На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

ЖеЖ

50 153 подписчика

Свежие комментарии

О предгосударственных образованиях на восточнославянских землях

© 2020 г. В.Г. Лушин

В статье обобщаются сведения письменных источников и данные археологии, позволяющие предполагать существование в X веке на заселённых восточными славянами территориях нескольких предгосударственных образований.

Когда киевский Владимир Святославич наделял своих многочисленных сыновей «уделами», никто из них, по данным «Повести временных лет», не получил в управление земель на Днепровском Левобережье. В научной литературе высказывались две противоположные точки зрения на причины исключения этих земель из делимого отцовского наследия. Одна из них, разделяемая немногими специалистами, сводится к тому, что правители Днепровского Левобережья были полностью, или в значительной мере, независимы от Киева. Другая поддерживается большинством исследователей, считающих этот огромный регион частью не подлежавшего в ту пору разделу «домена» киевского князя. Предполагаемый «домен», ни в каких источниках не упоминаемый, был сконструирован сугубо гипотетически по лекалам Русской земли в узком смысле слова(1), в границах которой традиционно размещают территории трёх княжеств домонгольской поры – Киевского, Переяславского и Черниговского.

По вопросу принадлежности Днепровского Левобережья мнение большинства может быть объяснено господствующим в отечественной науке представлением о первых русских князьях как «собирателях земель», создавших за кратчайший исторический срок (уже в конце IX – первой половине X вв.) огромное восточноевропейское государство под властью без альтернативной династии. Такое представление не оставляет места для других династий и политий, кроме киевской. Основано такое представление на летописной традиции, под непосредственным влиянием которой зародилась и живёт убеждённость в изначально едином, большом и неделимом(2) древнерусском государстве под властью Рюриковичей(3).


Автор этих строк отмечал [Лушин В., 2016(а), с. 25, прим. 39], что концепция изначально единой Руси противоречит реалиям зарождения раннесредневековых европейских предгосударственных образований (в том числе и части славянских), возникающих, как правило, в процессе объединения нескольких ранее самостоятельных центров власти(4). Территориальных или военно-торговых агломераций, созданных в Восточной Европе варягами - русью, скорее всего, было несколько(5). Они могли сменять друг друга, со времением распадаясь или поглощая себе подобные; сосуществовать с другими объединениями. Не исключено, что русь Игоря не тождественна руси Олега (6), как и русь похода 860 года не тождественна руси Олега. И не обязательно хотя бы одна из них связана с той русью, глухие воспоминания о которой отражены в ПВЛ именами Аскольда и Дира.

Для не разделяющих подобных взглядов надёжным помощником в дискуссиях будет извечный и кажущийся непотопляемым аргумент – отсутствие подтверждающих источников. И в самом деле, кроме Рогволода [ПВЛ, с. 36], письменная традиция не называет имён других правителей скандинавского происхождения, владевших восточнославянскими землями и не подчинявшихся Рюриковичам(7).Туры? О нём имеем свидетельство столь туманное [там же], что даже о времени появления этого варяга в Турове судить не возможно, хотя бы приблизительно. Не говоря уже о том, суверенный это правитель или «под рукой» киевского князя находящийся. Вдруг, это персонаж, вроде летописного Кия? Здравый смысл подсказывает, что должны были быть и другие, полностью или частично независимые от титульной династии, правители-варяги, но никакие суждения, на нём основанные, показаниям источников противопоставлены быть не могут.

Славянские князья? О них сведений не больше. Ходота с сыном [там же, с.103], титулы которых Владимир Мономах не упоминает? Или Мал [там же, с.27]? Первые принадлежат совсем иной эпохе – от периода зарождения политии Рюриковичей отстоящей минимум на полтора столетия, и не ясно, возглавляют ли всех вятичей или только какую-то их часть. О втором, казалось бы, сведений много больше, да и жил он в интересующее нас время(8). Мал, единственный представитель восточнославянской элиты дохристианской поры, о котором со-хранились какие-то сведения, широко известен лишь благодаря внезапному порыву алчности, подтолкнувшей киевского властителя на изъятие у древлян такого объёма дани, с которым те были не готовы согласиться. Так летописцем сказано, и это трудно оспорить ввиду отсутствия проверяемых данных(9). Будь желания Игоря скромнее, и сам бы он мог ещё пожить, и Мал продолжал бы в полной безвестности «распасать» древлянскую землю. Никто теперь не знал бы о нём, ибо только такое экстраординарное событие как убийство русского князя ввело Мала в круг летописных персонажей.

Сведения ПВЛ и некоторые археологические данные дают исследователям возможность воссоздать в общих чертах «облик» возглавляемой им политии. А.С. Щавелёву он видится таким: «Древляне представляли собой сложившуюся политию типа вождества, вполне сопоставимую по уровню политического развития с державой Олега и Игоря. <...> у них был политический центр – Коростеньна притоке Днепра р. Уж, в нём правил князь Мал, а ранее – его предшественники, которые «распасли суть» землю древлян. Упоминаются <...> совокупность нескольких укрепленных “градов”, мужи “лучшие / нарочитые” и войско, способное противостоять дружинам киевских князей» [Щавелев А. С., 2017, с. 42]. В представлении Ф. А. Андрощука, Древлянская земля, до её подчинения Киеву, могла состоять из нескольких маленьких княжеств, совпадавших с территориями известных в более позднее время волостей [Андрощук Ф., 2008, с. 11].

В заявленной А. С. Щавелёвым способности древлянского воинства можно усомниться ввиду наличия точно засвидетельствованных и летописью, и археологическими раскопками результатов его столкновения с русью. Да и упоминание «градов» требует уточнения. Археологические памятники, которые должны иметь отношение к событиям 945 – 946 гг. (по летописной хронологии, а на самом деле случившимся лет на пять позже) – это три городища и четыре могильника в черте современного города Коростеня Житомирской области Украины [Андрощук Ф., 2008, с. 7]. Самое крупное из них (площадью 9 гектаров) и древнейшее (сооружено в раннем железном веке) не имеет достоверных следов его использования в древнерусский период, а размеры трёх других «градов» явно не позволяют усматривать в них политические центры. К городищу I (0,45 га) при-мыкал неукреплённый посад (ок. 300 × 150 м), а располагавшееся поблизости городище II занимало площадь всего в 0,055 га, немногим крупнее городище III(1 га), отстоящее от двух предыдущих на полтора километра [Комар А. В.,2012(а), с. 328]. Ф. А. Андрощук, отмечая не совсем ясную функцию городищ, полагает, что, судя по их маленьким размерам, они могли использоваться как укреплённые убежища [Андрощук Ф., 2008, с. 8].

Летописные упоминания древлянских мужей “лучших” и “нарочитых”, князей во множественном числе, не обязательно являют собой прямые указания на социальную и политическую терминологию середины X в. или структуру эли-ты восточнославянского племени. Автор ПВЛ писал на языке, впитавшем не только обозначения ступеней стратификации общества своего, более позднего времени (начала XII столетия), но и отдельные слова и речевые обороты из древнеславянских переводов библейских текстов и византийских хроник, служивших образцами для древнерусского книжника. Выявляются библейские параллели и в речи к Ольге древлянского посольства из статьи 6453 (945) г. [Вілкул Т., 2015, с. 320, 321, 327].

Выше говорилось об очень скромных размерах городищ, но другие данные археологических раскопок заметно выделяют искоростеньских древлян на фоне тех славянских и иных племён лесной и лесостепной зон Восточных Европы, для которых характерна бедность погребальных памятников и отсутствие находок престижного потребления на поселенческих комплексах. Ф. А. Андрощук пишет, что «богатство и исключительность некоторых из находок удивили своей элитарностью» [Андрощук Ф., 2008, с. 6]. Исследователь отмечает, что выявленные украшения из золота и серебра характеризуются высоким качеством, а в некоторых случаях и исключительностью. Это, справедливо заявляет он, «свидетельствует о высоком социальном статусе их владельцев и наличии определенных экономических, а возможно и политических ресурсов гарантирующих их статус»[там же, с. 8]. Немаловажно, что до разрушения Искоростеня (т. е. упоминавшегося выше городища I) местное население имело контакты со скандинавами и что в числе последних, вероятно, были женщины, проживавшие в городе [там же, с. 13].

Элитарные находки в земле древлян требуют объяснения, которое и было недавно предложено А. П. Толочко. Исследователь замечает, что «присутствие среди находок скандинавских украшений и арабских монет указывает, что их источником был бассейн Днепра и проникали они, как, вероятно, и все другие “заморские” ценности, благодаря скандинавским русам» [Толочко А. П., 2015, с.227, 228]. Чем оплачивались поставки престижных товаров? По мнению А. П. Толочко, объяснить богатство Искоростеня не представляется возможным без предположения о вовлечённости древлян в работорговлю киевских русов, ведь «у древлянской элиты был единственный товар, имеющий спрос за пределами её узкого мира – рабы» [там же, с. 227].

В таком случае применительно к середине X века впору говорить о параполитейности становления древлянского и скоростеньского княжества. Заметим, что оно (в предположении А. П. Толочко) обеспечивало живым товаром потребности киевских русов, контролировавших торговлю (прежде всего рабами) по Днепру с византийскими землями и представлявших собой параполитейную предгосударственную общность.

Вероятно, не заставят себя долго ждать и другие гипотезы о путях и способах получения древлянами предметов престижного потребления.

Кроме древлянского могли существовать и другие предгосударственные образования с разной степенью независимости от Киева.

Далее мы, вернувшись в Днепровское Левобережье, упоминавшееся вначале статьи, остановимся на одном из них (гипотетическом, разумеется), теперь уже из числа созданных скандинавами, – Чернигове второй половины X века. Основанием для выделения этой политии служит, прежде всего, знаменитый курган Чёрная могила.

Недавно выяснилось, что кремированные костные остатки из этого кургана не пригодны для определения их возраста в связи с практически полной минерализацией, но анализ фрагментов угля из погребального костра позволяет полу-чить интервал календарного возраста 980 – 1025 гг. [Шишлина Н. И. и др., 2017,с. 399]. Такая датировка заметно отличается от предложенной в своё время Б. А. Рыбаковым(10) [Рыбаков Б. А., 1949, с. 29] и подтверждает правоту тех, кто считал Чёрную могилу более молодым сооружением. Новая дата памятника подкрепляется переатрибутацией «большого» меча другому типу, ставшей возможной после расчистки его рукояти. С. Ю. Каинов обосновывает принадлежность оружия к типу Wallingford(11), являющемуся развитием типа L по Я. Петерсену [Каинов С.Ю., 2019, с. 133]. Три наиболее близких черниговскому мечу английские находки датируются в рамках конца Х – XI в. [там же, с. 137].

Крайние значения новых наиболее вероятных хронологических рамок кур-гана – 980 и 1025 гг. – лишь на десятилетие шире времени пребывания на киевском престоле князя Владимира Святославича, причём первая дата совпадает с началом его правления по летописным данным. В «Повести временных лет», казалось бы, намного лучше осведомлённой об этом княжении, нежели о предшествующих, нет ни слова о Чернигове той поры, а ближайшее по времени упоминание этого города связано с утверждением в нём Мстислава Владимировича, которое отнесено к 6532 (1024) году [ПВЛ, с. 64].

В середине X в. город, чьё название в греческом написании передаётся как Τζερνιγῶγα (в котором легко угадывается Чернигов), упомянут в трактате Константина VII Багрянородного «Об управлении империей»(12) как один из населённых пунктов «внешней» России. Венценосный автор не сообщает никаких подробностей об управлении этим и другими упомянутыми им городами росов за исключением Немогардаса, где власть принадлежала Святославу, сыну князя(архонта в терминологии источника) Игоря [DAI. 9. 4 – 5]. Эти данные не позволяют однозначно ответить на вопрос о подчинённости Чернигова Киеву в годы создания трактата, в пользу чего косвенно могут свидетельствовать упоминание Киева как города, связанного с архонтами (отсюда они отправляются в полюдье), и практика назначения ими правителя во «внешнюю» Россию, упомянутая, правда, лишь единожды. По мнению А.П. Толочко, пребывание сына архонта в Немогарде позволяет предполагать какую-то степень контроля киевских росов и над другими крепостями, упомянутыми Константином VII Багрянородным [Толочко А. П., 2015, с. 203].

Летописную статью 6415 (907) г., где Чернигов фигурирует на втором месте (между Киевом и Переяславлем) в списке городов, «под Олгом суще» и получающих дань с греков [ПВЛ, с. 17], мы не станем причислять к заслуживающей доверия информации, так как интересующий нас город соседствует с населёнными пунктами, которые в начале X в. или не входили в состав политии Рюриковичей (Полоцк и Ростов), или ещё не были основаны (Переяславль)(13). Триада Киев – Чернигов – Переяславль вписана и в текст русско-византийского договора в летописной статье 6453 (945) г. [там же, с. 24]. Она с большой долей вероятности порождена реалиями не середины X в., а времени так называемого триумвирата Ярославичей.

Возвращаясь к сведениям Константина VII Багрянородного о росах и России(14), вспомним, что они породили несколько интерпретаций. Одна из них предложена А. В. Назаренко. Исследователь считает, что в середине X века «концентрировавшийся в Киеве княжеский род и группировавшаяся вокруг него дружина соседствовали с самодеятельными элитами региональных торгово-ремесленных центров» [Назаренко А. В., 2007, с. 174]. Не состоя, в отличие от дружины, в личной зависимости от киевского князя, эти элиты, а не местная родоплеменная знать, были связаны с ним «договором о данничестве, который позволял им собирать полюдье на местах ценой уступки Киеву определённой части собранного» [там же]. В этой картине древнерусского мира ясно видна некоторая зависимость крепостей «внешней» России от Киева.

Не установленным остаётся способ формирования упомянутых элит. Поскольку это не знать племён-«пактиотов», то у нас только один возможный выбор – выходцы из Скандинавии. Оказаться в «Чернигоге» они могли в двух слу-чаях, упомянутых в летописи. Первый – подобен сделанному (в описании ПВЛ)Аскольдом и Диром, когда группа лиц, выделившаяся из состава варягов-«первопроходцев», которых возглавляют представители единственно законной в понимании летописца династии, закрепляет за собой определённую территорию. Второй – связан с именем Рогволода и характеризуется захватом «свободной» местности скандинавскими группами, не связанными с ранее утвердившимися в восточнославянских землях архонтами. В зависимость от киевских росов эти группы могли попадать разными путями, не обязательно столь же радикальным как в историях с Аскольдом, Диром и Рогволодом.(15)

По иному происходящее на Руси в середине X столетия представляется А.П. Толочко. «Все перечисленные пункты, – пишет он, – названы Константином «крепостями» <...> и все они – за исключением Киева – лежат в землях «пактиотов» (союзников или данников) росов. Иными словами, эти крепости не принадлежат росам (что можно заключить также из того, что славяне - «пактиоты» самостоятельно рубят моноксилы, приводят их к Киеву, и росы вынуждены покупать у них корабли)» [Толочко А. П., 2015, с. 203]. Стоит заметить, что о расположении «крепостей» в землях тех восточнославянских племён, что причисляются императором к «пактиотам», мы узнаём не из византийского источника, а из русской летописи. Это ПВЛ сообщает о том, что Новгород находится в земле сло-вен, а Смоленск – кривичей. У Константина VII все «крепости» «приписаны» к «внешней» России, то есть вполне чётко отделены от «пактиотов»(16). А. П. Толочко исходит из того, что пункт, находящийся в пределах «внешней» России, при-надлежит и к территории «пактиотов», на что у византийского автора нет прямого указания, но вероятность такого толкования источника не исключается.

От признания территориальной принадлежности этих «крепостей» землямплемён «пактиотов» один шаг до давно бытующего представления о центрах племенных княжений, где в роли «столиц» зачастую оказываются некоторые из названных в трактате «градов». Утверждение о непринадлежности называемых в сочинении Константина VII пунктов росам, если последних считать выходцами из Скандинавии или их ближайшими потомками, вступает в противоречие с археологическими данными, что особенно заметно на примере Гнёздовского комплекса(17). По заключению В. С. Нефёдова, довольно активные и длительные кон-такты древнерусского населения и кривичей были неравноправными и протекали в условиях военно-административного давления гнёздовской «элиты» на местных жителей [Нефёдов В. С., 2011, с. 75 – 77].

Согласно ещё одной точке зрения, в «крепостях» трактата Константина VII правили наместники киевского князя [Филипчук О., 2013, с. 383 – 385].

Имеющиеся в распоряжении исследователей скупые данные письменных источников не позволяют с определённостью говорить о статусе Чернигова ни в середине X века, во время, предшествующее эпохе сооружения здесь больших курганов, ни в конце этого столетия, когда оборвалась традиция их возведения. Не ясен и прижизненный статус погребённых, о котором можно судить, опираясь исключительно на данные археологии и выдвигая различные предположения, для доказательства которых обычно не достаёт решающих аргументов.

Стоит вспомнить, что Д.Я. Самоквасов, а затем и Б.А. Рыбаков считали погребённого в кургане Чёрная могила мужчину князем [Самоквасов Д. Я., 1908, с. 37; Рыбаков Б.А., 1949, с. 34]. В более близкое к нашим дням время аргументировалась иная точка зрения, отрицающая столь высокий ранг умершего. Доказывая её, В. Я. Петрухин апеллировал к ПВЛ: <...> летопись не знает князей в Чернигове X в. – город входил в состав великокняжеского домена, получившего название Русской земли в узком смысле, во время князя Святослава (которым датируется Чёрная Могила) в Чернигове сидел воевода киевского князя» [Петру-хин В. Я., 1995, с. 171]. В другом месте цитированной статьи ранг правителя Чернигова был определён как «посадник – “воевода”» [там же, с. 193]. М. Б. Свердлов не сомневается в том, что «Чернигов в киевские княжения от Святослава до Святополка управлялся не князьями, а представителями княжеской администрации мужами-посадниками [Свердлов М. Б., 2003, с. 345]. В. Я. Петрухин вскоре пересмотрел своё понимание статуса погребённого и места Чернигова в системе власти на Руси. Он атрибутировал большие курганы «высшему слою древнерусского общества – русской “княжье”», соглашаясь при этом с определённой автономностью города(18) [Петрухин В. Я., 2000, с. 227]. Т. Г. Новик и Ю. Ю. Шевченко писали о самостоятельности «черниговской династии» по отношению к киевским Рюриковичам [Новик Т. Г., Шевченко Ю. Ю., 1995, с. 96–99], но, по мнению В. Я. Петрухина, степень независимости этими авторами преувеличена [Петрухин В. Я., 2000, с. 227, прим. 23]. При этом Т. Г. Новик, Ю.Ю. Шевченко и их оппонент исходят из разных представлений о хронологии событий. Если первые относят самый большой русский курган к рубежу X–XI вв., то В. Я. Петрухин придерживается датировки, предложенной Б. А. Рыбаковым («время князя Святослава»). Другие исследователи продолжают отстаивать позицию отрицания княжеского стола в Чернигове вплоть до появления в городе Мстислава Владимировича.(19)

Грандиозные размеры курганной насыпи и богатство погребального инвентаря Чёрной Могилы не могут прямо указывать на княжеский статус лиц, правивших на Днепровском Левобережье во второй половине X столетия, но де-лают ничтожными попытки низвести их до уровня воевод или посадников. Большие курганы Чернигова в европейском средневековье сравнимы только с королевскими курганами Упсалы, возведёнными в VI – VII вв., и двумя монументальными насыпями в Еллинге в центральной Ютландии (X в.). Трудно пред-ставить, что таких почестей посмертно удостоились лица, всего лишь находящиеся (среди немалого числа других) на службе у киевского князя.

Как интерпретировать создание в Чернигове целой серии больших погребальных насыпей? Каждый местный воевода посадник был похоронен в «королевском» кургане?(20) Почему такая привилегия не распространялась на «мужей», «посаженных» киевскими князьями по другим городам? Ведь за пределами Черниговской округи к сопоставимым по размерам с Чёрной Могилой насыпям может быть отнесён только гнёздовский курган № 24, который в 1905 г. имел высоту около 8 м(21) [Авдусин Д. А., 1974, с. 82].

Если следовать имеющимся сейчас археологическим данным, вероятность существования независимых или автономных правителей (назовём их условно Династией погребённых в черниговских больших курганах) может быть хронологически ограничена второй половиной X столетия и, вероятно, первыми года-ми XI в., когда жили неизвестные нам персонажи русской истории, для погребения которых возведены Чёрная Могила и сопоставимые с нею курганы у Чернигова. Для первой половины – середины X в. такое предположение имеет серьёзное препятствие ввиду отсутствия сведений об иных резиденциях архонтов росов, кроме Киева и Немогарда (Новгорода?), в сочинении Константина VII Багрянородного «Об управлении империей».

1) О ней см.: Насонов А.Н., 1951.
2) По крайней мере, до раздела страны по Днепру между Мстиславом и Ярославом, сыно-вьями Владимира
(I) Святославича, совершённого в соответствие с договором, датированном летописью 6534 (1026) годом [ПВЛ, с. 65].
3) Иной точки зрения придерживались немногие исследователи. Первым в их ряду упомянем С.В. Бахрушина, полагавшего, что к середине X в. ещё не закончилось объединение под властью одной правящей семьи варяжских княжеств, образовавшихся на торговом пути из Балтийского моря в Чёрное [Бахрушин С.В., 1987, с. 31]. В наши дни число сторонников подобного взгляда на историю ранней Руси возрастает. Всё чаще исследователи указывают, что историческая и археологическая картина Руси эпохи Олега, Игоря, Ольги и Святослава могла быть сложнее той единой общности под властью Рюриковичей, которая столь старательно выписана на страницах «Повести временных лет». Ограниченный объём этой статьи не позволяет автору уделить должное внимание историографии вопроса. Подробнее см.: Лушин В.Г., 2020, с. 76 – 79.
4) К исключениям должны быть отнесены государства, созданные кочевыми народами – аварами, болгарами и венграми – после завоевания земледельческих областей.
5)Позволительно сопоставить их с тремя группами руси, информацию о которых находим в трудах авторов
Xв. – ал - Балхи, ал - Истархи, Ибн Хаукаля. Самое раннее сообщение, в значительной степени повторяемое во всех более поздних, принадлежит ал - Балхи и написано в 920 – 921 гг. См.: Сказания…, с. 272 – 278.
6)На вероятность этого указывал А.А. Шахматов. Отмечая неопределённость отношений родства Игоря и Олега, он допускал, что эти князья связаны только хронологически; первый мог быть действительно сыном Рюрика, но в таком случае в Олеге допустимо видеть такого же независимого и самозванного князя, каким летопись представляет Аскольда и Дира [Шахматов А.А., 1915, с. ХХХII].
7) Не считая Аскольда и Дира, которые, согласно летописному рассказу, некоторое время правили в Киеве
(до утверждения там «законной» династии).
8) Конец правления летописного Мала логично приурочить к расправе княгини Ольги с древлянами, отнесённой в летописи к следующему после смерти Игоря году. Когда погиб киевский правитель? Обозначенный в ПВЛ 6453 (945) г. может быть не верной да-той: плодом представлений и расчётов книжника, а не точного знания времени события. О сомнительности хронологического указателя Игоревой смерти говорилось уже не раз, в том числе и автором этой статьи [Лушин В., 2016(б), с. 53; 2017, с. 129], который считает вероятной дату более позднюю, чем летописная – около 950 г. Не исключаются им и другие варианты в диапазоне 946 – 952 гг. В эти годы и должна была за-вершиться жизнь (или только правление?) Мала, которого летопись, в отличие от Ходоты, именует князем.
9) Об источниках сообщаемого Львом Диаконом (кн. VI, гл. X) также ничего не известно.
10) Он относил возведение погребального комплекса к 960-м годам.
11) Кроме «большого» меча из Чёрной Могилы к этому типу могут быть отнесены ешё 11находок, (девять из Великобритании, по одной – из Норвегии и Финляндии) [Каинов С.Ю., 2019, с. 133].
12)Это название приводится в форме родительного падежа – Τζερνιγῶγαν [DAI. 9. 6]
13)Данные археологических исследований Переяславля (совр. Переяслав) не позволяют предполагать заселение территории города ранее летописной даты его основания – 992 г.: и поселение, и его некрополь начинают функционировать единовременно в конце Хв.[Хамайко Н.В., 2017, с. 372, 373].
14) Отмечалось, что автору трактата известны не все важнейшие места расселения росов, алишь те, что посредством Балтийско-Черноморского пути («из варяг в греки») могли иметь связи с византийскими владениям. Например, у него не было информации о скандинавах в Ярославском Поволжье [Мельникова Е.А., 2009, с. 202].
15)По мнению А.В. Назаренко, в условиях экономики, ориентированной на внешнюю торговлю, политическое верховенство Киева во многом предопределил контроль над «горловиной» речных коммуникаций, по которым тогда осуществлялась связь с причерноморскими рынками [Назаренко А.В., 2007, с. 174].
16) В трактате упоминается лишь одна крепость - пактиот росов, которая идентифицируется с летописным Витичевым.
17) Е.А. Мельникова считает, что один из отмеченных в De administrando imperio регионов расселения росов – «в верховьях реки Днепр» (DAI. 42. 60–61)можно достаточно уверенно связать с торгово-ремесленным центром в Гнёздово, который, видимо, и назван «κάστρον τήν Ϻιλινίσκαν» (DAI. 9. 6) в перечне городов, присылающих монок-силы в Киев [Мельникова Е.А., 2009, с. 202].
18) «Относительная автономность черниговской дружины, – пишет он, – явствует из событий 968 г., когда на помощь Киеву, покинутому Святославом, приходит “левобережная” дружина во главе с воеводой Претичем. Та же автономность разных дружин в войске руси становится очевидной и в ходе самой компании Святослава на Балканах, в том числе при несчастливом её завершении, когда дружина воеводы Свенельда отступает отдельно на конях, Святослав же возвращается на ладьях» [Петрухин В. Я., 2000, с. 227].
19) К примеру, Н.Ф. Котляр пишет: «Летописный контекст не оставляет возможности думать, будто Мстислав изгнал из Чернигова какого-то иного князя. Стол был свободен, более того, этот стол явно основал Мстислав» [Котляр Н.Ф., 2013, с. 6].



Подробнее здесь



Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх