шевченко [Новик Т.Г.,Шевченко Ю.Ю., 1995, с. 98], а несколькими годами позже один из соавторов их совместной статьи, опираясь на датировки некоторых предметов вооружения, подтвердил ранее высказанное мнение [Шевченко Ю.Ю., 1999, с. 14]. Ф.А.Андрощук считает Чёрную Могилу наиболее поздним из больших погребальных памятников в окрестностях Чернигова, относя её к рубежу X –XI вв. по находкев кургане меча типа Z по классификации Я. Петерсена (2) [Андрощук Ф.А., 2010, с.86]. А.С. Щавелёв предложил принять датировку «до крещения Руси» (условные 987–989 гг.), так как после него «грандиозные языческие похороны стали маловероятны», а в качестве наиболее подходящего периода – время созданияя зыческого пантеона князем Владимиром Святославичем, то есть 80-е годы X в. (3) [Щавелёв А.С., 2013, с. 353].

Альтернативные даты не были восприняты учёным сообществом, чему должны быть причины помимо силы привычки и недоверчивого отношения к новациям. Одна из них – малое число происходящих из кургана вещей с узким хронологическим диапазоном бытования, прямо указывающим на вероятное время создания курганной насыпи. У недавно опубликованных предметов вооружения (кроме «большого» меча (4) , о котором речь впереди) он слишком велик – в пределах столетия и более. Так, датировка наконечника копья охватывает весь X век [Каинов С.Ю., Щавелев А.С., 2005, с. 86]. У шлемов, подобных тем, что найдены в Чёрной Могиле (5), ещё более продолжительный период бытования. Они изготавливались и использовались на территории Хазарии в IX –Х вв. (их прототипы известны ещё в VIII в.), откуда попадали (кактрофеи или иным способом) с новыми владельцами в комплексы второйполовины Х – начала XI в. [Папакін А.Г. та інші, 2017, с. 56].

Не способствовало установлению достоверной хронологии кургана иналичие в числе погребального инвентаря «большого» меча. Определение его принадлежности типу Z, что было вполне оправдано при том «облике» перекрестья и рукояти, которое они имели до недавнего времени, заметно бы омолодило предложенный Б.А. Рыбаковым возраст кургана, ведь на основании датировок шведских находок и данных англосаксонских миниатюр появлениеподобных мечей относится ко времени около 1000 г., если не позднее [АндрощукФ.А., 2010, с. 86]. Действительно, тип Z надолго «прописался» в отечественной историографии древностей Чёрной Могилы, но не в «чистом», так сказать, виде, а с определением «особый». А.Н. Кирпичников, создавая каталог древнерусских мечей, не нашёл «большому» мечу аналогий в типологии Я. Петерсена и выделилтип Z особый, у которого «головка … клинков линзовидной формы, перекрестьеплавно изогнуто» [Кирпичников А.Н., 1966, с. 34]. При этом новоявленный тип,«относящийся, как доказал Б.А. Рыбаков, к 960 гг.» [там же] вдруг стал заметнодревнее Z, а заодно, как теперь выясняется, и древнее кургана, в котором был найден. Более полувека ошибочная хронология Чёрной Могилы поддерживалась историографическим фантомом меча типа Z особый и его даты, хотя в основе неоправданного удревнения погребального памятника всё же лежит представление о монетах как опорных артефактах для определения надёжных датировок.

Чтобы установить по монетам время захоронения, необходимо к датам чеканки прибавлять хронологические поправки, величина которых зависит от целого ряда обстоятельств и включает в себя такие трудно поддающиеся расчёту составляющих, как периоды обращения сначала в стране выпуска, а затем в границах территории проживания умершего. Для погребальных памятников восточноевропейских кочевников VI–VIII вв. поправка считается датирующей,если заметно не превышает усреднённый период зрелой сознательной жизничеловека, равный в эпоху средневековья примерно 30-ти годам, в противном случае монеты следует считать запаздывающими [Круглов Е.В., 2002, с. 79, 80;2005, с. 87]. Для древнерусского времени использование хронологической поправки столь же обязательно, как и для любого другого, далеко отстоящего отнас исторического периода, но вопрос о её величине не предполагает точного ответа и, скорее всего, должен решаться не «в целом», а с учётом особенностей каждого конкретного памятника и условий «археологизации» византийских золотых и серебряных монет на территории Руси. Предполагается, что русы не рассматривали их как средство платежа (солиды и милиарисии редко находят в составе кладов; большинство выявленных экземпляров переделаны в украшения) и ценили как своего рода ювелирные изделия, что и объясняет значительный разрыв между датами выпуска и временем депозиции [Толочко А.П., 2015, с. 248, 249].

В случае с курганом Чёрная Могила была избрана совсем незначительна яхронологическая поправка – в пределах десятилетия. Казалось, для этого были некоторые основания, начиная с хорошей сохранности младшей из монет. Да исвязи с Византией для Руси середины X в. виделись куда более регулярными и прочными, нежели те, эпизодические, что были у империи с кочевниками восточноевропейских степей. В связи с этим на память сразу же приходят договоры с греками, включённые в «Повесть временных лет», и рассказ Константина VII Багрянородного о караванах судов росов, направляющихся в Константинополь. Вера в значительные объёмы русско-византийской торговлиуже в годы правления князей Олега и Игоря (археологически, кстати, пока неподкрепленная) и постоянный приток на Русь денежных знаков из драгоценных металлов, казалось, исключали использование в погребальном обряде явно запаздывающих монет. На деле же исследователям нередко приходится сталкиваться с фактами иного рода, и один из наиболее красноречивых связан снедавними раскопками насыпи Л-210 в Лесной курганной группе Гнёздовскогоархеологического комплекса. Все дирхамы, которые удалось определить,чеканены не позднее 825 г., здесь же был выявлен солид императора Феофила
(829–842 гг). Такой набор нумизматического материала предполагает наиболее вероятное время совершения погребения в середине – второй половине IX века,но это входит в противоречие с остальным материалом, найденным в кургане, иуказывающим на X в. [Каинов С., 2019, с. 52].

Даже если предположить (что и делает С.Ю. Каинов, исследовавший этот памятник), что в датировке некоторых категорий вещей, которые являются определяющими для хронологии погребений Гнёздова (посуда, изготовленная на гончарном круге, роговые гребни с узкими накладками), кроется ошибка, и часть курганов можно будет «передатировать» началом Х или концом IX века, то итогда хронологическая поправка окажется несоизмеримой с применённой для Чёрной Могилы – не десятилетие, а минимум полвека для византийской монеты (6) и ещё больше (60 –70 лет) для младших из дирхамов мусульманских династий.

Собственно эти два фактора: нумизматический (использование крайненепродолжительного поправочного коэффициента) и оружиеведческий (выделение типа Z особый), умноженные на авторитет Б.А. Рыбакова, и обеспечили долгую жизнь прежней даты Чёрной Могилы. Сказалась и  недостаточная изученность погребального инвентаря, одной из причин которойнедавно названы условия хранения предметов из кургана. (7)

Описав причины живучести господствовавшего в историографии многиегоды представления о «времени Святослава», как хронологическом диапазоне создания памятника, вернёмся к упоминавшемуся в первых строках статьи АМS - радиоуглеродному датированию. Оказалось, что кремированные костные остаткине пригодны для определения их возраста в связи с практически полной минерализацией, анализ же фрагментов угля из погребального костра позволяет получить интервал календарного возраста 980 –1025 гг. [Шишлина Н.И. и др.,2017, с. 399]. Такая датировка, заметно отличающаяся от предложенной Б.А.Рыбаковым и подтверждающая правоту тех, кто считал Чёрную Могилу более молодым сооружением, подкрепляется результатами уже упоминавшейся выше переатрибутации «большого» меча другому типу, ставшей возможной после недавней расчистки его рукояти. С.Ю. Каинов обосновывает принадлежность оружия типу Wallingford (8), являющемуся развитием типа L по Я. Петерсену [Каинов С.Ю., 2019, с. 133]. Три наиболее близких черниговскому мечуанглийские находки датируются в рамках конца Х –XI в. [там же, с. 137]
.
Крайние значения новых наиболее вероятных хронологических рамоккургана – 980 и 1025 гг.  – лишь на десятилетие шире времени пребывания накиевском престоле князя Владимира Святославича, причём первая дата совпадает с началом его правления по летописным данным. В «Повести временных лет», казалось бы, намного лучше осведомлённой об этом княжении, нежели о предыдущих, нет ни слова о Чернигове той поры, а ближайшее по времени упоминание этого города связано с утверждением в нём Мстислава Владимировича, которое отнесено к 6532 (1024) году [ПВЛ, с. 64]. В середине X в. город, чьё название в греческом написании передаётся как Τζερνιγῶγα (вкотором легко угадывается Чернигов), упомянут в трактате Константина VII Багрянородного «Об управлении империей» (9) как один из населённых пунктов «внешней» Росии. Венценосный автор не сообщает никаких подробностей об управлении этим и другими упомянутыми им городами росов за исключением Немогарда, где власть принадлежала сыну князя (архонта в терминологии источника) Игоря Святославу [DAI. 9. 4-5] (10). Эти данные не позволяют однозначно ответить на вопрос о подчинённости Чернигова Киеву в годы создания трактата (11), в пользу чего косвенно могут свидетельствовать упоминание Киева как города, связанного с архонтами (отсюда они отправляются в полюдье), и практика назначения ими правителя во «внешнюю» Росию, упомянутая, правда, лишь единожды (12). По мнению А.П. Толочко, пребывание сына архонта в Немогарде позволяет предполагать какую-то степень контроля киевских росов инад другими крепостями, упомянутыми Константином VII [Толочко А.П., 2015,с. 203].

Летописную статью 6415 (907) г., где Чернигов фигурирует на второмместе (между Киевом и Переяславлем) в списке городов, «под Олгом суще» и получающих дань с греков [ПВЛ, с. 17] после оставшегося не известным византийским источникам похода руси на Константинополь, мы не станем причислять к заслуживающей доверия информации. Здесь интересующий насгород соседствует с населёнными пунктами, которые в начале X в. или не входили в состав политии Рюриковичей (Полоцк и Ростов), или ещё не были основаны (Переяславль) (13). Триада Киев – Чернигов – Переяславль вписана и втекст русско-византийского договора летописной статьи 6453 (945) г. [там же, с.24]. Она с большой долей вероятности порождена древнерусскими реалиями не середины X в., а времени много более позднего, не ранее так называемого триумвирата Ярославичей.

Возвращаясь к сведениям Константина VII Багрянородного о росах и Росии (14), вспомним, что они породили несколько интерпретаций. Одна из них предложена А.В. Назаренко. Исследователь считает, что в середине X века «концентрировавшийся в Киеве княжеский род и группировавшаяся вокруг него дружина соседствовали с самодеятельными элитами региональных торгово-ремесленных центров» [Назаренко А.В., 2007, с. 174]. Не состоя, в отличие от дружины, в личной зависимости от киевского князя, эти элиты, а не местная родоплеменная знать, были связаны с ним «договором о данничестве, который позволял им собирать полюдье на местах ценой уступки Киеву определённой части собранного» [там же]. В этой картине древнерусского мира ясно видна некоторая зависимость крепостей «внешней» Росии от Киева.

Не установленным остаётся способ формирования упомянутых элит. Поскольку это не знать племён «пактиотов», то у нас только один возможный выбор – выходцы из Скандинавии. Оказаться где-нибудь в «Чернигоге» онимогли в двух случаях, упомянутых в летописи. Первый – подобен сделанному (в описании ПВЛ) Аскольдом и Диром, когда группа лиц, выделившаяся из состава варягов - «первопроходцев», которых возглавляют представители единственно законной в понимании древнерусских книжников династии, закрепляет за собой определённую территорию. Второй – связан с летописным Рогволодом и характеризуется захватом «свободной» местности скандинавскими группами, не связанными с ранее утвердившимися в восточнославянских землях архонтами. В зависимость от киевских росов эти группы могли попадать разными путями, не обязательно столь радикальным как описан в историях с Аскольдом, Диром и Рогволодом. (15)

По-иному происходящее на Руси в середине X столетия представляется А.П. Толочко. «Все перечисленные пункты, – пишет он, – названы Константином «крепостями»… и все они – за исключением Киева – лежат в землях «пактиотов» (союзников или данников) росов. Иными словами, эти крепости не принадлежат росам (что можно заключить также из того, что славяне - «пактиоты» самостоятельно рубят моноксилы, приводят их к Киеву, и росы вынуждены покупать у них корабли)» [Толочко А.П., 2015, с. 203]. Стоит заметить, что о расположении «крепостей» в землях тех восточнославянских племён, что причисляются императором к «пактиотам», мы узнаём не из византийского источника, а из русской летописи. Это ПВЛ сообщает о том, что Новгород находится в земле словен, а Смоленск – кривичей. У Константина VII все эти пункты «приписаны» к «внешней» Росии, то есть вполне чётко отделеныот «пактиотов» (16). А.П. Толочко исходит из того, что пункт, находящийся впределах «внешней» Росии, принадлежит и к территории «пактиотов», на что уимператора нет прямого указания, но вероятность такого толкования источника не исключается.

От признания территориальной принадлежности этих «крепостей» землям племён «пактиотов» один шаг до давно бытующего представления о центрах племенных княжений, где в роли «столиц» зачастую оказываются некоторые из названных в трактате «градов». Утверждение о непринадлежности называемых всочинении Константина VII пунктов росам, если последних считать выходцамииз Скандинавии или их ближайшими потомками, вступает в противоречие сархеологическими данными, что особенно заметно на примере Гнёздовскогокомплекса (17). По наблюдениям В.С. Нефёдова, довольно активные и длительныеконтакты древнерусского населения и кривичей были неравноправными и протекали в условиях военноадминистративного давления гнёздовской «элиты»на местных жителей (18) [Нефёдов В.С., 2011, с. 75 –77].

Согласно ещё одной точке зрения, в «крепостях» трактата Константина VII правили наместники киевского князя [Филипчук О., 2013, с. 383–385].

Имеющиеся в распоряжении исследователей скупые данные письменных источников не позволяют с определённостью говорить о статусе Чернигова ни в середине X века, во время, предшествующее эпохе сооружения здесь больших курганов, ни в конце этого столетия, когда оборвалась традиция их возведения.Не ясен и прижизненный статус погребённых в них лиц, о котором можно судить, опираясь исключительно на данные археологии и выдвигая различные предположения, для доказательства которых обычно не достаёт решающихаргументов.

Стоит вспомнить, что Д.Я. Самоквасов, а затем и Б.А. Рыбаков считали погребённого в кургане Чёрная Могила мужчину князем [Самоквасов Д.Я.,1908(а), с. 37; Рыбаков Б.А., 1949, с. 34]. Здесь мы не будем заострять вниманиена этнической принадлежности носителя этого предполагаемого титула в трудах названных учёных, ибо по прошествии многих лет понятно, что это, к примеру,был не северянин, как на исходе XIX–начале XX в. виделось Д.Я. Самоквасову. В более близкое к нашим дням время аргументировалась иная точка зрения, отрицающая столь высокий ранг захоронённого (19).

Доказывая её, В.Я. Петрухин апеллировал к ПВЛ: «…богатства, обнаруженные в кургане, и его размеры побудили первых исследователей приписать этот памятник черниговскому князю. Однако летопись не знает князейв Чернигове X в. – город входил в состав великокняжеского домена, получившего название Русской земли в узком смысле, во время князя Святослава (которым датируется Чёрная Могила) в Чернигове сидел воевода киевского князя» [Петрухин В.Я., 1995, с. 171]. В другом месте цитированной статьи рангправителя Черниговабыл определён как «посадник –“воевода”» [там же, с. 193].

Вера в «непогрешимость» данных ПВЛ о событиях конца IX – начала второй половины X в. (речь не только о её черниговском «досье») иной развызывает несколько ироничную реакцию, пример которой приведён ниже в сноске (20), но не будем забывать, что в 90-е годы отношение к «ранним», повествующим о первом столетии русской истории (в её понимании летописцем) известиям ПВЛ у большинства специалистов, к ним обращавшихся, было менее критичным чем сейчас. Да и сам В.Я.Петрухин через несколько лет пересмотрел своё понимание статуса погребённого и места Чернигова в системе власти наРуси. Теперь он атрибутировал большие курганы «высшему слоюдревнерусского общества – русской “княжье”», соглашаясь при этом с определённой автономностью города (21) [Петрухин В.Я., 2000, с. 227] Т.Г. Новик и Ю.Ю. Шевченко писали о самостоятельности «черниговской династии» по отношению к киевским Рюриковичам [Новик Т.Г., Шевченко Ю.Ю., 1995, с. 96–99], но, по мнению В.Я. Петрухина, степень независимости этими авторами преувеличена [Петрухин В.Я., 2000, с. 227, прим. 23]. При этом Т.Г. Новик,Ю.Ю. Шевченко и их оппонент исходят из разных представлений о хронологии событий. Если первые, о чём уже написано выше, относят самый большой русский курган к рубежу
X–XI вв., то В.Я. Петрухин придерживается датировки, предложенной Б.А. Рыбаковым («время князя Святослава»). Другие исследователи продолжают отстаивать позицию отрицания княжеского стола в Чернигове вплоть до появления там Мстислава Владимировича (22)

Грандиозные размеры курганной насыпи и богатство погребальногоинвентаря Чёрной Могилы не могут прямо указывать на княжеский статус лиц,правивших на Днепровском Левобережье во второй половине X столетия, ноделают ничтожными попытки низвести их до уровня воевод или посадников.Большие курганы Чернигова в европейском средневековье сравнимы только с королевскими курганами Упсалы, возведёнными в VI –VII вв., и двумя монументальными насыпями в Еллинге в центральной Ютландии (X в.). Трудно представить, что таких почестей посмертно удостоились лица, всего лишь находящиеся (среди немалого числа других) на службе у киевского князя.

Как интерпретировать создание в Чернигове целой серии больших погребальных насыпей? (23) Каждый местный воевода-посадник был похоронен в «королевском» кургане? Почему такая привилегия не распространялась на«мужей», «посаженных» киевскими князьями по другим городам? Ведь за пределами Черниговской округи к сопоставимым по размерам с Чёрной Могилой насыпям может быть отнесён только гнёздовский курган № 24, который в 1905 г.имел высоту около 8 м (24) [Авдусин Д.А., 1974, с. 82].

* * *

Когда Владимир Святославич наделял своих многочисленных сыновей «уделами», никто из них, по данным «Повести временных лет», не получил земель на Днепровском Левобережье. В научной литературе высказывались два противоположных взгляда на причины исключения этих земель из делимого отцовского наследия. Большинство исследователей считает Левобережье частьюне подлежавшего в ту пору разделу «домена» киевского князя. Предполагаемый «домен», ни в каких источниках не упоминаемый, был сконструирован сугубо гипотетически по лекалам Русской земли в узком смысле слова (25), в границах которой традиционно размещают территории трёх южных княжеств – Киевского, Переяславского и Черниговского.

Иная точка зрения сводится к тому, что правители Днепровского Левобережья были полностью, или в значительной мере, независимы от Киева.Если следовать имеющимся сейчас археологическим данным, вероятность существования независимых или автономных правителей (назовём их условно Династией черниговских больших курганов) может быть хронологическиограничена второй половиной X столетия и, вероятно, первыми годами XI в., когда жили неизвестные нам персонажи русской истории, для погребения которых возведены Чёрная Могила и сопоставимые с нею курганы у Чернигова.Для первой половины – середины X в. такое предположение имеет серьёзное препятствие ввиду отсутствия сведений об иных резиденциях архонтов росов, кроме Киева и Новгорода (Немогарда), в сочинении Константина VII Багрянородного «Об управлении империей».


1) В ходе реставрации, выполненной в 2011 г., выявлена поза этого персонажа – он сидит со скрещенными босыми ногами (правая лежит сверху), что позволяет говорить о восточном влиянии [Мурашева В.В. и др., 2019, с. 77]. Давняя историографическая традиция трактовки антропоморфных фигурок, подобных найденной в Чёрной Могиле, как идолов или божков, восходит к Д.Я. Самоквасову [Самоквасов Д.Я., 1908(б), с. 199].Несколько лет назад украинской исследовательницей Н.В. Хамайко высказаны доводы, базирующиеся, в числе прочего, и на мнении ряда европейских учёных, о принадлежности таких находок (кроме бронзовой статуэтки из Релинге в Швеции) игральным наборам эпохи викингов, где они выступали в качестве королей [ХамайкоН.В., 2012, c. 284– 288].
2) Вопрос о возможности переатрибутации этого меча другому типу был поставлен после недавней расчистки рукояти. См.: Каинов С.Ю., 2019, с. 125– 139.
3) Такое предположение возможно лишь при убеждённости в принадлежности Чернигова Рюриковичам и принятии местной правящей элитой христианства синхронно с Киевом.При наличии самостоятельной черниговской династии такая согласованность действий в вопросе смены веры кажется менее вероятной.
4) Из Чёрной Могилы происходит два меча. Длина первого составляла около 102 см (он иназывается в статье «большим»), второго – около 80 см (его параметры позволяют предполагать, что один из погребённых в кургане был подростком).
5) Помимо двух шлемов, найденных в Чёрной Могиле, ещё один аналогичный происходитиз другого большого черниговского кургана – Гульбище, где ему сопутствует меч типа Е по классификации Я. Петерсена [Папакін А.Г. та інші, 2017, с. 49].
6) На некоторых древнерусских памятниках известны и медные византийские монеты – фоллисы, которые, однако, не рассматриваются специалистами как денежные средства (об этом см.: Ениосова Н.В., Пушкина Т.А., 2012, с. 41). Показатели их запаздывания очень велики. К примеру,в Гнёздово фоллис времени правления императора Феофила(829–842 гг.) выявлен в кургане Ц -175, датируемом второй половиной X в. [ШевцовА.О., 2017, с. 143].
7) «Инвентарь кургана поступил в Исторический музей в 1892 г. … и уже более векапрактически не покидает экспозицию. Однако именно постоянное экспонирование иизвестность обусловили и “неприкосновенность” комплекса, его слабую изученность и неординарную судьбу входящих в его состав предметов» [Мурашева В.В. и др., 2019, с.73]. Под неприкосновенностью, как представляется, авторами цитированных строк подразумеваются ограниченные возможности непосредственного изучения вещей.
8) Кроме меча из Чёрной Могилы к этому типу могут быть отнесены ешё 11 находок,(девять из Великобритании, по одной – из Норвегии и Финляндии) [Каинов С.Ю., 2019,с. 133].
9) В источнике это название приводится в форме родительного падежа – Τζερνιγῶγαν [DAI. 9. 6].
10) Русским летописям этот факт не известен.
11) В недавней статье А.С. Щавелёва время создания сочинения определено так: «Terminus post quem … – 15 июля 948 г. – дата смерти экс-императора Романа I Лакапина,который назван покойным в 13 главе... Terminus ante quem – смерть автора идеитрактата императора Константина VII – ноябрь 959 г.» [Щавелев А.С., 2018, с. 296].
12) Примечательно, что этот факт связан с Новгородом (если Немогард = Новгород), сгородом, откуда, по данным летописи, в Среднее Поднепровье и Киев пришла властьдинастии Рюриковичей.
13) Данные археологических исследований Переяславля (совр. Переяслав) не позволяют предполагать заселение территории города ранее летописной даты его основания – 992 года: и древнерусское поселение, и его некрополь начинают функционироватьединовременно в конце Х в. [Хамайко Н.В., 2017, с. 372, 373].
14) Отмечалось, что автору трактата известны не все важнейшие места расселения росов, алишь те, что посредством Балтийско - Черноморскому пути («из варяг в греки») могли иметь связи с византийскими владениям. Например, у него не было информации о скандинавах в Ярославском Поволжье [Мельникова Е.А., 2009, с. 202].
15) По мнению А.В. Назаренко, в условиях экономики, ориентированной на внешнюю торговлю, политическое верховенство Киева во многом предопределил контроль над «горловиной» речных коммуникаций, по которым тогда осуществлялась связь с причерноморскими рынками [Назаренко А.В., 2007, с. 174].
16)В трактате упоминается лишь одна крепость - пактиот росов, которая идентифицируетсяс летописным Витичевым.
17) Е.А. Мельникова считает, что один из отмеченных в
De administrando imperio регионов расселения росов – «в верховьях реки Днепр» (DAI. 42. 60–61) можно достаточно уверенно связать с торгово-ремесленным центром в Гнёздово, который, видимо, иназван «κάστρον τήν Ϻιλινίσκαν» (DAI. 9. 6) в перечне городов, присылающих моноксилы в Киев [Мельникова Е.А., 2009, с. 202].
18) Исследователем отмечено [Нефёдов В.С., 2011, с. 75 – 77], что в некрополе Гнёздованет не только погребений культуры смоленских длинных курганов (КСДК), связываемой с кривичами, но, по-видимому, и отдельных украшений этой культуры, вто время как на Гнёздовском поселении находки последних многочисленны. Этообстоятельство может указывать на то, что носители КСДК присутствовали вГнёздове, но не жили там постоянно и не входили в состав ранне городской общины.
19)Подробный обзор точек зрения исследователей о статусе лиц, погребённых в ЧёрнойМогиле, см.: Васюта О., 2016, с. 3 – 18.
20)«Если следовать той логике, что молчание летописи о событии означает отсутствиесамого события, то придётся признать, что и каспийских походов то же не было, ведьмолчит же о них летописец. И восточные славяне со своей прародины переселялись вбезлюдную пустыню, ведь не знает же летопись наименований и даже наличиядославянских племен Поднепровья. Да и дреговичи, похоже, по сей день независимы,ведь об их покорении кем-то из русских князей в “Повести” нет прямых указаний»[Котечкин В.Е., 2009, с. 77].
21) «Относительная автономность черниговской дружины, – пишет он, – явствует из событий 968 г., когда на помощь Киеву, покинутому Святославом, приходит “левобережная” дружина во главе с воеводой Претичем. Та же автономность разных дружин в войске руси становится очевидной и в ходе самой компании Святослава на Балканах, в том числе при несчастливом её завершении, когда дружина воеводы Свенельда отступает отдельно на конях, Святослав же возвращается на ладьях» [Петрухин В.Я., 2000, с. 227].
22) К примеру, Н.Ф. Котляр пишет: «Летописный контекст не оставляет возможности думать, будто Мстислав изгнал из Чернигова какого-то иного князя. Стол был свободен, более того, этот стол явно основал Мстислав» [Котляр Н.Ф., 2013, с. 6].
23) Это курганы Безымянный (7,1 м высоты, диаметр – 22,6 м), Гульбище (8,5 м высоты,диаметр – 30,5 м); Чёрная Могила (высота 10,7 м, диаметр – 40,8 м); немногим Чёрной могиле уступал курган Княжны Чёрной [Комар А.В., 2012, с. 345].
24) Курган исследовался трижды: в 1896 г. В.И. Сизовым, в 1905 г. И.С. Абрамовым и в1950 г. Д.А. Авдусиным, завершившим его раскопки. К началу работ экспедиции Д.А.Авдусина высота кургана исчислялась 6,7 м при поперечнике 35 – 37 м [Авдусин Д.А.,1974, с. 82]. Единственный из известных крупных киевских курганов достигал около 6м высоты [Комар А.В., 2012, с. 345].
25) О ней см.: Насонов А.Н., 1951.


Подробнее здесь